Дэвид Вонг - В финале Джон умрет Страница 3

Я вздохнул.

— Тупица, это же оленина. Отец Шелли, наверное, охотится, а добычу хранят здесь.

На дне морозильника обнаружилась индейка и пара сосисок. Опуская крышку, я чувствовал себя полным идиотом — хотя, как выяснилось позднее, моя ошибка состояла совсем в другом. Время было позднее, да и недосып сказывался, и я перестал соображать.

Пока Джон шарил по ящикам, я огляделся по сторонам в поисках кассетника и вдруг вспомнил, что мы оставили его наверху. Ну и что? Там же Шелли, верно?

— Дейв, помнишь парня, у которого подвал затопило? Он еще клялся, что видел там большую белую акулу длиной в пятнадцать футов.

Я помнил этот случай, но промолчал, боясь упустить мысль, которая ускользала от меня, словно воздушный шарик в ветреный день. Кроме того, в том подвале плавала не большая белая, а обычная тигровая акула длиной футов в восемь, не больше. А когда вода ушла, исчезла и акула, словно испарилась или утекла через трещинки в бетоне.

Думай.

Никак не сосредоточиться… Здесь определенно что-то не так.

Я попытался зайти с другого конца. Джон купил кассетник на гаражной распродаже. В Ветхом Завете есть притча о том, как юный Давид прогнал злого духа, играя на гуслях[1]…

Минуточку.

— Джон, по-твоему, девушка похожа на Эмбер?

— Ага.

— Но ведь Эмбер ростом почти с меня. Блондинка с пышным бюстом, верно?

— Да, чертовски симпатичная. Ну, то есть…

— И тебе кажется, что Шелли — девушка наверху — на нее похожа?

— Ага. — Мой друг повернулся ко мне. Он уже понял, в чем дело.

— Шелли маленькая. Маленькая голубоглазая брюнетка.

Они поселяются в голове…

Джон вздохнул и бросил окурок на пол.

— Черт.

Мы поднялись на одну ступеньку, но тут же замерли: на лестнице сидела Шелли, обхватив Молли за шею. Невинные глаза, настороженный взгляд. Играет свою роль.

Я медленно сделал еще пару шагов.

— Скажите, мисс… м-м, извините, я забыл вашу фамилию.

— Зовите меня Шелли.

— Ага, спасибо, но все равно напомните мне, как вас зовут. Терпеть не могу забывать важную информацию.

— Моррис.

Еще один шаг наверх.

— Так я и думал.

Еще одна ступенька. Джон поднялся по лестнице и встал за моей спиной.

— Кому принадлежит дом? — спросил я.

— Что?

— На двери написано «Морриссон». Моррис-сон. Не Моррис. И кстати, опишите, пожалуйста, свою внешность.

— Я не…

— Как выяснилось, мы с Джоном представляем вас себе совершенно по-разному. Конечно, у Джона слабое зрение, ведь он постоянно мастурбирует, но вряд ли…

Она озмеилась.

Да, именно так. Ее содержимое вытекло на пол, превратившись в темный шевелящийся клубок длинных черных змей, которые поползли вниз по лестнице, перекатываясь друг через друга. Мы пинали тварей ногами, когда они подбирались слишком близко, а Джон еще и хлестал их факелом.

Чешую змей покрывали странные пятна — светлые, словно кожа Шелли, или пестрые, словно цветы на ее юбке. У одной из тварей в боку сидел судорожно дергавшийся человеческий глаз с голубой радужкой.

Молли отпрыгнула и залаяла — поздновато, как мне показалось, — а затем набросилась на одну из змей. Продемонстрировав тем самым свое усердие, она рванулась наверх и исчезла в проеме.

Мы помчались вслед за ней, попутно отбиваясь от скользких тварей, однако тут люк захлопнулся.

Я потянулся к ручке, и в ту же секунду она порозовела, начала менять форму и в конце концов приняла вид обвислого члена. «Член» зашлепал о дверь, словно какой-то мужчина пытался просунуть его из кухни в подвал.

Я повернулся к Джону.

— Дверь не открыть.

Мы бросились вниз по лестнице. Змеи, напуганные светом факела, исчезли под полками и среди картонных коробок.

В подвал потекло дерьмо.

Из дренажного отверстия в полу полилась коричневая жижа, распространявшая невыносимое зловоние. Я огляделся в поисках окна, через которое можно вылезти, но ни одного не заметил. Лужа экскрементов растекалась по комнате, огибая подошвы моих ботинок.

— Есть! — крикнул Джон, стаскивая с полки пластиковый ящик и залезая на него.

Он немного постоял, безмолвно возвышаясь над морем дерьма, а затем обратил внимание на меня.

— Что ты делаешь? Давай вытаскивай нас отсюда! — завопил он.

Подозрительно теплая масса уже добралась до моих лодыжек. Я поднял глаза к потолку и зашлепал по подвалу, пока наконец не нашел то, что искал: отверстие рециркулярного воздухопровода, связывавшего подвал с первым этажом. На одной из стен висел щит с инструментами; я снял с него длинную отвертку, засунул ее в бороздку между трубой и полом, а затем потянул вверх. Конструкция оторвалась от пола, скрипя, словно дюжина гвоздей, которые одновременно вытаскивают из доски.

Я взялся за край трубы, почувствовав, как металл впился в ладони, и рванул трубу вниз. В потолке показалось квадратное отверстие, перекрытое металлической решеткой. Подпрыгнув, я сбил решетку рукой, затем еще раз подпрыгнул и ухватился за пол первого этажа, ощутив под пальцами ковролин. Бешено извиваясь и дергаясь, я подтянулся и вылез в гостиную.

Через пару минут в дыре показался огонек, затем факел и наконец рука Джона. Вскоре мы уже стояли посреди комнаты, тяжело дыша и оглядываясь.

Ничего.

Внезапно со всех сторон на нас хлынул низкий, пульсирующий звук — смех, сухой и неприятный, похожий на кашель. Казалось, кашляет сам дом, извергая воздух из легких, сделанных из дерева и штукатурки.

— Козел, — сказал Джон.

— Я завтра же сменю номер мобильника, и новый ты не получишь. А пока что давай разберемся с этим делом.

Мы оба понимали, что должны выманить поганую тварь. Джон протянул мне зажигалку.

— Зажги свечи, а я душ приму.

Мы с Молли пошли в комнату, где лежал кассетник и остальное снаряжение. Я расставил свечи по всему дому — ровно столько, чтобы создать жутковатую обстановку.

Джон залез под душ и начал причитать, заглушая шум воды:

— Ой, мамочки! Здесь так темно! А я в душе, один-одинешенек, голый и беззащитный!

Я нашел еще одну ванную комнату и смыл с ног коричневую жижу. Затем немного побродил по дому, обнаружил спальню и со вздохом улегся на кровать. Было почти четыре утра.

Дело может затянуться на несколько часов или даже дней, ведь время — это все, что у них есть. Молли плюхнулась на пол рядом с кроватью; я потянулся погладить собаку. Псина лизнула мою руку. Зачем собаки это делают? Может, в следующий раз мне тоже стоит облизать кому-нибудь пальцы — дантисту, например?

Через двадцать минут в комнату вошел Джон, завернутый в самое маленькое полотенце из тех, что были в доме.

— Кажется, я нашел ход на чердак, — тихо сказал он. — Надо проверить, нет ли там большого и страшного шкафа, в котором могла бы спрятаться эта тварь.

Я кивнул.

— О нет! Это ловушка! Мы совсем одни! Я иду за подмогой! — воскликнул мой друг, повысив голос, словно театральный актер.

— Да, давай разделимся, — громко ответил я.

Джон вышел из спальни, а я попытался расслабиться и, может, даже вздремнуть. Призраки обожают подкрадываться к спящим. Я почесал голову Молли и…

Сон. Язык лизал мне руку. Тихо журчала вода в соседней комнате. Мне снилось, что какая-то тень, отделившись от стены, поплыла в мою сторону. Почти все мои сны такие: в них случается то, что так или иначе уже происходит в действительности.

Я открыл глаза. Правая рука по-прежнему свисала с матраса, а шершавый язык продолжал усердно полировать мой безымянный палец. Сколько я провел в отключке — полминуты, два часа?

Я сел и попытался освоиться в темноте. В ванной стояла свеча, и в коридоре мерцал ее слабый отсвет.

Я тихо слез с постели, вышел из комнаты и, ведя рукой по шершавой штукатурке, пошел по коридору — туда, откуда доносился звук и свет. В конце концов я добрался до ванной, где слышался плеск воды. Нет, не плеск — хлюпанье. Я заглянул в ванную.

Молли пила воду из унитаза. Заметив меня, она посмотрела на меня с особым, кошачьим выражением, словно говоря: «Чем могу помочь?»

«Она только что лизала мне руку, а теперь тем же языком лакает воду, в которой плавают какашки…» — рассеянно подумал я.

Если Молли здесь, значит, под кроватью не она.

Я взял с полочки свечу; ее свет окружил меня неровным ореолом, разгонявшим тени. Вернувшись в спальню, я подошел к кровати и увидел…

Мясо. Десятки обернутых, а теперь уже частично развернутых кусков мяса из морозильника были аккуратно, почти ритуальным образом уложены в виде человеческой фигуры на полу рядом с кроватью.

Головой служила замороженная индейка в упаковке, а между птицей и торсом торчал олений язык — он двигался по своей собственной воле.

Хм. Это что-то новенькое.