Ноэл Кауард - Настоящая комедия [=Цветок смеющийся] Страница 6

Гарри. В августе будет одиннадцатая годовщина нашей первой встречи. На тебе была такая нелепая шляпка.

Лиз. Пожалуйста, будь серьезнее. Твое поведение отражается на всех нас. Моррисе, Генри, Монике и мне. Ты отвечаешь за нас, а мы отвечаем за тебя. Ты никогда не упускаешь возможности прочитать нам нотацию или погрозить пальчиком, если тебе не по нраву какие-то наши поступки.

Гарри. Я прав в этом или нет? Ответь мне!

Лиз. Ты прекрасно решаешь проблемы других людей, а вот когда дело касается твоих собственных, получается уже не очень.

Гарри. Не ожидал я от тебя такой черной неблагодарности!

Лиз. Я думаю, тебе пришла пора очень пристально взглянуть на себя и решить, так ли необходимы тебе все эти пиратские набеги. Лично я уверена, что необходимости в них нет никакой. Подумай, как это будет забавно, минуту-другую не притягивать к себе женщин. Из селезня стать серой уточкой. Для тебя это будет чудесное превращение.

Гарри. Дорогая Лиз, ты действительно очень милая.

Лиз (резко). Дорогой, похоже, я с тем же успехом могла говорить на китайском.

Гарри. Не сердись, Лиз. Я понял, что ты хотела сказать, честное слово, понял.

Лиз. Для меня это приятная неожиданность. Твое недавняя агрессивность говорила об обратном.

Гарри (умасливая Лиз). Но я же имею право на перемену настроения.

Лиз. Опять играешь.

Гарри. Ты наговорила мне много неприятного, даже жестокого. Я расстроился.

Лиз (отворачиваясь). Если бы только ты.

Гарри. А если говорить серьезно, не кажется ли тебе, что ты слишком уж сильно насела на меня? Признаю, иной раз я позволяю себе некоторые вольности, но, по большому счету, они никому не приносят вреда.

Лиз. Ты вредишь себе и тем немногим, очень немногим, кому ты действительно дорог.

Гарри. Полагаю, ты обговорила все это с Моникой, Моррисом и Генри?

Лиз. Еще нет, но обязательно обговорю, если не увижу изменений к лучшему.

Гарри. Значит, шантаж?

Лиз. Тебе же очень не нравится, когда мы выступаем единым фронтом.

Гарри (с раздражением, прохаживаясь по комнате). Что меня больше всего поражает в этой жизни, так это человеческая наглость! Она фантастическая! Да вы посмотрите на себя! Сплетничаете по углам, шепчетесь, прикрывшись веерами, указываете мне, что делать, а чего — нет. Это же не укладывается ни в какие рамки. Что происходит, если я хоть на минуту ослабляю узду, в которой держу вас? Катастрофа! Вспомни мои трехмесячные гастроли в Нью-Йорке. Генри тут же заболевает воспалением легких, едет долечиваться в Биарриц, встречает там Джоанну и женится на ней! Я уезжаю на месяц в отпуск в Сан-Тропе и что узнаю по возвращении? Ты и Моррис на пару купили наискучнейшую венгерскую пьесу, когда-либо написанную в этой стране, и начали репетиции, пригласив на главную роль Фебу Лукас. В роли куртизанки Феба Лукас по сексуальной привлекательности сравнима с треской! И как долго шла эта пьеса? Неделю. Лишь потому, что пресса сочла ее похотливой.

Лиз. Тебе не кажется, что мы сейчас говорим о другом?

Гарри. Конечно же, нет. Двадцать лет тому назад Генри вложил все деньги в «Заблудившегося кавалера». И кто играл в этом спектакле, который шел не только по вечерам, но и днем? Я! А кто начал его продюсерскую карьеру в той пьесе? Моррис!

Лиз. Мне бы хотелось, чтобы ты перестал задавать вопросы, на которые сам же и отвечаешь. У меня начинает кружиться голова.

Гарри. Где бы они были без меня? Где была бы Моника, если бы я не вырвал ее из рук злобной старухи-тетки и не дал ей работу?

Лиз. Жила бы со злобной старухой-теткой.

Гарри. А ты! Одна из самых депрессивных, меланхоличных актрис английской сцены. Где бы ты была, если бы я не заставил тебя перестать играть и начать писать?

Лиз. В Ридженс-Парк.

Гарри. Святой Боже, ради этого я даже женился на тебе.

Лиз. Женился, и вот что из этого вышло.

Гарри. Знаешь, я любил тебя дольше любой другой, так что тебе грех жаловаться.

Лиз. Я не жалуюсь. По моему разумению, человек должен испытать все, как бы тяжело ему ни пришлось.

Гарри. Ты обожала меня, знаешь, что обожала.

Лиз. До сих пор обожаю, дорогой. Ты же у нас такой благородный, так ясно показываешь нам, что мы должны благодарить тебя за каждый вдох.

Гарри. Я этого не говорил.

Лиз. Ты, между прочим, точно также зависишь от нас. Мы останавливаем тебя, когда ты становишься транжирой и начинаешь каждые пять минут покупать дома. Мы остановили тебя, в самый последний момент, когда ты вдруг захотел сыграть Пер Гюнта.

Гарри. Я до сих пор уверен, что обессмертил бы себя ролью Пер Гюнта.

Лиз. А прежде всего, мы не позволяем тебе переигрывать.

Гарри. Вот теперь ты зашла слишком далеко, Лиз. Думаю, тебе лучше куда-нибудь уехать.

Лиз. Я только что вернулась.

Гарри (кричит). Моника! Моника! Немедленно зайти сюда.

Моника (появляется из кабинета). Что случилось?

Гарри. Ты когда-нибудь видела, чтобы я переигрывал?

Моника. Часто.

Гарри. Это заговор! Я это знал!

Моника. Если уж на то пошло, ты и сейчас переигрываешь (возвращается в кабинет).

Гарри. Очень хорошо… все против меня… Обо мне никто не думает… О, нет… я всего лишь кормилец… И никому нет дела до того, что меня травят и оскорбляют. Всем наплевать на то, что меня втаптывают в грязь, что подрывается моя и без того хрупкая вера в себя.

Лиз. Если уж говорить о вере в себя, то тут ты дашь фору Наполеону.

Гарри. И посмотри, как он закончил. Умер всеми забытый, в одиночестве, на жалком островке посреди моря.

Лиз. Все острова, знаешь ли, находятся посреди моря.

Гарри. Ты пытаешься шутить, потому что тебе стыдно. Тебе стыдно, потому что ты знаешь, как жестоко ты меня обидела. Я сомневаюсь, что хоть кто-то из вас будет сожалеть, если завтра меня отправят в вечную ссылку. Скорее, вы даже порадуетесь. Теперь понятно, почему вы выпихиваете меня в Африку.

Лиз. Тебе давно уже хочется поехать туда, и ты это знаешь. Но, дорогой, ради Бога, будь осторожен, когда попадешь туда, не бросайся за каждой юбкой, не красуйся, как петух, а не то провалишь гастроли.

Гарри. Я буду жить, как монах. Запрусь в душном номере задрипанного отеля наедине с собой, ни с кем не буду разговаривать, а если умру с тоски, вы, скорее всего, примите мою смерть с чувством глубокого удовлетворения.

Лиз. Теперь о Моррисе. Я хочу, чтобы ты сосредоточился хотя бы на минуту.

Гарри. Как я могу сосредоточиться! Ты приходишь сюда, говоришь всякие гадости, вырываешь сердце из моей груди, бросаешь на пол, топчешься на нем, а потом заявляешь: «Теперь о Моррисе», — словно мы только что обсуждали погоду.

Лиз. Я очень встревожена.

Гарри. Так тебе и надо.

Лиз. Из-за Морриса.

Гарри (раздраженно). Что там с Моррисом? Что он натворил?

Лиз. Ничего определенного я сказать не могу, но кое-что слышала.

Гарри. И что ты слышала?

Лиз. Думаю, тебе пора пустить в ход свой знаменитый пальчик, которым ты так любишь нам грозить. Речь… речь о Джоанне.

Гарри. Джоанне?

Лиз. Судя по всему, Моррис в нее влюблен. Не знаю, как далеко все зашло, мне не известны подробности, но в одном не сомневаюсь. Если слухи родились не на пустом месте, нужно принимать меры, и немедленно.

Гарри. Моррис и Джоанна. Он, должно быть, рехнулся. Кто тебе сказал?

Лиз. Сначала Бобби, когда мы ехали из Версаля, но я не обратила на это внимание, потому что мы все знаем, какой он сплетник. Но буквально через два дня в «Максиме» меня перехватила Луиза. Она только-только прибыла в Париж из Лондона, и никак не могла прийти в себя от этой истории. Ты же знаешь, как трепетно относится она к Генри.

Гарри. Генри что-нибудь подозревает?

Лиз. Не думаю. Подозрений у него может и не возникнуть, ты понимаешь? До того момента, пока доброжелатели не раскроют ему глаза.

Гарри. Не следовало ему жениться на ней. Я всегда говорил, что это серьезная ошибка. Если в такой дружной компании, как наша, появляется типичная, сверкающая бриллиантами сирена, жди беды.

Лиз. Нет у меня уверенности, что Джоанна — типичная сирена, но она, безусловно, опасна.

Гарри. Я всегда обходил ее за милю. Моррис! Не мог он быть таким идиотом!