Роман Ясюкевич - Просто байки Страница 5

-:(((

— Могу предложить Одессу и Тбилиси. Условия те же: 55 дней; проезд, проживание, питание — бесплатно. Хотите?

— ДА!!!!

Оформляя документы, я с большим и тёплым чувством думал о том, что артиллерия — богиня войны, а потому её жрецам невместно в Мухосранске… ТБИЛИСИ!

Как потом выяснилось, это я один такой глупый был. Все партизаны о месте проведения сборов узнавали чуть не раньше министра обороны. Абдула, так вообще военкому ящик водки поставил, чтоб повестку получить… (Абдула — это особая долгая песня. Исполню её сейчас.)

39 лет (на сборы до сорока), шестеро детей, завбазой под Фрунзе, потомственный басмач, 165 на 145 (одно число рост, другое вес, но какое именно — рост, а какое — вес, не помню). Формы на него не нашлось. Что, впрочем, не удивительно. На все построения на плацу Абдула выходил в трико, майке и шлёпанцах, доводя этим кадровых военных до родимчика. Науськанный лектором общества «Знание» из Пятигорска, Абдула к исходу первой недели сборов настрочил кляузу министру обороны (копия командующему Северо-Кавказским Военным Округом, копия начальнику сборов). Предлагал мне присоединиться и потребовать сапоги 48-го размера, но мне и в кроссовках было неплохо… Форму Абдуле сшили генеральские портные. Из двух. За три дня до окончания сборов.

Кстати, были среди нас партизаны-профи, отдыхавшие на сборах ежегодно. От них я узнал, что хуже всего в Одессе: 40 километров от города, дизентерийная степь. «А в Ленинград съезди обязательно. Мы с Витей на будущий год собираемся. Лучше в начале лета, на белые ночи», — советовали они мне…

Короткие ударные шутки в незамысловатых комедиях называют «гэги».

На сборах этих «гэгов» вагон и маленькая тележка. Что ни вспомню — гэг. Например, перекличка личного состава моей родной второй батареи: Баранов, Голубев, Гусев, Волков, Воробьёв, Воронов, Дроздов, Жуков, Зайцев, Кобылкин, Лебедев… (зуб даю, их адреса у меня в записной книжке).

Однако, прицеплю-ка я в текст подборочку. Всё оттуда, из Вазиани.

Начальник сборов, п-к Д-ов:

— Как сказал министр обороны, тяжело в ученьи — легко в бою.

— Это же Суворов сказал!

П-к Д-ов:

— Ну и что? Министр обороны тоже говорил.

— Это вам не фунт килограммов.

— Чтобы не осталось больше точек над «и».

— Я за вас свою работу делать не буду.

Утро в казарме.

— Дневальный! Выгони холод из казармы!

— Почему посторонние в помещении?

— Теперь я понимаю, почему в Грузии нет вытрезвителей.

— Утром вода в умывальнике такая холодная, что мыло примерзает к рукам.

— В дебри не полезем. Расскажу вам немного, чтобы вас не сразу убили.

— Если опять заснет больше сорока человек, прекращу лекцию и уйду! Ничего, стерпел.

Артиллерийская задача.

— Вы абсолютно голый в пустыне. Кругом песок, барханы. Вдруг вы замечаете, что на вас несется абсолютно голая женщина. А убегать вам надо строго на север. Как вы определите, где север?

— А зачем убегать?

— Встань, Буратино.

— День не зря пропал даром.

Военфельдш, протягивая горсть таблеток: «Держи. Одна из них поможет».

Дневалил. Полвторого ночи к казарме подошел загулявший лейтенант, бело-розовый и плотный как свиной бок. Попросил закурить, извинился за свое состояние и начал изливать душу:

— У меня там машина осталась. Что с ней за два месяца будет? Еще жена, стерва, поездить захочет… Шиш ей! Я аккумулятор снял и спрятал!.. И ключ от машины спрятал так, что черта с два найдет!.. — помолчал и признался полностью, — И ключ от гаража спрятал.

— В Австралии нашли средство от СПИДа. Там растет такой орех: съешь один и все.

— Уже не способен?

Сентябрьский утренник. На кипарисах иней. Перекуриваем после завтрака. Неподалеку индифферентно бродят собаки, здоровенные лохматые звери.

— Что это здесь дворняги такие? Они же обычно вот, — партизан ладонью показывает рост, от которого даже у воробья развился бы комплекс неполноценности. — Климат, что ли, благоприятный?

— Конечно. Климат-то собачий!

В пятницу на плацу.

— Многим офицерам пришли из дома денежные переводы, но выдавать мы их будем в понедельник… Чтобы вам не было мучительно больно за бесцельно пропитые деньги.

Ходим по азимуту. Двести шагов на север, триста на юго-восток… Догадливо завершаем маршрут около подполковника.

— Молодцы! Службу знаете: подальше от кухни — поближе к начальству! Только вы все должны были выйти во-он к той скале.

— Чем курица отличается от проверяющего? Курица в дерьме ищет зерно, а проверяющий…

— Чем замполит отличается от комиссара? Комиссар говорил: «Делай, как я!» А замполит: «Делай, как я сказал!»

Любая кривая короче прямой, на которой стоит начальник.

Харьковчанин ругался на грузинскую дороговизну и тбилисских торговцев:

— Ни совести, ни мелочи! Сдачу попросишь, так швырнут, словно обругал его. В следующий раз, если через Тбилис надо будет ехать, лучше по горам обойду! Один день и семидесяти рублей нету!

— Это тебе не Харьков, где пять рублей можно три года в кармане носить.

— И то, не истратил, а украли.

— Меня порадовали результаты контрольной. Сорок человек два часа делили одно число на другое, и все-таки каждый остался при своем мнении.

Если б гоголевского чёрта из «Ночь перед Рождеством» разжаловали в люди, фамилия ему была бы Лобжа.

Помесь змея с гусаком. С таким свяжешься, он в пять секунд из тебя все жилы вытянет и на свою цимбалу приспособит. А потом вдруг такую музычку сыграет — обиду как рукой снимет.

Уже упоминавшийся тихий пакостник из общества «Знание» как-то утром после завтрака сказал задумчиво:

— Насколько я помню, в армии тем, кто выше 190 сантиметров, положена полуторная норма пищевого довольствия. Лобжа, ты сейчас наелся?..

Тут, на свою беду, мимо курилки проходил начальник штаба. Лобжа отреагировал мгновенно:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться?

— Обращайтесь, — и, по-привычке играя в отца-командира, добавил: — Хорошо позавтракали?

Улыбку Лобжи надо было видеть. Крокодилы отдыхают.

— Звиняйте, товарищ полковник, рази ж это завтрак? Дитячьи порции. Скоро нам пинеточки шить будут. У меня вже желудок кожу на калории перерабатывает. Когда сапоги чищу, голова кружится… Сам худею, а уши растут. Вернусь домой осликом. Маленьким, сереньким. Меня ж жинка на порог не пустит!..

Вечером, нам, девяти скандальным дылдам, сообщили, что утром повезут в город на перемерку.

— А на фига? — возмутился Лобжа. — Он, шо, думает, нас утрясёт в дороге?

На другое утро мы, презрев лекции, пристроились в курилке дожидаться обещанного транспорта. Тут в нашу тёплую компанию затесался Сашко. Кубанский хохол. Обширный, но явно не 190-сантиметровый партизан.

— О! А ты чего? — встретил земляка львовянин Лобжа. — Тебе ж полуторку дадут, только если в кубических метрах мерять будут. Нас — в квадратных, а тебя — в кубических.

Сашко в ответ добродушно хохотнул и закашлялся, поперхнувшись сигаретным дымом. Лобжа заботливо похлопал Сашко по спине:

— У меня от-так овечка кашляла. Через три дня страховку получил. Что, у вас на Кубани здоровых не было? Прислали сюда — чахотку разводить. Ведь помрёшь — зароют как собаку какую, а дома ты, небось, по номенклатуре колхоза человеком числишься…

— Ну, и шо? Здесь помру, так меня хоть запомнят. Ты вот меня помнить будешь.

— А куды ж я денусь? — всплеснул руками Лобжа. — Человек — он всё херовое долго помнит. Это хорошее быстро забывается.

— Ничего, — попытался отыграться Сашко, — тебе недолго осталось. Я это ночью по твоему храпу определил.

— Дура-ак! Храп — это здоровье! Ты так один раз храпанёшь, у тебя лёгкие порвутся. Не, видали интеллигента?! Храп ему не нравится!

— От, язва! — сдался кубанец.

— Я?! Ты кажи спасибо, что я тут ослаб с голодухи. Меня, если хочешь знать, с прошлых сборов четыре раза домой гоняли, шоб не волновал личный состав…

…Назначили меня перед учебными стрельбами палки в землю втыкать, за якобы миномёты, а я взял и к этим палкам привязал взрывпакеты с радиодетонаторами. Как они имитацию включили — цели и попадали. За это меня майор с полигона выгнал Но, пока он выгонял, я успел ящик ракетниц стащить. Еду в лагерь и по встречным машинам ракетницами пуляю. Машины в стороны, а кругом болота — позастревали нафик.