Йозеф Шкворецкий - Львенок Страница 15

— Но почему вас все же интересует мой шеф?

Она состроила мне глазки.

— Я же сказала: женское любопытство. Обожаю сплетни. А что поделывает ваша девушка? Куда, вы ей сказали, вы сегодня пошли?

— Вы обещали, что мы будем говорить о вас.

— Попозже, — отмахнулась барышня Серебряная и оглянулась на официанта.

Он мгновенно навис над нами черной тенью — даже звать не пришлось.

Гораздо позже она рассказала мне кое-что о себе, но — очень мало. Что с детства любила зверушек, что работала в Брно в каком-то биологическом НИИ — ухаживала за подопытными животными. А я и не догадывался, что за подопытными животными тоже кто-то ухаживает.

— Вы их кормили и…

— Я чистила клетки, проверяла их состояние здоровья и всякое такое, — объяснила она. — А еще я ассистировала ветеринару во время операций.

— Операций? Каких операций?

— В основном собаки и кошки. Но один раз мы оперировали волнистого попугайчика.

— Значит, такое еще бывает? — поразился я.

— А почему бы ему не бывать? — поразилась она.

Действительно, почему? Не знаю… Отчего-то в памяти у меня застряли собачьи санатории как один из важнейших признаков загнивания капитализма. Что там, мол, лечат от желудочных колик пинчеров, а безработные тем временем умирают от голода. Из чего следовало умозаключение, что любовь к пинчерам равнозначна нелюбви к трудящимся.

— А им… — забормотал я, отчего-то сбитый с толку тем обстоятельством, что барышня Серебряная никогда не ставила знака равенства между заботой о животных и реакционностью, — а им тоже дают наркоз, или их оперируют… ну… просто так?

— Что значит — просто так?! Ведь они же могут получить психологический шок и умереть. Нет, им дают наркоз, как и людям.

Я наконец опомнился и смог начать острить.

— Значит, они тоже считают до ста?

— Это было раньше, — отрезала барышня Серебряная. — Слушайте, господин редактор, вы на сто лет отстали от обезьян! Так давно никто не делает, даже у людей. Сейчас кошку суют в специальный ящик с застекленным окошком и пускают туда веселящий газ.

— Что-то вроде маленькой газовой камеры.

— Да, — согласилась она и помолчала. Солнечный диск успел уже спуститься по ступенькам смотровой башни и спрятаться за гору, а на небе его сменила гигантская луна. Она опять висела так низко над городом, что мне казалось, стоит только руку протянуть — и она у меня, и я ставлю ее на столик перед барышней Серебряной. Как же красиво, наверное, заблестят от такого соседства ее черные глаза! В общем, у меня появилось ощущение, что рядом с Серебряной мне под силу абсолютно все, и я как раз собрался достать луну с неба, когда Ленка внезапно передернула плечами.

— Вам холодно?

— Немного.

— Давайте закажем еще водки, а?

— Нет, хватит. Мы уже трижды заказывали. Пошли домой.

— К вам? Вы пригласите меня на чашку кофе?

Она покачала головой.

— Но вы же мне почти обещали!

— Кофе кончился. У меня дома нет больше кофе.

— Я зайду к вам и без кофе. Вы угостите меня водой.

— Можете меня проводить, — решилась она и приказала: — Расплатитесь!

Ах! За три водки да еще зеленый лимонад впридачу я достоин большего, чем позволение проводить. Но что такое цена пускай даже и целых ста водок в сравнении с возможностью просто идти рядом с барышней Серебряной по той залитой светом луны улице? Вы когда-нибудь переспите со мной, Ленка? Этот вопрос я задал ей про себя, и она ответила мне: «Позже». Что ж, позже так позже. Лишь бы хоть когда-нибудь.

Отогнав прочь обуревавшие меня на сей счет сомнения, я отправился вместе с барышней Серебряной в путь через темные парки, через Подоли, таинственными нусельскими тропами — в Панкрац.

И вот мы снова очутились на улице Девятнадцатого ноября, а я ни на метр не продвинулся в своей атаке на русалочьи бастионы. Правда, на нусельском склоне я сочинил очень приличную поэму в прозе, где воспевал длинные ноги Ленки, а также ее красивые глаза, губы и ушки, короче говоря, все те части тела, комплименты которым приличные девушки слушают обычно с удовольствием. Однако она никак не намекнула на то, что я могу добавить и строфу о других, более интимных особенностях ее анатомического строения. Слушала она внимательно, но когда я покончил со всем, что допускали границы моральных условностей, изрекла:

— Вы так замечательно умеете рассказывать, господин редактор! Сразу видно, что вы профессионал!

Я тут же завял, как кактус после слишком обильной поливки. Она немедленно рассмеялась, сама взяла меня за руку и позволила вести ее, поддерживая под локоток. Таким-то вот образом соединившись, мы и вступили на тихую улицу Девятнадцатого ноября, и Ленкины розовые босоножки на высоких каблуках снова наполнили этот поэтичный бульвар своим неподражаемым цоканьем. Толстый месяц-переросток спешил за нами, чтобы подглядеть, как будут развиваться события.

Они не развивались никак. Мы завернули за угол и оказались перед черным омутом блестящего витринного стекла. Барышня Серебряная остановилась и погляделась в черное зеркало. Она снова была, как гвоздика. Нет — как лунная кувшинка, рядом с которой торчит дурацкая черная коряга. То есть я.

— И все равно вы самая красивая девушка в целой Чехословакии! — ожесточенно и нелюбезно выпалил я.

Ленка прыснула со смеху.

— Может, вы и на колени встанете? Вчера это у вас замечательно получилось!

— Ради вас я готов даже ползать на четвереньках и искать несуществующую сережку!

И я отошел от барышни Серебряной и, нимало не жалея английскую ткань, опустился на колени.

Жизнь, как всем известно, куда более невероятна, чем романы. Едва мои колени коснулись асфальта, как за углом застучали чьи-то туфельки и перед нами возникла Вера с сумкой и грустными вязальными спицами. Сначала мне показалось, что я грежу, и, сам не зная зачем, я встал на четвереньки. Неудачная шутка, барышня Серебряная, очень неудачная! Но это и впрямь была Вера. Она уставилась на меня во все глаза, ярко синевшие при свете пузатого месяца, а потом из них брызнули две хрустальные струйки. Вера рванулась с места, пробежала между нами и помчалась прочь. Я глядел ей вслед, широко открыв рот, и видел, как ее стройные, но мускулистые ноги танцовщицы мелькают в сумрачном свете бульвара и скрываются во тьме.

Я по-прежнему стоял на коленях и не слишком верил в происходящее. К реальности меня вернул голос барышни Серебряной.

— Ну и заварила же я кашу, — сообщило мне это создание и растерянно почесало свою вихрастую головку.

— Это Вера… — пискнул я, как идиот.

— Я понимаю, что не ваша бабушка! — раздраженно отозвалась Ленка. — Вставайте и бегите за ней!

— Но ведь…

— Быстрее! Обязательно догоните ее!

Я поднялся и отряхнул колени.

— Ничего себе! — с горечью в голосе проговорил я. — А кто мне велел встать на колени, а?

— Я знаю. Не сердитесь. Я дура. Только догоните ее.

— Вы чудовище, если отправляете меня следом за ней!

— Это вы будете чудовищем, если не догоните ее!

Я не стал отвечать. Я просто смерил барышню Серебряную взглядом с головы до пят. Она хлопала своими черными глазищами и никак не могла найти нужные слова.

— Ничего себе! — повторил я.

— Пожалуйста, бегите за ней, ну, прошу вас! — И добавила почти умоляюще: — Вы не знаете, каково это. Ей сейчас наверняка очень плохо! Я не обижусь, если вы уйдете!

Не обидится?! Ах, барышня Серебряная, а ничего более страшного вы мне сказать не хотите?

— Я пойду к вам. К ней я зайду на обратном пути.

— Ко мне нельзя. Подружка дома.

— Что же вы раньше мне этого не сообщили?

— Но я же вам ничего не обещала. Я только сказала, что вы можете меня проводить.

Ну знаете, барышня, воскликнул я про себя. Да что же это за игру вы затеяли?

— Я вам не верю, — сказал я.

Она нетерпеливо повела плечами.

— Ну и не верьте. Но ко мне нельзя.

— Тогда давайте пойдем в какой-нибудь ресторан, — предложил я от отчаяния. Я уже знал: какую бы игру она ни затеяла, до меня ей дела нет. Омерзительное ощущение. Я давно успел позабыть его.

— Я женщина трудящаяся, — ответила она. — А завтра рано вставать.

Я повесил голову. Барышня Серебряная немедленно сжалилась надо мной и сказала с теплотой в голосе:

— Как-нибудь в другой раз.

Правда? Неужто мне стоит предпринять еще одну попытку? Но я же полностью вышел в тираж, это ясно, как день! И все-таки я знал, что обязательно предприму еще миллион попыток — пусть даже все они окончатся неудачей. И она, словно бы желая утвердить меня в этих намерениях, скомандовала:

— Например, достаньте билеты на эту вашу гимнастику!

— Достану!

Мы стояли молча. Луна закрыла собой чуть ли не все небо.