Пионовый фонарь - Энтё Санъютэй Страница 6

– Подождите! – вскричал Синдзабуро. – Выслушайте меня! Да, дважды справедлив ваш гнев, но виновата не барышня, виноват я, один только я! Не она забыла девичью честь и затащила меня к себе, а я соблазнил ее и склонил к разврату! Умоляю вас, сохраните ей жизнь, убейте меня!

– Нет! – закричала О-Цую. – Нет, отец! Это я во всем виновата! Руби меня, только прости Синдзабуро!

Крича наперебой, оспаривая друг у друга смерть, они на коленях подползли к Хэйдзаэмону. Хэйдзаэмон обнажил меч.

– Прощения не будет никому, – сказал он отрывисто. – За блуд отвечают оба. Первой умрет дочь. Молись.

Он нанес страшный косой удар, и голова в прическе симада [16] со стуком упала к его ногам. Хагивара Синдзабуро, вскрикнув от ужаса, упал ничком. В тот же миг меч Хэйдзаэмона с хрустом разрубил его лицо от виска до подбородка. Он застонал и перевалился на спину…

– Господин! Господин! – встревоженно тормошил его Томодзо. – Что это вы так страшно воете? Перепугали меня до смерти. Не простыньте смотрите…

Синдзабуро наконец открыл глаза и глубоко, с облегчением вздохнул.

– Что с вами? – спросил Томодзо.

– Послушай, Томодзо, – с трудом проговорил Синдзабуро, – скажи, есть у меня что-нибудь на плечах?

– Есть конечно, – ответил Томодзо. – Одеты вы как полагается. А что, замерзли?

– Да, я не об этом… Я спрашиваю, голова у меня на плечах? Не отрублена?

– Вы сегодня все шутки шутите, – сказал Томодзо. – Ничего у вас не отрублено, голова на месте.

Синдзабуро даже вспотел. Значит, все это приснилось ему. Верно, очень уж сильно он хотел повидать О-Цую. Плохое предзнаменование, решил он, надо скорее возвращаться. Он сказал:

– Поехали домой, Томодзо. И поскорее.

Лодка быстро отправилась в обратный путь. Когда она пристала к берегу и Синдзабуро хотел сойти, Томодзо остановил его.

– Вы тут обронили, господин, возьмите, – сказал он, протягивая Синдзабуро какой-то предмет.

Синдзабуро взял и поднес к глазам. Это была крышка от шкатулки для благовоний с инкрустациями в виде бабочек на осеннем поле, той самой шкатулки, которую во сне подарила ему дочь Иидзимы. Пораженный, он долго смотрел на эту крышку, силясь понять, как она могла очутиться в его руках.

Глава 5

Иидзима Хэйдзаэмон был человек выдающихся достоинств и добродетелей. Он превзошел все искусства, особенно же славился своим искусством владеть мечом, так как постиг все тонкости старинной школы фехтования «синкагэ-рю». Лет ему было сорок, и он выделялся среди людей обычного толка, но все же его наложница Куни, бесстыжая баба, тайно спуталась с сыном соседа, молодым парнем, по имени Гэндзиро. Всякую ночь, когда господин уходил на дежурство, этот Гэндзиро прокрадывался в дом через садовую калитку, которую О-Куни предусмотрительно оставляла открытой, и никто об этом даже не подозревал, поскольку в господских покоях всем заправляла сама О-Куни.

Так было и двадцать первого июля. Господин Иидзима отправился на ночное дежурство, а его наложница в ожидании любовника выставила у открытой калитки гэта [17] и приказала служанке раздвинуть на веранде ставни. «Жарко сегодня, сил нет, – пожаловалась она. – Без свежего воздуха не уснешь».

Гэндзиро, убедившись, что в доме все заснули, прошел босиком по плитам садовой дорожки, забрался на веранду через раздвинутые ставни и прокрался в спальню О-Куни.

– Почему ты так поздно? – обиженно спросила О-Куни. – Я вся извелась, не знала уж, что и подумать.

– Мне тоже хотелось пораньше, – сказал Гэндзиро, – да ничего не вышло. У нас из-за жары никто спать не ложился. Брат, сестра, мать, слуги даже, все сидели и обмахивались веерами. Насилу я вытерпел, пока они улеглись… Слушай, о нас никто не знает?

– Никто, не беспокойся. Да и кому знать, когда сам господин покровительствует тебе? Это я устроила, чтобы тебя приняли в нашем доме после того, как старший брат твой простил тебя. Это я так ловко настроила господина в твой пользу. Уж на что мой господин умен и тонок, сразу насторожился бы, заметь он между нами хоть что-нибудь странное, а ведь так ничего и не подозревает.

– Да, – сказал Гэндзиро, – дядюшка – человек необычайной мудрости, я его, признаться очень боюсь. Кроме того, ведь это он уговорил брата разрешить мне вернуться, когда меня за разные делишки сослали отсюда к родственникам в Оцуку. Было бы просто ужасно, если бы открылось, что я сошелся с тобой, возлюбленной моего благодетеля!

– Как у тебя язык поворачивается говорить мне это? – рассердилась О-Куни. – Сердца у тебя нет, вот что! Я за тебя умереть готова, а ты только и знаешь, что придумываешь разные отговорки, лишь бы отвязаться от меня… Послушай, Гэн, дочка господина умерла, других наследников нет, не миновать брать в наследники кого-нибудь со стороны [18]! Я на этот счет намекнула господину, что подошел бы сын соседа Гэндзиро, но господин сказал, что ты слишком молод и жизненные измерения твои еще не определились…

– Да, уж конечно, не определились, если я забрался в постель к любимой наложнице своего благодетеля.

– Вот что, Гэндзиро, – решительно сказала О-Куни. – Господин проживет еще много лет. Если я вечно буду подле него, а тебя отдадут в сыновья куда-нибудь на сторону, видеться мы не сможем. А если вдобавок жена у тебя будет красивой, ты обо мне и думать забудешь. А раз так, то вот тебе мой наказ: если ты мне по-настоящему верен, убей господина!

– Что ты! – воскликнул Гэндзиро. – Убить дядюшку, убить своего благодетеля? Нет, этого я не могу. Совесть у меня еще есть.

– Теперь нам уже не до благодарности и не до чести, – сказала О-Куни.

– Все равно, дядюшка же лучший в округе мастер школы «синкагэ-рю», он шутя справится с двумя десятками таких, как я! Мечом-то я владею из рук вон плохо!

– Да, мечом ты владеешь плохо, ой как плохо, – насмешливо заметила О-Куни.

– В том-то и дело… И нечего из-за этого смеяться надо мной!

– Мечом ты владеешь плохо, это так, – сказала О-Куни. – Но ты часто выезжаешь с господином на рыбную ловлю. Кажется, вы договорились четвертого числа будущего месяца отправиться на Накагаву, не так ли? Вот там ты столкнешь господина в воду и утопишь его.

– Действительно, плавать дядюшка не умеет… Нет, все равно ничего не выйдет. Ведь с нами будет лодочник.

– А лодочника заруби. Как бы плохо ты ни владел мечом, но хоть лодочника-то зарубить сумеешь?

– Лодочника зарубить я, конечно, смогу…

– Когда господин упадет в воду, ты рассердишься и не сразу дашь лодочнику искать его. Спорь, придирайся, выдумывай всякую чепуху, но пусть он начнет искать не раньше, чем часа два спустя. Когда же он вытащит тело, скажи ему, что во всем виноват он, и заруби его. Затем на обратном пути ты заедешь на лодочный двор и объявишь хозяину, что лодочник по небрежности столкнул господина в реку, господин утонул, и ты, вне себя от горя, зарубил лодочника на месте. Далее ты скажешь, что вина лежит не только на лодочнике, что следовало бы зарубить и его хозяина, но ты, мол, великодушно решил замять это дело и потому приказываешь хозяину никому ничего не рассказывать. Дрожа за свою жизнь, хозяин лодочного двора, конечно, рта не посмеет открыть. Ты же вернешься домой, как будто ничего не знаешь, и сразу приступишь к старшему брату с просьбой, чтобы тебя без промедлений отдали наследником в дом Иидзимы, поскольку-де наследников у господина Иидзимы нет. Об этом доложат начальнику хатамото, затем дело о твоем усыновлении пойдет на высочайшее утверждение, а мы тем временем доложим, что господин заболел. Когда же ты будешь введен в права усыновленного наследника, мы сообщим, что господин скончался, ты станешь здесь хозяином, и уж тут-то я прилеплюсь к тебе на веки вечные. Дом наш гораздо богаче вашего, у тебя будет много прекрасной одежды и оружия.