Наследие Евы (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner" Страница 50

Тим занимается снеговиком, словно успокаивает. Ссыпает пудру на стол. Говорит тише:

— Я не хочу… чтобы он волновался.

— Он будет ругаться?

— Что?.. Нет.

— Ему стоило хотя бы…

Тим перебивает:

— Будешь есть?

— Да я… не голодный. Дома накормили. Ты накладывай себе, ладно? Пахнет вроде хорошо.

Кажется, грибами и выпечкой…

Тим молчит. Грустит. Не понимает:

— Зачем я готовил?..

Вопрос на миллион. У Стаха в голове много шуток — и все обидные. Он усмехается и помалкивает.

— Ты же сказал… что придешь на ужин…

— Я пришел…

Тим поднимает многозначительный взгляд. Стах ни в одно из значений не врубается. Кроме того, что напоролся на проблемы — и Тима опять задело.

— Что?

Сытый пришел? Что он сделал? Тим не отвечает. Да пусть он радуется, что Стаха отпустили и что после сегодняшнего он в целом пришел, толком не утрамбовав в своей голове события дня. Сытый, голодный — дело десятое.

Или что? Тим старался, стоял у плиты, задумал ужин при свечах? Ну кранты. Как будто у них отношения. Стах вдруг осознает, что строить с Тимом отношения — это когда строит Тим. Тебя. А ты на цыпочках ходишь. Зашибись перспективы.

Стаху хочется заявить: «Я ни за что не буду с тобой встречаться. Себе дороже». Но держится. Пытается считать до… до трех получается, потом счет идет лесом.

Нужна пауза. Сто пятьдесят пауз — на каждую секунду, что Тим молчит. Стах выходит из кухни. Прячется от чужих обид. Включает воду. Смотрит на себя в зеркало — уставшего, взъерошенного и злого. Прикрывает глаза.

Блин. Блин. Ну почему без конца возникают эти дурацкие ситуации. Когда у Тима «при свечах», даже если без свечей, а Стах пришел чаю попить и проследить, как он ест. Сука. Ну почему. Почему постоянно так сложно.

Вроде говорят на одном языке, а ощущение, что на двух родственных, но совершенно разных.

IV

Успокоившись и вымыв руки… раза четыре, Стах возвращается в кухню. Тим к тому моменту уже перестал изучать снеговика. Он стоит, прислонившись к тумбе, и мучает свое запястье. Стах вздыхает.

— Так. Короче… Под «ужином» подразумевалось, что ешь ты, а я убеждаюсь, что ешь, и засыпаю со спокойной совестью. Меня, Тиша, голодным не пускают. Идти куда-то поесть — это вообще как родину продать. Я могу попробовать. Если ты хочешь.

Тим, кажется, больше ничего не хочет. Ладно. Супер. Как обычно.

— Я уже понял. Что надо обсуждать заранее. Потому что мы не совпадаем по целям. Совсем. То, что я сказал сегодня… это ничего не меняет. Кроме того, что оно есть. И все.

Стах следит за Тимом. Как он справляется. Тим справляется. Долго молчит. Прокручивает часы. Говорит:

— Ладно.

Постояв еще немного, берет полотенце, обнимает им кастрюлю, снимает ее с плиты. Это происходит очень спокойно, словно так должно быть. Он собирается слить содержимое в раковину. Только забыл снять крышку — и теперь мучается.

До Стаха не сразу доходит, что он… избавляется от ужина. Потому что ничего в Тиме не предвещало. Чтобы настолько.

Как доходит, Стах заводится по-новой, отнимает кастрюлю. Обжигается, шипит. Тим пугается. Кастрюля соскальзывает на дно раковины, не успев опустеть.

Стах, обляпавшись между делом, поднимает руки вверх, как сдается, и прикрывает глаза.

Он-спокоен-он-спокоен-он-спокоен.

Он не орет. Не душит, не бьет, не трясет за плечи Тима. Нет. Не надо.

Руки можно пристроить иначе. Под холодную воду.

Да.

Стах пытается выйти из кухни.

— Арис…

— Сядь за стол.

У Тима со словами странные отношения: он их не понимает, а если понимает, то всегда, как ему удобно. И он не отстает, он пытается Стаха задержать и задевает пальцами предплечье.

— Арис…

Не надо Стаха трогать, когда он в двух шагах он неконтролируемой ярости.

Стах тормозит. Стискивает зубы. Цедит:

— Сядь. За гребаный. Стол. И ничего. Ничего, ты понял? Не делай.

Тим отступает.

Стах выходит из кухни. Хлопает дверью в ванную.

V

Он включает воду и… зависает. Гнев зависает тоже.

Так, постойте… Что он собирается смыть? Что это такое?.. Сравнения в голову лезут максимально несъедобные. Но похоже на крем-суп. По логике вещей. Пахнет… грибами. Вроде. В основном. И сыром. Сливочным. Мягко и пряно.

Прежде чем подставить руку под воду, Стах делает непоправимое: облизывает пальцы. Мать бы хватил инфаркт.

Да. Крем-суп. И даже съедобный. Стах смывает, выходит из паузы. Злость — нет. Умерла. Не выдержала. Тимовых кулинарных изысков.

VI

Стах возвращается в кухню. Тим сидит, как было сказано. Поднимает взгляд. Стах — отводит. Нет, он не чувствует себя виноватым или неправым. Тим сам напросился. Но… черт.

Стах осторожно трогает перепачканные ручки. Не совсем кипяток. Он вытаскивает кастрюлю. Ставит на край раковины. Включает воду. Кое-как отмывает, чтобы вернуть на плиту. Достает тарелку. Наливает Тиму суп.

На кухонной тумбе еще гренки. Стах соображает, что оно, похоже, в комплекте. Находит ложку. Ставит все это дело перед Тимом, приземляется напротив и складывает руки на столе.

Тим не притрагивается. Сидит тихий. Спрашивает:

— Сильно обжегся?..

Он больше не морозится. Он растерянный и грустный.

Стах вздыхает, говорит:

— Нормально. Ешь.

Тим поднимает взгляд. Виноватый. Видимо, не верит, что «нормально»: ищет подвох. Но слова Стаха значат то, что значат.

— Да нормально. Честно. Я больше обалдел, чем обжегся… Кранты, конечно, ты психуешь… Не понять, то ли разозлился, то ли так надо…

— Я не психовал, — сопротивляется Тим.

— Ну да, — усмехается. — Просто начал избавляться от ужина.

— Так если он отменяется…

— Не отменяется. Всего лишь будет не такой, как ты задумал. Может, я попозже бы поел. А ты дуришь…

Тим все-таки берет в руку ложку. В левую руку.

— Что с правой?..

Тим сначала теряется. Потом тушуется. Перекладывает ложку в правую. Ковыряется в тарелке. Хотя там нечего ковырять.

Он расстраивается:

— Ненавижу этот суп теперь…

Стах вздыхает. Отнимает у Тима ложку, двигает к себе тарелку. Пробует еще, но адекватно. Говорит, помедлив:

— Вообще-то, вкусно получилось.

А еще Стах любит грибы. Ну очень. Тим угадал. Но Стах не скажет. Он возвращает тарелку на место. Пытается покормить Тима. Чтобы тоже попробовал. Тот долго примеряется, как перед очень трудным прыжком. Потом удерживает Стаха за руку, склоняется к ложке.

Стах ждет реакции, как если бы готовил сам. Не дожидается. Ладно. Он не гордый. И он все-таки не готовил сам. Он набирает супа еще. Тянет Тиму. Тот берет себе ложку и дальше справляется без посторонней помощи.

— Чего не ешь-то? Не расскажешь?

— Я ем… Просто…

— Все сложно и мало?

Тим зависает. Потом пожимает плечами.

— Завтра к врачу поведу тебя.

— Зачем?..

— Он выяснит. Как ты ешь. И что делать.

— Арис…

— Я не спросил, — Стах даже больше не делает вид, что шутит: Тим его доконал. — Тебе придется смириться. Или мне придется тебя силком тащить. Одно из двух. Лучше первое.

Тим ничего не отвечает. Ковыряется в тарелке. Но не обижается так, чтобы совсем: тянет Стаху ложку. Тот послушно открывает рот. А потом сдается второй. И гренке.

Похоже, Тим неплохо готовит. Презентация, правда, отстой…

VII

Уже дома, перед сном, Стах наблюдает на столе своих марципановых клонов. Хочет устроить безобразную расчлененку. Вот мать удивится, вот будет скандал… Может, так и сделать, тихо, а потом притвориться, что ни при делах?..

Хотя… есть идея получше.

Стах несет снеговика через арку в другую квартиру. Приоткрывает дверь в Серегину комнату.

Заглядывает снеговик. Говорит высоким голосом:

— Вопрос жизни и смерти. Ты не занимаешься ничем подсудным? Мне не видно, у меня вместо глаз марципан.

— Ага. Или вместо мозгов.

— И вместо мозгов, увы! Такая трагедия!

— Весьма самокритично, — одобряет. — Продолжай в том же духе.