Наталия Ильина - Автомобильный триптих Страница 3

Жители домов, по соседству с которыми намечается постройка гаража, обычно пишут, что это кощунство по отношению к детям, им придется дышать выхлопными газами. Очень верно. Развивая данную мысль, надо бы отказаться от автомобильного транспорта вообще, а еще лучше бы покончить с городами, переселясь всем на лоно природы. Но поскольку это не представляется возможным, а население протестует, то, идя ему навстречу, отменяют постройки гаражей. Понятно и логично.

В каждом доме есть люди с темпераментом общественников, поднимающие других на борьбу... В нашем их двое. Это Марья Алексеевна, преподавательница средней школы, и пенсионер дядя Коля, бывший заводской бухгалтер. Некоторое время нам удавалось скрыть от них, что мы строим гараж. Три года мы собирались только по ночам. Помню первое заседание пайщиков. Полночь. Сошлись у меня. На дворе снег, слякоть, ветер. Стульев не хватило, сидели на полу, говорили шепотом. За окном воет ветер, мы шепчемся, – было похоже на встречу заговорщиков, замышляющих убийство. Но мы и были заговорщиками, а с точки зрения наших общественников нами замышлялось именно убийство: медленное отравление окружающих "окисью углерода и канцерогенными продуктами неполного сгорания бензина". Это я цитирую одно из писем жильцов нашего дома. Марья Алексеевна – учительница истории, она ли обнаружила познания в химии? Или это дядя Коля? Я как-то видел у него в руках учебник.

И вот еще что нас спасло... В те годы, когда мы тайно готовились к отравлению... я хочу сказать: к постройке гаража... Так вот, в те годы силы и энергия противника были брошены на другое. Марья Алексеевна и дядя Коля поднимали жильцов нашего дома и соседних корпусов на борьбу против платной стоянки. Неподалеку от нас проектировалась платная стоянка на двести машин. Дядя Коля с Марьей Алексеевной поклялись стоянки не допустить и не допустили. Этим они и были заняты, пока мы тайно заседали, и спохватились поздно: уже был вырыт котлован. Письмо с требованием "не допустить", однако, написали, и оно наделало нам неприятностей, задержав стройку на год. Но совсем отменить стройку им пока не удалось... В письме, между прочим, было сказано: "...члены гаражного кооператива собирались тайно от общественности, держали в секрете место расположения будущего гаража и даже говорили, что на этом месте будет построен детский сад". Все правда. А как было дело? Рыли котлован, вдруг вижу – идет Марья Алексеевна. Я обмер. Спрашивает: "Что это?" Говорю: "Это... Это так... Пустяки. Маленький котлованчик". И от растерянности хихикнул, как идиот. Она устремила на меня огненный взгляд, я затрепетал и сам не знаю как ляпнул: "Детский садик тут строят!" Ну, в общем, мне нечего возразить против заключительного абзаца письма: "Члены ГСК темнили, лгали, вводили общественность в заблуждение и вообще вели себя аморально".

Все верно. Я уже двадцать лет веду себя аморально, с тех самых пор, что купил "Победу". И лгу, и обманываю, и даже нарушаю закон, покупая левые запчасти... Я жил в старом доме в центре Москвы, во дворе кроме моей "Победы" стоял еще "Москвич" некоего Василия Федотовича, авиамеханика. На работе нас с Василием Федотовичем уважали, а в нашем доме, клянусь, мы были последними людьми, париями... Нам говорили: "Поставили свои коптилки, а тут дети!" Заводя машины, мы слышали: "Подняли грохот, а тут старики!" Мыли мы машины по ночам, стараясь не стукнуть, не звякнуть, но однажды страдавший бессонницей сосед поймал меня за этим занятием. Помню его вопль: "Моет!!!" – и мое упавшее сердце, и ощущение, что застигли меня за грабежом – нет, за убийством! А милиция останавливала: негоже омрачать вид столичных улиц грязной машиной. Бормотал: "Учту. Виноват". Ах, это вечное чувство вины... Я был счастлив, когда переехал в новый район и увидел на асфальтовой площадке перед домом пятнадцать машин, не считая моей... Подумал: "Нас уже не двое против всех!" Это смягчило мне горечь расставания с Василием Федотовичем: за годы гонений мы сблизились, как братья. Теперь машин перед домом уже двадцать две, и в их числе...

Этим летом по дому пронесся слух: Федя купил "Жигули". Я ушам не поверил... Федя – молодой рабочий, токарь, сын дяди Коли. Дядя Коля, вдовец, живет с сыном и его семьей. Представляете? Ведь дядя Коля верный соратник Марьи Алексеевны, поседевший на борьбе с автомобилистами дома, неустанный хлопотун, собиратель подписей под письмами... И вот я выхожу на балкон в жаркое августовское утро и вижу: стоят новенькие "Жигули" вишневого цвета, рядом Федя с женой и детишками. Укладывают в машину Федину гитару, продуктовые сумки. Собираются, видимо, в зону отдыха нашего района. Федя сел за руль, жена рядом, девочки их сзади, не едут, ждут кого-то, и вижу – идет дядя Коля. Выражение лица сложное: и смущение на нем написано, и гордость... Взялся дядя Коля за дверцу и тут обернулся на дом, – а жильцы кто в окна смотрит, кто на балконе стоит... Вижу: дядя Коля вздрогнул, вобрал голову в плечи и быстро исчез в машине. Уехали. Смотрю я направо: на соседнем со мной балконе второго этажа – Марья Алексеевна. Ее-то, конечно, и увидел дядя Коля. Ее, пораженную изумлением и отчаяньем. Ее, в этом состоянии окаменевшую, скрестившую на груди руки. Именно с ее пылающим взором встретился взгляд отъезжавшего дяди Коли... Что подумали, что почувствовали оба? – как воскликнул кто-то из классиков...

Неделю спустя иду я через наш двор, гляжу – дядя Коля моет "Жигули", старшая внучка помогает, а младшая рядом крутится со своим игрушечным ведерком... Очень милая семейная сцена. Я остановился и похвалил цвет машины. Надо было видеть, как просиял дядя Коля. И мы с ним немного поговорили о машинах. Это в первый раз за десять лет я дружелюбно беседовал с дядей Колей.

Иду дальше через детскую площадку и смотрю – под грибом, на лавочке, где стол и где обычно "козла забивают", сидит Сергей Григорьевич, экономист-плановик, недавно вышедший на пенсию. Во дворе у нас его попросту называют "дядя Сережа". Так вот, дядя Сережа, надев очки, склонился над потрепанной книжкой. Я из любопытства заглянул ему через плечо и вижу слова: "окись углерода". Вздрогнул и быстро отошел. Не учебник ли это химии? А не готовится ли в лице дяди Сережи замена дяде Коле, перебежавшему в лагерь противника? То-то обрадуется Марья Алексеевна...

Мне иногда хочется побеседовать с ней на морально-этические темы. Сказать ей, что нам, автолюбителям, и лгать приходится, и обманывать, но это не потому, что мы такие уж прирожденные лгуны, а потому что иначе... Да, кстати, говоря о морали... Знаете, я недавно чуть было не дал взятку, – ах, что сказала бы тут Марья Алексеевна! А дело было так. Я мечтаю устроить свои "Жигули" на платную стоянку, – гараж когда еще будет, а во дворе небезопасно. Однажды из багажников восьми машин исчезли восемь запасных колес, а попробуй купи новые! Знаю, что на платных стоянках двести автомобилей охраняются одним сторожем-пенсионером, вооруженным исключительно свистком, а все же, все же... Во дворе и такой охраны нет. Был у меня шанс попасть на стоянку, от дома моего далекую, но я и на это шел: думал, хоть по выходным буду пользоваться машиной... В городе нашем индивидуальных автомобилей теперь много, а стоянок мало, попасть туда, значит, сложно... У меня есть знакомый, знакомый которого знаком со сторожем той дальней стоянки. Мне сообщили, какую сумму надо дать сторожу, чтобы он поставил мою машину, научили, какие шепнуть слова ("Я от Ивана Васильевича!"), приготовил деньги, собираюсь ехать – вдруг телефонный звонок. Звонит знакомый знакомого. Все рухнуло. Кто-то пожаловался, что отдельные сторожа берут взятки, и отныне поставить машину можно лишь через учреждение, стоянками ведающее. Называется оно загадочно: "Комбинат гаражного обслуживания"... Это, видимо, назвали так затем, чтобы никто не знал, что там ведают открытыми стоянками, и чтобы поменьше просителей околачивалось. Иначе зачем тут слово "гаражное", – к гаражам ведь никакого отношения... Ну, был я там. Целый день потерял. Попал наконец к нужному лицу. Мне сказали: "Принято шестьсот заявлений, запись пока прекращена". Нас, просителей, или, выражаясь по-старинному, челобитчиков, пускали по трое, мы втроем стали умолять записать еще и нас. Но ушли несолоно хлебавши. Я не в обиде. У них не хватает аппарата, чтобы в шестистах заявлениях разобраться, куда еще нас записывать? Умоляли мы уж так, по привычке... Все понимаю, но грущу, что провалилась афера со сторожем. В общем, безумно не повезло. Одно утешение: противозаконного поступка не совершил, взятку не дал, чист. Впрочем, чист ли? Ушел с работы якобы в библиотеку – лгал. Сидел в "гаражном обслуживании" весь день, тратил время не свое, государственное, – крал. Может, взятку лучше? Там хоть собственные деньги отдаешь. Сам не знаю, что лучше? Запутался в вопросах морали. Спросить бы Марью Алексеевну: как нам, автомобилистам, быть? Но я предвидел ее ответ: "Не покупать машины, вот как вам быть!"

Недавно случилось вот что... Попал я в кино на дневной сеанс. Неподалеку вижу твердый профиль Марьи Алексеевны. Рядом с ней дети, ее ученики. Вместо того чтобы отдыхать в воскресный день, ведет в кино учеников. Вероятно, в награду за успехи в учебе. Трудно не испытывать к этой женщине уважения, смешанного с удивлением... Перед фильмом показывали хронику: Волжский автомобильный завод. Чудесно! Как все продумано, какая слаженность в движениях рабочих, сколько молодых лиц, какая техника! Идут с конвейера "Жигули". Блестящие, стройные, элегантные, шли машины одна за другой, глаз не оторвешь, я люблю автомобили, я очень люблю автомобили, не любя разве бы я вынес все то, что выпало на мою долю в эти двадцать лет? Невольно, глядя на экран, я стал аплодировать, вокруг меня, повинуясь этому же чувству восхищения, тоже аплодировали, и дети хлопали в ладоши, и Марья Алексеевна... А машины шли. Сколько их выпускают в день? Триста? Или больше? В одной только Москве через десять лет будет пятьсот тысяч индивидуальных машин. Полмиллиона!