Загадочная Пелагея - Василий Михайлович Сухаревич Страница 15

Самый распространенный вид оскорбления личности — из озорства. Не только молодые, но великовозрастные люди с удовольствием рассказывают, как они ловко и лихо подшутили над ближним, испугали, унизили или внезапно ошеломили прохожего. Для некоторых это веселый спорт.

Недавно я с друзьями сидел и мирно беседовал в ожидании поезда в буфете на станции под Москвой. Вдруг за моей спиной выросли сразу три фигуры.

— Вставай! — закричал наиболее грозный из мушкетеров.

— Почему? Свободных мест много…

— Вставай! — взревел малый. Видимо, ничего другого он придумать не мог, а этого вопля было ему вполне достаточно, чтобы распалиться. И вдруг он померк. Из-за перегородки, где моется посуда, выглянула старушка и заворчала:

— Каждый день с вами одно и то же. Ах вы, негодяи!

Она ловко подхватила стул, изо всех сил двинула забияку по горбу. Мушкетеров как ветром сдуло. Но это было еще не все. Когда я вышел на платформу, они стояли, засунув руки в карманы, и железным строем двинулись в мою сторону, не подозревая, что за их спиной случайно оказался сержант милиции. Так и не успели порезвиться молодые люди. Пока сержант в милицейской комнате переписывад их адреса и фамилии — все они оказались заводскими рабочими, — я у них спрашивал:

— Скажите, ребята, почему вы привязались ко мне, пожилому, поседевшему человеку? Что я вам сделал, чем не понравился?

Продолжительное молчание. А когда сержант сказал: «Пишите объяснение», — главный заводила сел за стол и, не задумываясь, начал строчить, и стало ясно, что для него это вполне привычное дело. Я прочитал этот документ и изумился. За полчаса парень сначала показал себя как хулиган, нагло пристал к людям, потом как трус — сбежал от одного удара судомойки, затем прохвостом — готов был втроем наброситься на одного и, наконец; лжецом: в объяснении было написано, что мы «нецензурно выражались», распивали принесенные с собой напитки и, наконец, задевали его — отважного мушкетера. На лице его была написана твердая решимость и в дальнейшем продолжать эти развлечения за счет ближних. За такие пустяки не судят, не бреют голову и даже пяти суток ареста не дают. А на то, что он лишил покоя, отдыха, испортил хорошее настроение ни в чем не повинных людей, ему и его друзьям наплевать. А сколько их, таких наплевистов, гуляет вокруг пивных и ресторанов!

И сколько мук, никому не ведомых горестей и слез вызывают у хороших людей мелкие людишки из злобы, зависти, просто из желания насолить.

Нельзя не радоваться тому, что с каждым днем все чаще и чаще хулиганы, завистники, спесивые индюки, мелкие сплетники и пакостники, подглядывающие в замочную скважину за нашей жизнью, получают яростный отпор.

Нет для них суда уголовного, но есть теперь общественные товарищеские суды, и долг людей, избранных в блюстители чистоты и нравственности общества, — жестоко и беспощадно карать всех, кто ежедневно на улице, в общественном месте, в коммунальной квартире глумится над честью и достоинством советского человека.

Как-то я прочитал в журнале «Юность» статью об исключении из комсомола некоего юного потомка Фердыщенко, подличавшего из-за — угла. Райком хотел смягчить формулировку, но комсомольцы настояли, чтобы главным мотивом исключения было: «За подлость». Недавно товарищеский суд покарал нужного и полезного колхозу человека, строителя и прораба, за подлую сплетню о девушке ни в чем не повинной. И мне кажется, эти факты свидетельствуют о том, что в самой гуще» масс рождается могучее средство борьбы с бесчестными людьми. Никто не смеет оскорблять ближнего в стране подлинного равенства, но если нашелся негодяй, незаслуженно обидевший хорошего человека, — к позорному столбу его!

Нельзя даже бандита назвать бандитом, пока суд не доказал его вины, но если она доказана, суд его карает за бандитизм и объявляет об этом в приговоре. И мне кажется, если подлость человека установлена, народный суд и суд товарищеский имеют все права назвать преступление по имени. И пусть называют. Человек наказан за подлость, за грязную сплетню, за клевету, за спесь, за хулиганство, за мерзкую брань! Неисправимым мало объявлять выговоры — в случаях особенно нетерпимых нужно объявлять общественный бойкот, нужно предоставлять право каждому гражданину, и не по своему произволу, а по приговору суда, называть отступившего от этических законов именем, которое он заслужил: склочником, сплетником, клеветником, хулиганом, забыв на время его настоящее имя. Ведь он незаслуженно бесчестил других, и пусть сам получит полной мерой всеобщее презрение и позор. А если месяц или две недели все окружающие будут называть человека клеветником, он до конца своей жизни забудет, что такое клевета, и закажет клеветать своим внукам и правнукам.

Может быть, это жестокая мера, но я убежден, что тысячи людей, пострадавших от подлости, клеветы, хулиганства, склоки, горячо поддержат это предложение. Ведь наносивший оскорбление никогда не выбирает выражений, почему же настоящие люди не могут назвать порок и мерзость их настоящими именами?

Более подробно о серии

В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 — в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.

В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно — когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.

Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).

Техническими редакторами серии в разные годы были художники «Крокодила» Евгений Мигунов, Галина Караваева, Гарри Иорш, Герман Огородников, Марк Вайсборд.

Летом 1986 года, когда вышел юбилейный тысячный номер «Библиотеки Крокодила», в 18 номере самого журнала была опубликована