Екатерина Безымянная - Записки prostitutki Ket Страница 3

— Мммм, симпатичные…

Ну тут он совсем уже расслабился, пошел в душ. Выходит — ну что ты скажешь — опять в них! Надел, видно, специально.

Я ему аккуратненько:

— Ты раздеваться не будешь?

Он:

— Не, давай так.

Ну вот так он меня и трахал. Отодвинул только кружавчики свои. И главное — я вообще не поняла, что это было: на страпон я намекнула — не захотел (может, денег пожалел?), обзывать себя тоже не просил, и вообще ничего такого — просто в трусиках пришел — в трусиках ушел.

Но это ладно. Не в этом дело.

Я к чему это рассказываю…

У меня просто в ванной мои трусики сушились. Разные, забыла снять.

Он ушел, а я смотрю — синеньких-то нету…

Стесняшка

Ходит мужичок ко мне один. Давно ходит, не часто, но давно.

Тем примечателен, что каждый раз как в первый раз.

Наверное, ему каждый раз стыдно, что он сюда пришел, а потому он все время делает вид, что раньше он — ни-ни.

Он, очевидно, на полном серьезе думает, что я его не помню и не узнаю.

Вот он пришел, дело сделал, а потом у меня — бабах! — и провал в памяти. И я ниче не помню.

До следующего раза. Разве не может так быть?

Он считает, что может.

Хотя я его по телефону уже по голосу узнаю. Есть у него нотки такие, характерные, чисто его.

И каждый раз — как в первый раз:

— Здравствуйте, я вот на сайте вас нашел…

И всякий раз он тщательно выпытывает, как ко мне доехать (хотя уже, по-моему, может с закрытыми глазами найти), я каждый раз тщательно пересказываю то, что и так ему давно известно.

Он каждый раз, заходя, как в первый раз, говорит: «Уютненько у вас тут. А где ванная?»

Я из раза в раз показываю ему, где.

Он каждый раз, стараясь не смотреть мне в глаза, осматривается по сторонам, старательно делая вид, что он тут впервые.

Я всячески в нем эту иллюзию поддерживаю.

Ну а чего?

Дурковать так дурковать.

А дальше — длинная сбивчивая речь про то, что он вообще-то к девочкам никогда не ходил, но вот решил попробовать, всего только один разик, вот… конечно, это не очень хорошо, наверное, но надо же когда-то попробовать и это…

В этот момент очень важно делать лицо кирпичом.

Это, надо сказать, дается мне с трудом, потому что я давно уже знаю, где в этой речи запятые.

Трахает он меня молча, сосредоточенно и, я бы даже сказала, торжественно.

Как в анекдоте про молодую жену, которая, встав на табуретку, говорила: «Супружеский долг. Исполняется впервые».

Только сопит.

Он, кстати, со мной на «вы». Ну вот так — трахать меня ему карма позволяет, а на «ты» — нет)

Впрочем, это объясняет, почему он делает это всегда в торжественной тишине — обращаться к незнакомому человеку на «ты» дяде явно стеснительно, а говорить в процессе «Катя, отсосиТЕ» — что-то из серии когнитивных диссонансов.

Закончив, он зачем-то быстренько натягивает трусишки и бежит в ванную.

Выйдя, истерично одевается, стараясь не смотреть на меня, и на прощание, страшно смущаясь, произносит что-то вроде:

«Знаете, Катенька, вы хорошая, но я, наверное, больше не приду. Все-таки это нехорошо… я вот никогда до этого вот так… к девочкам… я вообще это не слишком приветствую, но надо же хоть раз попробовать… но я вот, знаете, наверное, больше не буду этого делать».

— Да-да, конечно, — говорю, — очень жаль, до свидания.

И он уходит, стремно озираясь во дворе.

А через месяца три снова голос с характерными нотками:

«Здравствуйте, я вот на сайте вас нашел…»

Самый страшный клиент

А сейчас я расскажу, какие клиенты самые страшные.

Вы думаете, извращенцы со страпоном?

Нет.

Бритоголовые распальцованные?

Нет.

Пьяные?

Нет.

Укуренные?

А вот нет!

Самый большой кошмар проститутки — это клиент, искренне желающий, чтобы она получила оргазм! И не просто желающий, а делающий все, чтобы она его таки получила.

Им кто-то когда-то сказал, что проститутки не кончают, и осознание этого перевернуло их понимание мира вообще и секса в частности. И теперь они затрахивают всех встречных баб до полного, блин, оргазма. Потому что им вот, наверное, для самооценки необходимо, чтоб от него, блин, проститутка кончила. А то он спать спокойно не сможет.

Да.

От меня только что такой ушел. И сижу я — глаза в кучку, ноги в раскорячку. Отхожу от стресса.

Ничто, как говорится, не предвещало. Зашел такой себе обычный дядечка — из тех, кого на улице встретишь — не обернешься; разделся, в душ, в кровать…

Резинку натянули и погнали. Минут десять он меня потрахал, я уж думала — все, скоро будет готов. И тут он останавливается и, так внимательно-внимательно глядя мне в глаза, выдает сакраментальную фразу: «Я хочу, чтоб ты кончила…»

«Итить твою мать, профессор!»

И на-ча-лось.

Через три минуты я изобразила ему оргазм.

Он просиял, промурчал что-то вроде «ну вот, хорошо же» — и продолжил на мне наяривать, периодически останавливаясь, чтобы не кончить. (Ой, ну как я эти мансы не люблю!)

Еще через пять минут я поняла, что пора изображать второй, а то он не успокоится, и скорчила оргазменную судорогу.

Дядя засветился, но кончать сам, судя по всему, не собирался. Точнее, кончать он совершенно точно не собирался. Он останавливался поминутно, и я видела — всячески держится.

Все, лишь бы мне было хорошо.

Я с тоской подумала, что у меня закончились огурцы с помидорами, салат на ужин сделать не из чего и надо бы сходить в магазин.

И изобразила третий.

На моем третьем обычно кончают все.

Только не этот террорист.

Он вертел меня во все стороны.

Он трахал меня раком, боком и с подскоком, дергал за грудь (очевидно, это изображало изысканные ласки), каждые полминуты спрашивал: «Ну что, хорошо тебе?» — и приговаривал: «Ну же, девочка, да, да, кончай! Давай!»

Я мычала, что мне неимоверно офигенно. И давала.

Через полчаса я намекнула ему, что я и так уже три раза и что если все это счастье для меня, то больше не надо и пора бы ему таки закончить самому и покурить.

А он сказал: «Это пока три! Со мной недавно одна, твоя коллега, шесть раз кончила! Ты же тоже так хочешь, я знаю…»

Коллега! Если ты это читаешь, я хочу тебе сказать — это ты зря!

Ну почему, почему ты не изобразила ему всего лишь два?

Ну почему шесть?!

У него же мировоззрение в клочья порвалось! Он же теперь всех на своем пути затрахает до смерти.

Короче… пока я не выдала ему на гора шесть оргазмов, он, зараза, с меня не слез.

После седьмого, бонусного, он позволил себе закончить, и еще долго лежал с неимоверно довольным лицом, и все спрашивал: «Ну что, хорошо тебе было? Видишь, тебя же наверняка не часто так хорошо трахают! А я всегда думаю о женщине в первую очередь!»

Альтруист, блин.

Дверь я за ним закрывала с чувством бооольшооого облегчения. Где-то в глубине сознания шевелилась мысль, что неплохо бы ему на прощание забить в спину осиновый кол.

Он ушел довольный, аки слон, и пообещал заходить еще.

Я знаю точно — для него меня не будет дома.

Оперный певец

Этот начал без предисловий:

— А вы знаете, Катерина, какой человек к вам пришел?

И гордо посмотрел на меня, демонстрируя сначала фас, потом и профиль.

Я рассмотрела. Его лицо мне не было знакомо.

Достаточно полный, лет сорока пяти, вид он имел жутковатый. У него были рыжие волосы, абсолютно белая, как у альбиноса, кожа на лице, такие же белые брови и ресницы, и самое главное — на глазу было бельмо. Я подумала про себя, что Азазелло в сравнении с ним отдыхает и что если бы не деньги, то я бы — ни за что, но вслух, конечно же, сказала совсем другое.

Я облокотилась на дверной косяк, изобразила настоящую заинтересованность и спросила не без доли юмора:

— Какой же?

— Великий, — сказал он. Значимо так сказал. И еще раз продемонстрировал мне профиль.

Я стояла и молча улыбалась. Надо было, наверное, что-то говорить, но я искренне не понимала что.

Он явно ждал моей реакции. Пауза затянулась. Сказать честно, я силилась вспомнить, где я могла бы его видеть — а то, может, он известный депутат или, скажем, актер, — но, увы, он был мне точно незнаком.

— Нет, — сказала я, — не узнаю.

Он на секунду расстроился, сделал вид, что обиделся, но быстро взял себя в руки. Видимо, собственное величие не позволило ему долго обижаться на ничтожество вроде меня.

— Я, Катерина, — сказал он назидательно, как глупой школьнице, потом сделал паузу, явно давая мне прочувствовать собственную ничтожность, — так вот, я, Катерина… Великий. Оперный. Певец.

Не знаю, насколько был велик он, но лично я в опере не была ни разу. В свое время мне хватило и балета с филармонией.