Игорь Астафьев - ПЕРПЕНДИКУЛЯР Страница 35

Игорь Астафьев Перпендикуляр

Э п и л о г

( вполне способный при желании сойти за пролог )

Я живу при элитарном клубе уже около земного года. Жизнь течет как река, как свет. Вроде бы нет врагов. Как, впрочем, и друзей. Вроде бы нет проблем. И все-таки...

И все-таки наша "группа спасателей" после известных событий стала держаться как-то особняком от других. Нас перестало устраивать только созерцание окружающего мира, превалировавшее в клубе. Вечная жизнь разумного космического растения оказалась не для нас.

Мы стали посещать островки разума во Вселенной и искать единомышленников по разуму. Мы пытаемся понять природу разума и смысл его существования.

Мы - добрые странствующие монахи Вселенной. (А вы кто?)

Что же было потом?

Многое.

Воспоминания Семеныча были изданы отдельным подарочным изданием, имели большой успех и по ним был даже написан сценарий спектакля, который был таки поставлен одним неслабым режиссером.

Говорят, что иногда после особенно удачного его исполнения на поклон к зрителям вместе с актерами выходит призрак в образе Семеныча с шахматной доской подмышкой и истово кланяется залу.

При этом изредка (под настроение) анонсирует свой будущий сборник лирических матерных стихов про русскую демократию, а если залу особенно повезет, то "на бис" читает из него отрывки.

Я задумчиво сижу на точке пересечения параллельных прямых в объятиях вечности. Мимо меня не спеша проплыло облачко странствующих дрожжей. Я встряхнулся и полетел дальше по течению времени.

Жив ли я сейчас на Земле и долго ли я прожил там - не знаю. Время и официальная причина моей смерти меня совершенно не интересовали.

1993-01.01.2000 г. Игорь АСТАФЬЕВ

Игорь Астафьев

П Е Р П Е Н Д И К У Л Я Р

Часть вторая

I

Страна в климаксе * Дураки на дорогах * Чем город

отличается от деревни * Журавлиная тайна *

Полный транш * Чаепитие в Пенисове близ

Костромы * Яйца на экспорт * "Чтобы смочь"

Смеркалось. Убеленный годами кряжистый Никифорыч раздумчиво сидел на крылечке, тяжело опершись на суковатую палку. Было тепло, стайки комаров весело порхали над землей, радуясь лету.

Со своего крылечка Никифорычу как на ладони была видна вся деревня. Все пять домов, утопающих... , утопающих... В зелени. Скажем так.

"Две проблемы в России-матушке: дураки и дороги. Дороги и дураки,- каждый день думал Никифорыч одно и то же в одно и то же время.- Всего-то две, а все никто и никак не может их разрешить. Одно непонятно. И жить-то не умеем, и работать-то не хотим, и земли-то свои бездарно раздаем, и вообще постоянно дурью маемся - а всё самая большая страна в мире! Парадокс!"

Непонятно было Никифорычу. Всё было непонятно. И гадко было. И жалко было. И обидно было. А больше у него ничего не было. Кроме старой избы.

Вдалеке, нещадно пыля, пыталась ехать какая-то залетная легковушка.

"Вон еще один дурак едет... - продолжал думать Никифорыч,- А что, по таким дорогам дураки только и могут ездить! Умные-то сидят все. Дома. Или повывелись. Куда-то."

Так думал Никифорыч. А вслух сказал:

– Эх ма... Охо-хонюшки!..

Вслух-то все эти мысли выглядели гораздо короче.

Как отличить русскую деревню от русского города?

В деревне грязь, скажут. Так и в городе грязь.

В деревне мухи и комары, скажут. Так и в городе комары и мухи.

В деревне лифты не работают, скажут. Так и в городе не работают.

Так что, совсем не отличить, скажут?

Да нет, отличить, конечно же. Всё проще. Если одновременно в одном и том же месте грязь, лифт не работает, и только комары и мухи, то это, скорее всего, и есть русская деревня. А если то же самое, но не в одном месте, а рядом друг с другом - то это наверняка русский город. Поняли разницу?

У Никифорыча это всё было в одном месте. И одновременно. В общем, он жил в деревне. Хотя и неподалеку от города.

Жил уже долго, лет десять - десять с половиной. Только не подумайте, что Никифорыч еще мальчик! Нет. Это он последние лет десять - десять с половиной жил в деревне. А до этого пятьдесят лет в городе. Жил, учился, работал. На оборонном заводе главным конструктором.

Работал хорошо. Почетными грамотами мог оклеить весь коттедж генерального директора. Успешно оборонял нас от нормально живущего окружающего мира. А потом стал никому не нужен. Ни этому самому окружающему миру, ни заводу, ни стране, ни, тем более, Пенсионному фонду.

Ведь Пенсионному фонду живется, в общем-то,хорошо. Только вот пенсионеры шибко мешают.

Поэтому, чтобы никому не мешать, Никифорыч, получив право на льготную пенсию (имени "Пошел на фиг!") решил уехать в деревню. Как истинный представитель древнесоветской интеллигенции.

Долго не мог выбрать в какую именно, все они были примерно на одно лицо и имя. Криворуково, Косорожево, Полоуменки, Вшивобрюхово... Непролазки, Глиногрязевка, Заплуталовка... Почти во всех названиях видны хронические русские проблемы.

А эта деревня вдруг почему-то красиво называлась Пенисово. Тихо и благозвучно. Никто не мог объяснить природу этого названия. То ли сов здесь было много и они много пели ("пение сов"), то ли здешнему князю или помещику древние мытари насовали много пеней, а только никто точно не знал.

Из тогдашних коренных аборигенов в деревне остался только один журавль. Но он говорить не умел. Так и стоит с тех пор у колодца, храня эту тайну.

Некогда, раньше, а вернее - давным-давно, Пенисово было большим русским селом. Но в полном соответствии с советским понятием "сельской жизни", подобно шагреневой коже превратился в остатки деревушки.

Как и сам журнал "Сельская жизнь".

Как в духовной жизни русского села: храм, приход сельский Дом Культуры кинопередвижка самогон.

Как в сельской медицине: уездная больница фельдшерский пункт самогон.

Как в сельском производстве: зерно на экспорт колхоз битва с погодой за урожай шефы из города самогон.

Самогон у Никифорыча был. Но он его так и не научился употреблять. Гнал как средство платежа.

Если денег в России населению не дают, то оно начинает их вырабатывать само. Генерировать, так сказать. Только не настоящие, понятно (от них проку нет), а суррогатные. Настоящие, как и положено, все украли, а вместо них население создает свои.

Мафия деньги рисует сама. У горожан вместо денег бартер. А на селе вместо денег - самогон и навоз. Его проще выгнать, чем сто долларов топором вырубить.

Жены у Никифорыча не было. Вернее, она была и есть, но осталась в городской квартире. Во-первых, не смогла отказаться от водопровода с канализацией, а, во-вторых, должен же кто-то за внуками-то ухаживать. А Никифорыч их всех молочком и яйцами снабжал.

Так что женщин в Пенисове не было. Куры одни, да корова.

Женщины - индикатор. Как бы слабый русский суперпол. Как крысы на корабле (феминистки отдыхают, я не то имел в виду). Есть крысы - есть корабль, нет крыс...

Нет женщин - нет села. Либо одни старики, либо вместо женщин - самогон. Третьего не дано. А уж если жена-самогон, то мужик может быть только голубым. Вернее, синим. От пьянства.

Людей в Пенисове было по числу домов - пять. Кроме Никифорыча были еще бывший второй секретарь райкома КПСС, бывший начальник милиции, бывший зэк и бывший завполиклиникой. И все это в бывшем селе. Срез бывшего общества.

И были еще домашние животные. Корова (у Никифорыча), куры, поросенок (у бывшего второго секретаря), да газель. "Газель" - это машина. У бывшего зэка.

Электричества в Пенисове уже не было. Провода давно сперли в металлолом. Поэтому так вышло, что пора электричества совпала в Пенисове со временем советской власти. Ильич дал лампочку, Ильич и взял...

Так что спать пенисовцы ложились рано и все дела по хозяйству старались сделать засветло.

Правда, Никифорыч, как бывший оборонщик, мозги которого успели затвердеть еще до того, как смогли бы утечь на Запад, соорудил себе ветряной минигенератор, но погода сегодня стояла тихая. Так что телевизор ему не светил.

Задав корма курам, петуху Ваське и корове Альтернативе, он решил было еще немного посидеть на завалинке при свете взошедшей полной луны, но она вдруг погасла, а невдалеке от деревни раздался громкий хлопок, напоминавший тихий взрыв или очень громкий стук закрываемого багажника автомобиля.

Никифорычу все это не понравилось. Он хотел было сходить посмотреть, что это было, но почти полная темнота не дала ему это сделать. Встревоженный Никифорыч долго прислушивался, но вокруг все было тихо. Звук не повторился. И ему ничего не оставалось, как ощупью пробраться в дом, кое-как раздеться и улечься на продавленный диван, много лет простоявший в его заводском кабинете.