Андрей Щербаков - В.И.Чапаев - новые истории Страница 5

Василий Иванович предполагал, что преследование белых займет дня два-три. Он понял, что ошибался, только когда была четвертая неделя пути.

Местный географ Фурманов сказал, что чапаевская дивизия в данный момент находится в пятидесяти километрах от монгольской границы. Услышав данное сообщение, Василий Иванович нисколько не удивился. Он, например, вполне серьезно предполагал, что земля плоская, и что до Америки рукой подать.

Вечером Василий Иванович собрал совет дивизии. В него входили: Василий Иванович - само собой, начдив, главный вождь и идейный вдохновитель; затем, товарищ Фурманов - политрук и т.д.; Петька - для ведения конспекта и вообще; Анка - для того, чтобы Петьке не было скучно вести конспект и тоже вообще, и, конечно же, московский корреспондент Клаша, чтобы не скучно было Василию Ивановичу.

-- Ну вот чего, уважаемый совет, - важно начал Василий Иванович, прикурив от керосиновой лампы. - Ща на повестке дня аж два вопроса - догонять тех, с которыми мы воевали... как их, Петька ? Ну да, белых, или пересечь монгольскую границу и помогать тамошним коммунистам в борьбе за ихнее светлое будущее. Скажу вам для начала, что я за второй пункт. Вот.

Начались бурные дебаты. Попросту говоря, Василий Иванович щупал коррепондента Клашу, а Петька, соответственно, Анку, и все это сопровождалось оглушительным визгом на повышенных частотах.

-- Ну, чего решим ? - спросил Василий Иванович.

-- Второй пункт, - сказал Фурманов. Всем остальным было все равно, и поэтому рано утром чапаевская дивизия пересекла монгольскую границу, коей являлся полупротухший и почти совсем засохший узенький ручей. В честь удачного форсирования ручья было выставлено еще ведро водки, а после его опорожнения еще два. Кончилось тем, что все жутко перепились и три дня и две ночи из зарослей каких-то низкорослых кустов раздавались звуки пролетарских песен и самозабвенного блевания. В таком виде чапаевскую дивизию и застал отряд удивленных монгольских пограничников. Рассуждать о незаконности ареста перепившиеся бойцы никак не могли, поэтому пограничники, не мудрствуя, собрали всех в несколько грузовиков и отвезли на заставу.

Утром Василий Иванович проснулся с тяжелой головой в совершенно неизвестном месте, без сабли, сапог, штанов и что самое главное - без корреспондента Клаши и документов.

На окне была толстенная решетка, в углу ворочался и рыгал кто-то очень знакомый.

Василий Иванович, охая, слез с верхней полки нар на нижнюю и попытался нащупать пол. Попав ногой в лужу чего-то скользкого, он ругнулся и залез обратно. Попытавшись заснуть, он обнаружил, что спать ему не хочется совершенно.

Василий Иванович посмотрел в угол, где кто-то ворочался, и позвал:

-- Эй, мужик !

-- Че ? - мужик перевернулся, и Василий Иванович с удовлетворением узнал в нем небритого и помятого Петьку.

-- Петька, где я ?

-- Там же, где и я, - резонно заявил Петька, пытаясь сесть и падая на пол.

-- А где мы вообще ? - поинтересовался начдив.

-- Вообще ? - Петька попытался поразмыслить и сказал: - Здеся !

Василий Иванович крякнул и понял, что разговор не клеится. Минут пять он поежился, а потом спросил:

-- Ты чего-нибудь помнишь ?

-- Помню, - твердо сказал Петька, почесав в затылке.

-- Ну ?

-- Помню, пили много...

-- Ну, ну, дальше !

-- А потом нехорошо стало - и вот...

-- Понятно, - сказал Василий Иванович. - Хреново, Петька, что мы с тобой влипли-то так... Надо...

Чего надо было сделать, Василий Иванович сказать не успел, так как дверь с неимоверным скрежетом раскрылась, и в дверном проеме появилась монгольская делегация - офицер и два конвоира.

-- Рот фронт, - сказал Василий Иванович, слезая с нар и застегивая гимнастерку, - Руссиш пролерариум, ура ВКП(б)!

-- Русс бандит, - твердо произнес офицер. - Кай-кай.

-- Чего ?

-- Кай-кай. Харакири ! - офицер послюнявил палец и показал сначала на Василия Ивановича, а потом на небо.

-- Чего говорит басурман ? - забеспокоился Петька.

-- Стрелять нас, говорит, надо.

-- Василий Иванович, - запричитал Петька, - скажи ему, что ты русский герой и друг пролетариата всех стран... Кокнут ведь...

-- Я-то скажу, - пообещал Василий Иванович. - Но, кажись, эта рожа ни за что не поверит...

В дверях появился еще один офицер, больше похожий на жителя самого крайнего севера, чем на монгольца, и почти по-русски сказал:

-- Начальника говорить, русская весь бандита. Будет вы тра-та-та-та-та.

-- Врет начальник ! - заявил Петька. - Русские не бандиты, а пролетарии, борцы за народное счастье...

Судя по ожесточенной борьбе мысли, начертанной на физиономии переводчика, данная фраза должна была быть переведена очень нескоро.

После перевода офицер, не говорящий по-русски, что-то сказал вышеописанному, так сказать, чукче, и тот заявил:

-- Начальника говорить, его тоже пролетарий. Его хотеть русский партий в тюрьма. Он вы сам стрелять.

-- Ну спасибо, удружил, - сказал Василий Иванович. - Только нам чего не хватало - под пули товарища по партии... Скажи твоему начальнику, - сказал он более твердо, и произнес несколько слов, которые, судя по всему, на монгольский не переводились.

-- Начальника говорить, сидеть здесь и не убегать. Завтра вы стрелять.

Ночью Петьке и Василию Ивановичу отчего-то не спалось. Они сидели перед окном и пели "Замучен в тяжелой неволе".

Ближе к утру Петька достал из матраса штабные карты, и они сели играть в дурака. Затем начдив решил самоувековечиться и велел Петьке выбить на стенке надпись "Здесь были Вася и Петя. А чукчи ...". Петька взял ложку и принялся за работу.

Неизвестно, как сложилась бы их судьба, если бы начдив не решил выбить эту надпись.

На первой же букве стена основательно треснула, а после осуществления двух слов поехала вообще. Василий Иванович еле успел выскочить в образовавшееся в стене отверстие, Петька сделал тоже самое, и тюрьма мгновенно приняла вид дома, рухнувшего прямо перед сносом.

Довольные арестанты, обнявшись, сидели в куче пыли. Из под обломков, матерясь, стали вылезать очень знакомые люди.

Василий Иванович пригляделся и заметил корреспондента Клашу, застрявшую между кроватью и шкафом. Подбежав к ней, он отбросил шкаф, и утащил Клашу и соответствующую кровать в неизвестном направлении.

Позже Клаша сообщила боевому начдиву, что монгольцы ее не обижали, делали ей хорошо и даже обещали устроить с ней большой Йыкыргын.

Собравшиеся бойцы чапаевской дивизии обнаружили, что их осталось всего семь человек: Петька, Василий Иванович, Анка, корреспондент Клаша, Фурманов, дед Митрич и боевой солдат Кузя.

Василий Иванович произнес пламенную речь, из которой следовало, что монгольцы и чукчи все поголовно козлы и уроды, что они недостойны звания советских пролетариев, и что Василий Иванович по воле судьбы уже успел состоять с ими всеми в интимных отношениях.

-- Да здравствует мировая революция ! - закончил Василий Иванович речь, и, страстно обняв корреспондента Клашу, запустил руку ей под юбку. То же самое попытался сделать Петька с Анкой, но тут же схлопотал от нее крупного запоминающегося тумака.

После данного эпизода тема дискуссий перешла на баб, причем у каждого отдельного бойца на данную тему нашлись свои мысли и высказывания.

В конце концов постановили: бабы самые лучшие - задастые, грудастые и чтоб по многу раз. Данный факт был принят за всенародное решение и занесен в протокол.

Василий Иванович остался доволен всеобщим собранием.

Тем временем стало светать, и Василий Иванович, боясь, как бы монгольцы не согнали сюда всех своих буржуазных элементов, приказал собрать личное (и не только личное, а кто какое найдет) имущество, погузить таковое в телегу и быстренько делать ноги.

Все собрали, кто чего мог и уселись на телегу, слушая бурчание пустых животов.

-- Василий Иванович ! - жалобно протянул Петька.

-- Ну ?

-- Жрать охота !

-- Ну ?

-- Так давайте ж пожрем ?

-- Это ты, Петр, хорошо придумал, - сказал Василий Иванович, сажая Клашу рядом и степенно застегивая галифе. - Вот только жрать-то у нас совсем нечего... Черт побери...

-- Товарищ Чапаев ! - раздался откуда-то из подворотни испуганный голос Фурманова. - Погодите !

Василий Иванович дернул за вожжи, кобыла нехотя остановилась. Из подворотни выскочил Фурманов, за ним гналась монгольская женщина с очень русским коромыслом, которым она грела политрука по голове и бокам.

В руках у Фурманова были две курицы и крупная монгольская лепешка.

Василий Иванович дождался, когда Фурманов запрыгнет в телегу и взмахнул кнутом.

Лошадь медленно перешла на дикий галоп, и удивленная монголка остановилась и выронила коромысло.

Когда Василий Иванович сумел остановить кобылу, собравшуюся, по-видимому, разогнаться до сверхзвуковой скорости, хмурый монгольский город был далеко позади в облаках пыли.