Юлиу Эдлис - Прощальные гастроли Страница 9

Рудакова (взяла у нее капли и воду, отдала Щипалиной.) Умница, мать! (Щипалиной.) Меньше в зеркало глядеться надо, тебе вредно. Зеркало оно всю правду, а на что нам его правда? Пей.

Проводник (Гараниной.) Я еще принесу.

Гаранина. Не надо, спасибо.

Проводник ушла к себе.

Щипалина (выпила капли). Жизнь она такая короткая, что и состариться толком не успеваешь… Хоть бы у тебя. Вера, дети были, я бы их воспитывала, учила языкам. Я ведь французский знаю, правда, с пятого на десятое, да и то перезабыла, зачем мне, собственно, французский… Или музыке, например. А у меня одни кошки… О чем это я хотела? Сбилась…

Рудакова. Что задумалась.

Щипалина. Да, Искусство. Но ведь искусство — не когда говоришь чужими словами, а когда — про себя, про себя! Про то, чем ты сама жива, бьешься, бьешься, а ответов все нет как нет, но в них-то именно и правда!.. А публика только правде верит, ее не проведешь. Ну, не знаю я ответов, так хоть вопрос ей самый главный задать, может, она сама и ответит?.. Так ведь и вопроса этого у меня за душой нет, если по совести… Играем, прикидываемся, но ведь душа-то устает… именно от немоты устает, от молчания!..

Рудакова (удивленно). Ну ты даешь, Женька! Сроду от тебя такого не слыхивала!

Щипалина. И я подумала — значит, и нет у меня права выходить на сцену, если ничего не умею, как только прикидываться. Помните — «и я сжег все, чему поклонялся, поклонился всему, что сжигал»?.. Про меня. И еще я подумала про Льва Никитича…

Рудакова. И про него успела, надо же!

Щипалина. Пусть едет. Ему так лучше — значит надо. Сколько лет мечтал о Москве, что же ему теперь, отказываться из-за нас?.. Пусть. Он заслужил. А мы будем к нему приезжать, смотреть его спектакли, радоваться за него… Обидно, конечно, что «мадам» опять будет все главные роли играть. А за Льва Никитича я просто рада, нет, честно!

Гаранина. Отнеси проводнику рюмку, Женя, все купе валерьянкой пропахло.

Щипалина. Да, конечно. (Встала.) Нет, правда, я от всей души за него рада. (Вышла.)

Гаранина (глухо). Нет больше Льва Никитича, Вера. Нету.

Рудакова (не поняла). Считаешь, бойкот ему надо объявить?

Гаранина. Умер Лева. Инфаркт. Мгновенно, не мучился. Вот. (Протянула ей телеграмму.)

Рудакова прочитала телеграмму, запричитала было.

Гаранина (зажала ей рот ладонью, как только что себе самой.) Молчи! Молчи! Потом, успеем… Ни слова им!

Щипалина (в коридоре, проводнику). Спасибо вам, хотя валерьянка на меня действует, как на моих кошек, — только возбуждает, места себе не найду.

Проводник (не зная, как теперь с ней говорить.) От кошки уют в доме…

Щипалина. А их у меня пятеро!

Проводник. Запах небось, не продохнешь…

Щипалина. Нет, они у меня интеллигентные. Я на первом этаже живу, они в форточку по своим делам и ходят. Конечно, запах есть, но терпеть можно. Зато пять живых душ рядышком, хоть и безгласных.

Проводник. Давеча вы насчет души верно сказали — устает. На нас, на бабах, хоть воду вози, хоть мешки пудовые, а душа устает, никуда не денешься.

Щипалина. И знаете, от чего устает? От лжи. Даже если во спасение — все равно ложь.

Проводник. Вот-вот, именно что от брехни! Хоть и притерпелись вроде бы, а все одно — доверие к жизни пропадает. (Осторожно.) Он что, ваш начальник, очень старенький был?..

Рудакова (Гараниной). Женьке — не надо пока! Женьке — я сама. Женьке ни словечка нельзя! Ты ее знаешь, она же руки на себя наложит!

Гаранина. А Вике — ей как сказать? Как?!

Рудакова. Одни мы с тобой, Нина, железные, хоть гвозди из нас делай…

Щипалина (проводнику). Это Лев-то Никитич старенький?.. Да он моложе нас всех! (Заподозрила что-то). Почему вы сказали — был?.. Он есть!

Проводник (отводя глаза). В вагоне-то у меня его нету, вот я и… (Чтобы переменить тему.) Или наоборот, к примеру, включишь телевизор — а по нему одни сплошные проблемы, одна другой непонятнее, ну прямо-таки, как в жизни. А если как в жизни — на что мне этот ящик?! Уж больно народ со всех сторон обложили — дескать, думай сам, шевели мозгами, до всего своим умом доходи… А передохнуть когда же?!

Щипалина. И все же вы как-то странно насчет Льва Никитича…

Голос диктора по радио: «Граждане пассажиры, скорый поезд Москва — Харьков отправляется со второго пути. Провожающих просят выйти из вагонов. Повторяю скорый поезд Москва — Харьков…»

Проводник (поспешно). Да ничего я и слыхом не слыхала, что мне до него… Это я вообще. Только-только — вот они мы, а глазом моргнуть не успеешь, след-то и простыл… Отправление, мне дверь запереть. (Ушла.)

Щипалина стоит некоторое время одна в коридоре.

Гаранина (Рудаковой). И зачем, зачем он эти гастроли в Москву затеял!.. Кому это когда удавалось вернуться вспять и чтоб сердце не разорвалось — что было и что стало?!

Рудакова. А не ты ли сама его все назад тянула, не давала забыть?.. Женька, как ей скажешь? Она же, дитя малое, все еще любит его…

Щипалина (Возвратилась в купе). Опять за моей спиной шепчетесь? О чем?.. И проводница что-то насчет Льва Никитича, я не поняла… Прямо будто все сговорились, а я, как всегда, последняя узнаю!

Вернулась в купе Донцова. Поезд тронулся с места, набирая скорость.

Донцова Там хоть дышать можно, а тут… Кондиционер у них, оказывается, сто лет уже как сломался.

Никто не отозвался на ее слова.

Донцова. Моченых яблок купила, так садилась в вагон — ужасно высокая приступка! — рассыпала все… Почему вы молчите, будто воды в тор набрали? Обиделись? На что?! Кому же, как не вам первым, мне было сообщить?.. А если на Льва Никитича, так уж и вовсе несправедливо. Во-первых, еще бабка надвое сказала, ничего-то пока и не было, кроме устного предложения, а во вторых, если он и получит новый театр, то неужели вы могли подумать, что он не возьмет вас с собой?!

Рудакова (после молчания). Нет уж, мне вообще театр этот ваш проклятый и даром не нужен.

Щипалина. Не греши на Льва Никитича, Вера!

Рудакова. Какие мои грехи…

Щипалина. Язык твой один чего стоит.

Рудакова. А вы меня больше слушайте…

Щипалина. Тебе только на зубок попадись, живого места не оставишь.

Рудакова. Кстати, я так в Москве и не успела в платную стоматологию пойти, жевать скоро будет нечем, а ты — зубы… (Устыдилась своей мысли.) Уйду, уйду, буду яблоки выращивать, вон и саженцы как раз добыла какие-то необыкновенные, если опять меня не обвели вокруг пальца. (Обняла Щипалину.) Перевезем твоих кошек ко мне за город, пусть хоть на последок подышат чистым воздухом. (Гараниной и Донцовой.) Мавра своего, главного любимца, она пожалела кастрировать; как март, так он такие свадьбы устраивает под окнами, соседи на нее уже в горсовет писали, а у меня ему — раздолье.

Щипалина. Да нет, видно, все-таки придется его к ветеринару вести… Ужас!

Рудакова. Мы с ней который год обходимся, а кота ей, видите ли, жалко!.. Ох и заживем мы с тобой, Женька, на лоне, не нарадуемся!

Щипалина. Нет, Вера, если Лев Никитич меня с собой позовет… хоть гардеробщицей, хоть билетером… не обижайся.

Рудакова (приняла это очень серьезно). Бросишь меня?! Не ожидала от тебя, Щипалина, вот уж не ожидала! (Заплакала.)

Щипалина. Почему ты плачешь, Вера?.. Из тебя выжить слезу — все равно что из камня, это я, чуть что, так… (Вновь заподозрила неладное.) Почему ты плачешь?!

Рудакова (пытаясь улыбнуться). А мне за твоего Мавра стало обидно — последней радости лишить…

Гаранина (самой себе). На могилы наших ребят поеду, я знаю, где кто похоронен… Всю жизнь собиралась поклониться, да все откладывала, откладывала…

Рудакова. Самое время…

Донцова. А я сейчас ходила по перрону, подумала — разве одно другому помеха? Получит он театр — почему при нем и студию не открыть? Сейчас в Москве модно — студии. На большой сцене — спектакли, на малой — экспериментировать…