Лев Лукьянов - Вести с того света Страница 3

Но это пыльное, пронумерованное прошлое ничуть не тяготило жизнерадостного лейтенанта и его спутницу. Тесно сдвинув стулья, они беззаботно листали пожелтевшие, ломкие страницы. Даже когда бумаги являли строгую готическую вязь, не нуждавшуюся в переводе, лейтенант не давал отодвинуться своей хорошенькой помощнице. Ее очаровательный профиль и милая родинка на нежной щеке были все время в опасной близости.

- Лейтенант, ведите себя прилично! - то и дело шептала девица.

Служители архива, неслышно сновавшие мимо, неодобрительно переглядывались при всплесках негромкого смеха, возникавших у столика, за которым расположились молодые люди.

Первые часы фон Наин еще кое-как вчитывался в древние документы, подписанные некогда грозным министром. Но скоро бесконечные описи, акты, решения, уведомления, поздравления с рождеством и с днем рожденья фюрера, а также короткие письма с дурацкими вопросами о здоровье кошек ему опостылели. В своем личном архиве этот рейхсгусь никаких важных .бумаг не хранил и не считал нужным сообщать родственникам, управляющим и поверенным о своей государственной деятельности.

Сотрудники контрразведки увлеклись, лишь обнаружив толстый, превосходно изданный каталог картин, когда-то являвшихся собственностью сановника.

- Господин Икс понимал толк в живописи, - заметила Лотта, разглядывая разноцветные страницы альбома.

Репродукции на библейские темы, пейзажи, портреты и натюрморты девушка рассматривала с интересом. Но страницы, на которых были изображены увесистые обнаженные женщины, безмятежно раскинувшиеся на смятых простынях или на траве, Лотта спешила перевернуть.

- Это же классика! - мягко возражал лейтенант, всякий раз приятно поражаясь, насколько легка и стройна его юная длинноногая помощница по сравнению с этими пышными, удивлявшими обилием округлостей средневековыми красавицами...

- Я лучше вас знаю, что такое классика, - настаивала Лотта и медленно краснела под жарким взглядом фон Наина. - Не забывайте, мой папа - профессор Школы изящных искусств...

И в самом деле, она неплохо знала французскую и голландскую живопись и очень часто, не прочитав подпись под репродукцией, называла художника. Скоро это превратилось в веселую игру. Фон Наин закрывал подпись, а Лотта отгадывала. Если она оказывалась права, лейтенант целовал ей руку.

Но вдруг Винсент Ван-Гог стал виновником их небольшого спора. На одной из страниц альбома было изображено ущелье. Сумрачные, темные горы круто спускались в свинцовую воду узкой речушки, пробиравшейся меж каменных стен. Серое монотонное небо тяжелой набухшей шапкой прикрывало пейзаж. А на переднем плане торчало причудливое сухое дерево, удивлявшее бесконечным и бессмысленным плетением оголенных ветвей. Лотта не сумела угадать автора.

- "Ван-Гог ранний", - прочитал фон Наин. Девушка продолжала с сомнением разглядывать репродукцию.

- Не похоже на Ван-Гога, - наконец убежденно произнесла она. - Уж очень робко. И вкуса нет. И мрачно... Даже для ранних работ Ван-Гога это слишком мрачно.

- И все-таки это Ван-Гог! Моя дорогая, на сей раз вы ошиблись! Господин Икс не стал бы держать у себя подделку. Специальные команды СС отбирали для него ценнейшие произведения в лучших музеях Европы...

- Нет, это не Ван-Гог! - упрямо повторила Лотта. - Я бы запомнила такой пейзаж. Страшно. Тоскливо. И эта голая дурацкая коряга, которая все заслоняет...

Лейтенант вгляделся. Действительно, местечко было не из приятных.

- Моя Лотхен, и все равно я готов держать пари! Если это Ван-Гог, вы проиграли. И тогда за вами поцелуй!

Девушка засмеялась.

- Мы захватим этот альбомчик с собой, ваш отец посмотрит и решит спор, предложил фон Наин. - Я уверен, ваш папа поможет мне выиграть.

- Если вы будете умницей, вам не потребуется помощь моего фатера...

Покидая архив, лейтенант дал указание переправить бумаги господина Икса в суд.

ГЛАВА 3,

в которой кратко излагаются причины, заставившие Кривого Джека срочно перебраться в Европу

Шакал стал человеком после знакомства с мистером Джеком. До этого он был студентом. Во всяком случае, считал себя таковым. Раза два-три в неделю он наведывался в Школу изящных искусств, но большую часть времени проводил в антикварных лавках или в баре "Мольберт".

Если лекции были скучны, Шакал с утра отправлялся на промысел. Он терпеливо бродил по галереям. Заметив наконец какого-нибудь провинциала, необдуманно задерживавшегося у картины, сбыть которую хозяин давно уже потерял надежду, Шакал делал вид, что полотно его тоже интересует. Он начинал подробно расспрашивать об авторе, восторгаться игрой света и тени, болтать о живописной манере и характере мазка. С его языка то и дело слетали имена великих мастеров кисти, так и не получивших признания при жизни. Говорил он громко, уверенно, отчаянно жестикулировал. И в конце, концов чудаку, стоявшему у беспомощно размалеванного холста, начинало казаться, что этот крикливый малый с давно не стриженной гривой и неопрятной клочковатой бородой вот-вот: за бесценок обзаведется шедевром, который через десяток лет можно будет продать за умопомрачительные деньги.

Выразительный, отрепетированный до мелочей жест, которым вольный студент будто бы доставал несуществующий бумажник, был его коронным номером. Провинциал, очнувшись от оцепенения, вздрагивал и твердо заявлял хозяину лавки, что первым заметил картину он. Шакал устраивал шумный скандал, хозяин растерянно разводил руками, а покупатель, не торгуясь, швырял на прилавок деньги и требовал, чтобы холст был немедленно упакован и доставлен в его гостиницу.

Все трое оставались довольны. Легкомысленный любитель живописи, насвистывая, покидал магазин в отличном настроении. Вслед за ним, получив пять - десять марок гонорара, уходил и Шакал. А хозяин вешал на освободившееся место другой недорогой "шедевр"...

Шакал умел жить. Усвоив, что по вечерам обычно интересует богатых иностранных туристов, он всегда заранее знал, кто именно из молоденьких натурщиц или просто хорошеньких, покладистых девчонок сидел на мели. Дело было поставлено на широкую ногу. Студент, интересовавшийся искусством, никогда не кустарничал. Он не заставлял клиента краснеть, задавая нелепые вопросы, кто ему больше нравится - полные блондинки или изящные брюнетки... Нет, Шакал быстро называл имена нескольких кинозвезд, клиент в радостном предчувствии торопился ответить. И после этого в его руках оказывались фотографии красоток, чем-то отдаленно напоминавших облюбованную диву - прической, чертами лица, фигурой.

- Эта, - выбирал турист, тыча пальцем в снимок.

Звонком из ближайшего автомата студент завершал сделку. В обмен на адрес девицы в его кармане появлялось двадцать, а то и тридцать марок. В баре "Мольберт" такие суммы уже считались приличным доходом. Правда, судя по ценам на бренди, до устойчивого положения в обществе Шакалу еще недоставало двух-трех тысчонок...

Бар располагался в допотопном кирпичном строении, явно когда-то служившем либо конюшней, либо казармой, непропорционально длинном, с полукруглыми окошками под потолком, настолько грязном, что окаменевшая копоть, навечно осевшая на облупленных стенах, давно уже превратилась в неоспоримое свидетельство изысканного стиля, доступного пониманию лишь избранных. Старомодные столики с мраморными крышками и витыми металлическими ножками, симметрично расставленные на гладко укатанном бетонном полу, и тяжеловесная, грубая стойка, сложенная из винных бочек, своим неказистым видом не могли, разумеется, быть хорошей приманкой для посетителей. Но хозяева "Мольберта" не скупились на рекламу, и кто интересовался, тот знал, что еженедельно в баре сменяется коллекция живописи. Одна из глухих стен зала была сплошь увешана картинами, гравюрами, рисунками. Прямо в баре, не отрываясь от чашки кофе или кружки пива, можно было приобрести любое произведение.

Владельцы галерей и салонов охотно выставляли свой товар в "Мольберте" здесь с утра до ночи было полным-полно людей, имевших самое непосредственное отношение к искусству. Здесь вперемешку с натурщицами постоянно толклись коллекционеры, критики, перекупщики, знатоки, всякого рода темные людишки, бывшие и будущие знаменитости. Здесь за столиками с грязными, набитыми окурками пепельницами можно было услышать легенды о баснословных суммах, вырученных от продажи редких картин, о фантастических находках на пыльных чердаках, о всемирно известном лондонском аукционе "Сотби". Здесь можно было до хрипоты спорить о поп-арте, а заодно и выпить за чужой счет...

Вполне естественно, что такой оборотистый малый, как Шакал, не мог не заметить появившегося однажды вечером в баре необычного гостя. Незнакомец занял один из боковых столиков, откуда хорошо просматривался битком набитый посетителями, весь в клочьях табачного дыма зал. В элегантном шерстяном костюме, безупречной сорочке, с крупным камнем, сверкавшим на галстучной булавке, он настолько отличался от завсегдатаев бара, что только круглый дурак не признал бы в нем иностранца, нафаршированного зелеными хрустящими бумажками. Темные с проседью короткие волосы, решительный, будто обрубленный подбородок, а главное - черная пиратская повязка, закрывавшая один глаз, сразу давали понять, что это человек бывалый...