Курт Воннегут - Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями Страница 16

— Папа…

Стюарт продолжал дремать. Отец оставил ему четырнадцать миллионов долларов, нажитых преимущественно на табаке. Морская банковская компания в Бостоне и Кредитное управление Новой Англии взбалтывали, перемешивали, удобряли и скрещивали этот капитал, пока он чудодейственным образом не стал родить деньги сам — превратился в этакую гидропонную денежную теплицу. С тех пор как деньги были положены на имя Стюарта, капитал исправно возрастал тысяч на восемьсот в год. Дела шли вроде не плохо. Только это Стюарт о них и знал.

Когда у него пытались вытянуть деловой совет, он обычно не моргнув глазом заявлял, что предпочитает «Поляроид». Его собеседников такая преданность «Поляроиду» воодушевляла. На самом же деле Стюарт понятия не имел, есть ли у него такие акции. Это была не его забота — этим ведали банки и фирма «Мак-Аллистер, Робжент, Рид и Мак-Ги».

— Папа…

— М-м?

— Я хотела посмотреть, как ты… у тебя все в порядке?

— У-м-м… — промычал он. Он не был уверен, что у него все в порядке. Приоткрыл глаза, облизал сухие губы. — Все хорошо, милочка.

— Тогда спи.

Он заснул.

Стюарту ничто не мешало спать без просыпу, поскольку с тех пор, как он в шестнадцать лет осиротел, его делами заправляла та же юридическая фирма, что вела дела секатора Розуотера. За капиталом Стюарта присматривал старик Мак-Аллистер. Свое последнее письмо Стюарту Мак-Аллистер снабдил литературным приложением. Оно называлось «Раскол между друзьями в битве идей». Эта брошюра была опубликована издательством «Пайн» при Училище свободы в Колорадо-Спрингс, штат Колорадо. Брошюру Стюарт приспособил под закладку в железнодорожном атласе.

Старик Мак-Аллистер частенько подбрасывал Стюарту материалы о происках социализма, об угрозе для системы свободного предпринимательства, ибо лет двадцать назад юный Стюарт с горящим взором предстал перед ним и заявил, что эта система порочна и что он желает отдать все свои деньги бедным. Мак-Аллистеру удалось тогда образумить безрассудного юношу, но старика все одолевала тревога, как бы у Стюарта не случилось рецидива. Брошюры были мерой профилактической.

Мак-Аллистер беспокоился зря. И трезвый и в подпитии, Стюарт теперь и без профилактических брошюр всей душой был за свободное предпринимательство. «Раскол между друзьями…», сочиненный, верно, каким-нибудь консерватором в назидание его дружкам, незаметно для самих себя угодившим в социалисты, был Стюарту ни к чему. Он в этот трактат даже не заглядывал. И поэтому так и не узнал, что говорилось в «Расколе…» о тех, кто осчастливлен благотворительностью и разной другой социальной помощью. А говорилось там вот что:

«Действительно ли мы помогаем этим людям? Присмотримся к ним хорошенько. Изучим этот тип гражданина, порожденный избытком нашей жалости. Что мы можем сказать им — третьему поколению людей, с давних пор живущих за счет благотворительности? Взглянем внимательно на дело рук наших, на тех, кого мы расплодили и продолжаем плодить миллионами даже в период процветания.

Они не работают и не будут работать. Они понуры, рассеянны, у них нет ни гордости, ни самоуважения. На них невозможно положиться, хоть злобность им и не свойственна — просто они подобны бесцельно бродящему скоту. Способность мыслить, предвидеть события у них давно атрофировалась за ненадобностью. Поговорите с ними, прислушайтесь к ним, поработайте с ними, как работаю с ними я, и вы ужаснетесь, увидев, что от сходства с людьми у них осталась только способность стоять на двух ногах и говорить. И они твердят, как попугаи: «Еще. Дайте еще. Я хочу еще». Вот единственное, чему они научились.

В наши дни они являют собой монументальную карикатуру на homo sapiens — это страшная, неотвратимая действительность, созданная нашей собственной неразумной жалостью. Если мы и впредь будем следовать прежним курсом, эти существа станут живым примером того, во что суждено превратиться большинству из нас».

И так далее.

Бантлайну подобные разглагольствования были нужны, как рыбе зонтик. Ему осточертела неразумная жалость. Ему осточертел секс. И, по правде сказать, гражданской войной он тоже был сыт по горло…

Беседа с Мак-Аллистером, которая двадцать лет тому назад направила Стюарта на стезю консерватизма, протекала следующим образом:

— Значит, вы собираетесь стать святым, молодой человек?

— Я этого не говорил а не это имел в виду. Мое наследство в вашем ведении? Те деньги, которые на меня сами свалились, я их яе зарабатывал?

— Отвечаю на первую часть вашего вопроса: да, ваше наследство находится на нашем попечении. Отвечаю на вторую часть: если вы не заработали еще ни гроша, то заработаете потом. В вашей семье у всех врожденная способность без промаха наживать деньги, да еще какие! Вам предстоит властвовать, мой мальчик, ибо вы рождены властвовать, а это вовсе не так уж сладко.

— Поживем — увидим, мистер Мак-Аллистер. Будущее покажет. Сейчас я говорю о другом. Мир полон страданий, деньги могут помочь облегчить эти страдания, а у меня денег гораздо больше, чем нужно. Я хочу снабдить бедных — и притом сейчас же — хорошей едой, одеждой я жильем.

— И как вы предпочтете называться после этих деяний? Святой Стюарт или святой Бантлайн?

— Я не для того пришел к вам, чтобы вы надо мной издевались.

— А ваш отец в своем завещании не для того назначил нас опекунами, чтобы мы послушно исполняли все, что взбредет вам в голову. Если я, как вам кажется, позволил себе дерзость намекнуть на ваши шансы угодить в святые, так это потому, что мне уже много раз приходилось выслушивать точно такие же глупости от множества молодых людей. Забота о том, чтобы наши клиенты не подались в святые, вот одна из главных задач нашей фирмы. Вы думаете, вы — исключение? Ничуть не бывало.

Ежегодно по меньшей мере один из молодых людей, делами которых мы ведаем, является к нам в контору и провозглашает, что хочет расстаться со своими деньгами. Он только что окончил первый курс какого-нибудь известного университета. И чего он только не узнал! Он услышал о невыносимых страданиях во всем мире. Услышал, сколько миллионных состояний нажито ценой величайших преступлений. Его впервые в жизни ткнули носом в нагорную проповедь.

Он в смятении, он разгневан, его душат слезы. Глухим голосом он требует, чтобы ему сказали, сколько у него денег. Мы говорим. Он корчится от стыда, хотя его состояние зиждится на вещах, абсолютно честных и безвредных, вроде липкой ленты, аспирина, рабочих комбинезонов или, как в вашем случае, метел. Вы, если не ошибаюсь, только что окончили первый курс в Гарварде?

— Да.

— Великолепное учебное заведение. Но когда я вижу, как пагубно оно влияет на некоторых молодых людей, то невольно спрашиваю себя: как же смеют в университете учить состраданию и не обучать одновременно истории? А история, дорогой мой юный мистер Бантлайн, помимо всего прочего, гласит вот что: отказ от своего состояния — поступок никчемный и вредный. Беднякам от этого ни богатства, ни радости — они только становятся нытиками. А благородный даритель и его потомки сами превращаются в таких же ноющих бедняков.

Огромное состояние вроде вашего, мистер Бантлайн, — продолжал старый Мак-Аллистер в тот давний день, много трудных лет тому назад, — это редкое чудо, от него дух захватывает. Вам оно само в руки упало, и вы еще не успели постичь, чем владеете. Чтобы доказать его чудодейственную силу, мне придется прибегнуть к примерам, возможно, обидным для вас. Хотите верьте, хотите нет, дело вот в чем: ваш капитал — самый важный и решающий показатель, по которому вы сами судите о себе и по которому о вас судят другие. Деньги делают вас личностью исключительной. Не имей вы их, к примеру, вы не отнимали бы сейчас бесценное время у старшего партнера фирмы «Мак-Аллистер, Робжент, Рид и Мак-Ги». Расставшись со своими деньгами, вы сразу же станете человеком заурядным, если только вы часом не гений. Ведь вы не гений, мистер Бантлайн?

— Нет..

— Ну вот видите. Впрочем, в любом случае, гений вы или нет, без денег у вас уже не будет ни прежней свободы, ни удобств. Мало того, вы по доброй воле принудите свое потомство прозябать и мыкаться, а когда люди знают, что могли бы жить припеваючи, не растряси их придурковатый предок по крохам все свое богатство, прозябать особенно обидно. Крепче держитесь за ваше чудо, мистер Бантлайн. Деньги — это овеществленная мечта. Жизнь в нашей Утопии почти у всех собачья, недаром ваши профессора так старательно все это расписывали. Но благодаря вашему чуду для вас и для вашей родни жизнь может быть раем! Ну-ка улыбнитесь! Дайте мне убедиться, что вы уже усвоили то, чему в Гарварде не учат до предпоследнего курса: родиться богатым и остаться богатым — не самое тяжкое преступление.