ВЛАДИМИР КОМОВ - ЗАЯЧЬИ УШИ Страница 4

— Как, почему?

— Ты же знаешь, что по договору он обязан оберегать свой участок сада от зайцев. И платим ему с каждой пары представленных бухгалтерии заячьих ушей.

— Что ж тут нового и страшного?

— А то, что он, один из всей охотничьей бригады, пятую неделю каждое утро приносит новую пару… этих самых и требует доплату. Приходится вручать трудовые ассигнации. Этак и кассу можно вконец разорить.

— Полагается же, Егорыч…

— Само собой. Но не может быть такого заячьего паводка. Грызуны же это, а не комарье, к примеру.

— А уши настоящие были? Или какие поддельные — резиновые, а то и пластмассово-синтетические?

— Самые натуральные… Вот. — И вынул из бокового кармана завернутые в газету уши.

— Чего же ты бредишь ночами и ослабляешь нашу, так сказать, примерную финансовую дисциплину? И еще тревогу своей внешностью у сельской общественности вызываешь?

— Да пойми, чую бухгалтерским нутром: какая-то хитрая закавыка в этом наваждении имеется. А вот в чем она — все мои мозговые резервы не помогают разгадать…

— Да какая там резервная хитрость? — вдруг раздался голос почтальона. Участники диалога единодушно вздрогнули. — Трущелев-то одного-разъединого приблудного зайчонка подстрелил. И второй месяц одну и ту же пару ушей, как и положено по инструкции, доставляет нашим банкирам.

— Чего мелешь, связист?

— Не крупорушка я и не бабий язык! Сущую правду разъясняю — все сообразил, лично проверил. Уши Трущелев сдавал главбуху, то есть Егорычу, а тот — счетоводу Тимофеичу. А вот Тимофеич за три бутылки возвращал охотнику эти самые трофеи с макушки косого. Вон гляньте — одно с круглым шрамчиком на кончике…

У главбуха даже собственные уши-лопушки вытянулись, словно по стойке «смирно».

СПИНОЙ К ОРАТОРУ

Закончил службу в армии — и сразу же в родной город. Денек отдохнул, а назавтра — в свой трест. К концу рабочего дня оформил все документы, получил спецодежду. Адрес сообщили — и поехал в Южный микрорайон, где наша бригада школу строит. Думал, уже не застану ребят, но, когда подошел, увидел: сидят мои прежние напарники на досках, а один, статный, плечистый, с шеей борца, стоит перед ними и о чем-то горячо говорит. Самое обычное, конечно, дело. Одно крайне непонятно: почему все ребята сидят спиной к оратору?

Пристроился незаметно у крана, прислушался. Плечистый прижал кулачищи к груди, вытер натуральные слезы и, задыхаясь, сказал:

— Каюсь бесповоротно и всем сердцем!.. Простите, дорогие друзья. Больше вовек не подведу!..

Тут меня хлопцы увидели. Один обнял, другой похлопал по плечу, третий пожал руку и улыбнулся по-свойски.

Без бахвальства скажу, что плотник я высшего разряда и честь нашей передовой бригады никогда не срамил.

Сели, закурили. И только тут я спросил:

— Хлопцы, что-то новое в технологии собраний появилось? Раньше вроде лицом к выступающему сидели, а вот сейчас…

— Думаешь, погрубели, невоспитанными за два года стали? — спросил бригадир. — Так нет, мы спиной к выступающему как раз от начитанности. Видишь его, выступающего? С год назад поступил к нам этот чудо-богатырь. Обрадовались: такой не подкачает, за собой поведет. Он же, оказывается, только с виду Илья Муромец, а на работе яростная семичасовая лень его одолевает.

— Пробовали образумить, — вставил невысокий паренек. — Индивидуально и коллективно внушали. А он каждый раз клянется, и так душевно, искренне — ты же сам видел, — что верили. Мимика, жесты, выражение лица кого хочешь проймут.

— Ну, а тяжелоатлет наш через недельку самое большое за свое берется, — продолжил бригадир. — Опять обещает, вытирает слезы, голоса от волнения лишается. — Ну, как такого кающегося грешника выгнать?

И вот однажды прочитал я в одной книжке. — Бригадир вынул блокнот и стал цитировать: — «Туземцы затерянного в просторах океана острова Мули при решении важных вопросов на собраниях общины выслушивают оратора, сидя к нему спиной. Этим они исключают возможность поддаться воздействию мимики и жестов выступающего, так как хотят, чтобы их собственное мнение о слышанном базировалось в основном на выраженных в словах фактах и было бы по возможности свободно от влияния сопровождающего речь эмоционального аккомпанемента*.

— Усек? — Невысокий паренек протянул мне пачку сигарет. — Без эмоционального аккомпанемента! Тогда понятнее, осознал человек или притворяется, актерствует. Тогда вряд ли клюнем на жалость.

— Да я же, дорогие воспитатели-наставники, — гудел за нашими спинами голос оратора, — все осознал до корня, до самых нервных окончаний и сердечно-сосудистой системы. И больше не позволю…

Хватит! — хором закричали члены бригады. — Долой эмоционального труженика!

А поскольку очень боялись даже голоса его с невероятной жалобностью, настояли на его увольнении. Пускай теперь, дескать, он нам пишет. Все-таки буквы. Ни слез, ни мимики, ни интонаций.

СТОПКА С ЭКСЛИБРИСОМ

— Наконец-то! — торжествовал Савелий Пупликов, показывая жене копию отзыва на рукопись. — Сколько лет страстно пробивался в поэты, и вот… Думаешь, легко было уговорить литконсультанта-рецензента благословить мой сборник? Три месяца обхаживал, как строптивую невесту. — Ну, а теперь все пойдет по маслу — издатели включат сборник в план, заключат договор, выдадут аванс. Затем сигнальный экземпляр, и тут же организуем отклики в прессе. А потом — по зеленой улице в Союз писателей. И тогда немедля бросаю свою снабконтору…

Жена страстно обняла Савелия и тихо сказала:

— Хорошо бы заранее к этому подготовиться. Наметить, к примеру, новых знакомых…

— Купить замшевый и кожаный пиджаки…

— Заказать визитные карточки…

— Оборудовать бар в квартире…

— А где?

— Платяной шкаф приспособим.

— Ладно. Все это потом в комфорте обмозгуем. А сейчас самое неотложное дело — обзавестись экслибрисом.

— Чем-чем?

— Книжным знаком. Это, как выражаются, о-хра-нна-я грамота печатных изданий. Звучит!.. Сборники буду дарить с надписью-автографом и с экслибрисом.

— А зачем?

— Темнота! — И Савелий обнял мощные женины плечи. — Для солидности и вескости! У многих поэтов и прозаиков они имелись и имеются. Кроме того, такие знаки будут оберегать меня, автора. — Пупликов привстал и отбросил назад длинные, давно немытые патлы, — от расхитителей и других плагиаторов.

— А кто они такие? Объясни.

— Воришки! Иному подаришь сборник, а он с ходу украдет строчку, замечательный образ, а то и целый стих. И, нахал, за свое выдаст! А экслибрис, так сказать, вроде дополнительного замка. Будет сторожить мои самобытные творческие находки и достижения.

— Что ж, Савелий, молодец! Запасайся, упреждай охотников до чужого таланта.

…С немалым трудом будущий автор сборника уговорил (с помощью бутылки коньяка) знакомого художника из кинотеатра, бесперебойно творящего рекламные щиты, создать экслибрис.

На нем были изображены — по эскизу заказчика — лира, пачка гусиных перьев, стопка книг на фоне пригорка, увенчанного лютиками.

Несколько дней обхаживал заведующую отделом заказов типографии. Цветы, шоколад, духи дарил — все же уговорил. Приняла. Тираж пять тысяч на самой лучшей бумаге. Да еще в очень сжатые сроки.

…В пятницу Савелий приволок в портфеле все книжные знаки и победно бросил на стол. Супруга любовно стала их разглядывать, будто каждый экслибрис напоминал сторублевую купюру или подписанный договор с издательством. (О смысле и силе договора жена узнала от знакомой — бывшей подруги жизни какого-то члена Союза писателей.)

— До чего же ты, Савушка, талантливый, умный и дальнозоркий!

— Ничего, мы еще и визитные карточки организуем, — подмигнул Пупликов и развалился в вертящемся кресле. — И на двери медную дощечку прибьем «Поэт, член Союза…»

Но тут раздался телефонный звонок. Савелий лениво взял трубку.

— Алле… Да… Что-что? Вкусовщина! Семейственность! Зажим!.. Буду жаловаться! — и бросил трубку.

— Кто звонил? Что, дорогой, случилось? — тихо спросила жена и прижалась к мужу.

— Из издательства. Сказали, что рукопись не годится.

— Может, кое-какие поправки внесешь — и все встанет на нужное место.

— Лучше ты сядь на место! — Досрочный поэт вскочил, подошел к серванту и вынул бутылку «Столичной». — Поправки!.. Забраковали на все сто процентов! Отзыв литрецензента признан необъективным, грубо ошибочным.

— А может, хоть часть стихов напечатают?

— Ни одного не отобрали… — Савелий растерянно развел руками. — Что же теперь делать с этими экс-либ-ри-сами?

На рюмки и стопки наклеивай — именными станут! Ты же мастер в них заглядывать. Вот и наслаждайся, бескнижный и безгонорарный писатель! — Ставшая агрессивной, супруга вышла и так хлопнула дверью, что замелькали лиры и гусиные перья — книжные знаки оптом высыпались из туго набитого портфеля.