Франсуаза Саган - Сиреневое платье Валентины Страница 7

Серж. Потому что видно, что под ними кроется. Например. Хотя вы выпили два графинчика водки, вы считаете, что качается ни в чем не повинная кровать. Собственной вины вы не допускаете. Все сваливаете на других.

Валентина. Правильно. Совершенно правильно. (Берет свою подушку и улыбается ей.) Прошу прощения. Это я виновата.

Серж. Надеюсь, мама сможет добраться до дому.

Валентина. Весь оркестр пересидел за нашим столом неужели ни один скрипач ее не проводит? Боже мой, как мне хорошо. Племянник мой дорогой, почему мы не живем в постоянном опьянении, когда все жесты — легки, люди — очаровательны, препятствия — преодолимы? Почему мы не проводим жизнь притворяясь, улыбаясь и изрекая глупейшие шутки?

Серж. Потому что от этого тускнеют глаза, краснеет нос и появляется второй подбородок.

Валентина. Какая жалость! А у меня уже начинается?

Серж. Нет, глаза у вас великолепные и зрачки восхитительно расширены. У вас такой овал лица, что мое сердце разрывается от нежности. Когда я с вами танцевал, мне хотелось одно временно и плакать и смеяться.

Валентина. Ваша теория тоже интересна. Стоит вам не много выпить, вы готовы всем безумно восхищаться.

Серж. Дело не только в восхищении. (Идет, слегка шатаясь.) Вглядитесь в меня, тетя Валентина. Вы не видите в глубине моей души зверя? Не замечаете в моих расширенных зрачках искры дикого желания?

Валентина. Ну, ну. Я где-то читала, что люди вашего поколения совершают акт плоти от скуки, думая совсем о другом.

Серж. Сколько лет было автору? Вот в чем вопрос. Прежде чем читать о современной молодежи, нужно знать, какого возраста сам автор.

Валентина. Да, да. И потом у вас во рту остается привкус пепла и вы с тоской протягиваете свою сигарету скучающей подруге.

Смеются.

Серж. Смейтесь. Еще смейтесь, И говорите мне о голубых тюльпанах. О моем подбородке, поскольку он вам нравится. О переводных картинках в Монте-Карло. Вы никогда не из меняли своему мужу?

Валентина. Я не знаю, что значит изменять.

Серж. Валентина… У меня все-таки будет спортивная машина. И по четным дням я буду гением. У меня будут небритые щеки, круги под глазами, я буду срывать с вас сиреневое платье и рисовать на вашей коже солнца и радуги.

Валентина. Какая непристойность!

Серж. А по нечетным я буду гладко выбрит, вежлив, любезен, буду распахивать перед вами дверцу машины и возить вас в Булонский лес. Я буду умолять вас подарить мне хоть немного любви. Вы задержите свою руку в моей чуть-чуть дольше. И это мне потом будет сниться по ночам.

Валентина. Перестаньте. Если вы начнете придумывать…

Серж. Так что?

Валентина. Мне не устоять.

Пауза. Они смотрят друг на друга.

Серж (глухо). Когда я вас поцеловал… сегодня днем… Не притворяйтесь удивленной. Перед тем, как мама явилась с этим дурацким наследством.

Валентина. Да. Ну и что?

Серж. Если бы она не ворвалась..

Валентина Да?

Серж. Вы не думаете, что…

Валентина Я об этих вещах никогда не думаю.

Серж. Вы были так нежны, я уверен, что да… Все же это возмутительно Мы три месяца ждали этого наследства, и надо же, чтобы оно свалилось именно тогда, когда оно мне было совсем ни к чему.

Валентина. Не кричите. Иди сюда.

Он садится рядом с ней.

Да, я чуть было не потеряла голову. Да, ты мне нравишься. Ты — как котенок — царапаешься, кусаешься, а потом ластишься и горячишься, как влюбленный мужчина, А Флоранс?

Серж. Флоранс?

Валентина. Да, твоя приятельница.

Серж. Лоранс. При чем тут Лоранс?

Валентина Ты ведь ее любишь?

Серж. Мне кажется, да.

Валентина. И ты хочешь ей изменить?

Серж. Я не знаю, что значит изменять.

Валентина (смеется). Что с тобой сегодня?

Серж. Я схожу с ума, я великий художник, Дотроньтесь до моей колючей щеки.

Она кладет ладонь ему на щеку.

Чувствуете? я сорву с вас ваше сиреневое платье.

Валентина. И солнце, и радуга…

Он целует ее.

Занавес

Акт второй

Большая просторная гостиная в квартире на улице Бак, обставленная довольно роскошно.

На сцене Серж и Валентина. Тотчас же входит Мари.

Мари. Все.

Валентина. Ну и что?

Мари. Ну и ничего. Он говорит, что это его фамилия, что к нему всегда так обращались и что к новой он не привыкнет.

Валентина. Все-таки странно для мажордома называться Оракул.

Мари. Согласна, странно. Но что ты от меня хочешь: я ему предложила уменьшительный вариант, например Орак. Нет: Оракул. Он не уступит. Но этого мало. Он очень всерьез воспринимает жизнь. Например, говорит, что не любит женщин. Мужчин тоже. Заодно и детей. Тогда кого же?.. Что касается политики, он ею не занимается. Вернее, постольку.

Серж. Постольку — поскольку?

Мари. Да. Он — бонапартист. Увы! И мне пришлось десять минут говорить о великом императоре.

Валентина. А что он о нем думает?

Мари. Много чего. Он даже написал его биографию, которая, разумеется, не имела успеха.

Валентина. Почему «разумеется»?

Мари. Потому, моя родная, что люди, для которых Наполеон — кумир, в большинстве случаев знают его жизнь в подробностях.

Валентина. Бедный Оракул.

Мари. Поэтому, я вас умоляю, ни слова о Ста днях или о Меттернихе. Слово «Ватерлоо» предаем анафеме. А твои друзья Серж, пусть больше здесь своих речей не произносят.

Серж. Оракул их перестреляет.

Мари. Хуже — он надуется, Он и без того не выглядят жизнерадостно, это будет ужасно. Валентина, надеюсь, ты меня слушала?

Валентина (корректно). Разумеется, Мари. Мажордом бонапартист. Но, так или иначе, мне с ним общаться не придется: раз он не любит женщин и вообще ничего не любит, о чем мне с ним говорить?

Мари. Превосходно. Вдобавок ко всему кухарка — корсиканка. Мне очень повезло, что они у меня остались. Шесть часов, сейчас придет моя массажистка. Я вас покидаю. Если появится мэтр Флер, займите его на некоторое время.

Серж. Мэтр Флер? Я думал, его чаша полна.

Мари. Он мне нужен для финансовых дел. У мужчин такого сорта чашу никогда не переполнить. Валентина, будь с ним поласковей.

Валентина. Ты только и делаешь, что даешь мне советы.

Мари. Ты же обожаешь их. Твой жизненный идеал — забавы и нотации. Я скоро. (Выходит.)

Валентина. Мне кажется, она преувеличивает.

Серж. Может быть.

Валентина. Ну, а как вы, расскажите? Что с мастерской? Как вам работается?

Серж. Хорошо.

Валентина. Ван Гог или стиральный порошок?

Серж. Как Всегда, и то и другое сразу. Вы думаете, я способен сделать хоть какой-то выбор? Хоть чем-нибудь по жертвовать?

Валентина. Жертвовать… жертвовать… Придет же в голову! В вашем возрасте все любят жестокие слова. Жертвовать, отрекаться, верить…

Серж. Не будем углубляться. А как вы? В вашей комнате хорошее освещение для переснимания картинок?

Валентина. Я бросила. Отреклась. Теперь я вышиваю крестиком.

Серж. Боитесь, что Оракул будет над вами смеяться?

Валентина. Вот именно. Боюсь оскорбить его чувство собственного достоинства.

Пауза.

Серж. А как ВЫ думаете, что будет с его собственным достоинством, если он застанет меня в вашей постели?

Валентина. Об этом не может быть и речи.

Серж. Наоборот. Я только об этом и думаю.

Валентина. Это очень мило с вашей стороны, но…

Серж. Когда? Вы дарите мне улыбки, берете меня за руку, разыгрываете из себя добрую тетю Валентину. Я больше не могу. Когда?

Валентина. Когда вы меня снова соблазните. Когда вы будете веселым и смешным. Когда вы не будете выглядеть, как ночной колпак. Что, в конце концов, с вами происходит?

Серж. Со мной происходит то, что я не могу писать, что я мучаю Лоранс, что мне ничего не мило. Со мной происходит то, что я гублю свою жизнь.