Дэвид Вонг - В финале Джон умрет Страница 63

Тишина. Звук дыхания двух людей. Кто-то уткнулся мокрым носом мне в ухо: это Молли просунула голову между сиденьями. Собака махала хвостом, скакала взад и вперед, тихонько рычала.

— Они не доберутся до нас! — воскликнула Эми. — Не доберутся, пока мы в лучах света! Так я и знала!

— Откуда ты…

— Дэвид, — сказала она, закатывая глаза, — это же тени. — Она опустила стекло, высунула голову и завопила: — Да пошли вы!

— Эми, пожалуйста, перестань.

— У меня сердце сейчас бьется со скоростью тысяча миль в час, — сказала Эми, усевшись обратно.

Я посмотрел во тьму, нащупал лежавший на коленях пистолет, сжал его — талисман на удачу, но не более того.

— Ой! — крикнула Эми. — Смотри! Что…

Вокруг нас во тьме парами медленно проплывали искорки — сдвоенные угольки, не больше огоньков сигарет. Сначала их было немного, потом стало больше, и в конце концов на нас уже смотрели десятки глаз. А потом я увидел за ветровым стеклом тонкую синюю полоску, которая рассекала тьму, словно линия горизонта. Полоска увеличивалась, расширялась, словно прореха в черной ткани, пока не закрыла собой все.

Это был глаз. Тот самый глаз — насыщенно-синий, с темным вертикальным зрачком, как у рептилии. Эми снова крепко схватила меня за руку — мне даже показалось, что сейчас она переломает мне кости. Глаз дернулся, осмотрел нас, мигнул — и исчез.

Покров тьмы тоже пропал. Теперь нас окружала ночь, тусклые звезды, снег, сиявший в лунном свете и печальная, сонная пончиковая.

— Они… они исчезли? — спросила Эми.

— Они никогда не исчезнут.

— Что это было?

Видишь, ли, Эми, дело вот в чем: за нами следит Коррок. Мы — его пища, а наши вопли — соус «табаско».

Но вместо этого я сказал:

— Из света я не уйду.

— Да.

Эми снова огляделась, затем сняла картонные очки. Я посмотрел на пистолет и наконец кое-что понял — наверное, на несколько минут позже, чем следовало бы.

— Возьми, прошептал я, протягивая Эми пушку рукоятью вперед.

— Что? Нет!

— Эми, помнишь водителя? Видела, как они захватили его тело? То же самое может произойти со мной.

Только не спрашивай, откуда мне это известно, лапочка.

— Дэвид…

— Эми, слушай меня. Если я начну вести себя странно, если попытаюсь напасть, застрели меня.

— Я даже не знаю как…

— Это несложно. Предохранитель снят, так что тебе нужно просто нажать спуск. И только без глупостей — не целься в руку или еще куда. Промахнешься. Целься в туловище, воткни ствол в ребра. Стреляй, вылезай из машины и беги. И трать на меня всю обойму. Пожалуйста, возьми пушку.

К моему удивлению, она взяла оружие, перевернула. В ее ладошке пистолет казался огромным.

— А если это случится со мной? — спросила Эми. — Что, если они захватят не тебя, а меня?

— Если понадобится, я смогу одолеть тебя и отобрать пушку. Но этого не случится. Только не с тобой.

— Почему?

Я откинулся на спинку сиденья; теперь, лишившись пушки, я чувствовал себя гораздо легче. Честное слово, эти штуки обладают собственной силой тяжести.

— Такая у меня теория.

Эми забралась с ногами на сиденье и прижалась ко мне, дрожа всем телом. Пушка, которую она держала в правой руке, лежала на бедре и была направлена куда-то в сторону моей промежности.

«Если окажется, что все это сон, — подумал я, — то эта пушка — мощный символ».

— Кроме того, пистолет мне не нужен, — добавил я и выставил вперед ладони. — По закону я не имею право держать руки в карманах. Знаешь почему? Потому что в таком случае они являются спрятанным оружием. Этими руками — или одной ногой — я человека могу убить.

Эми рассмеялась — нервно и сухо.

— Ну да, ну да. Ладно, тогда я буду тебя защищать.

Я снова сжал руль; сухожилия натянулись, словно тросы. Так в тишине я просидел целую вечность. За сжатыми зубами, словно в ловушке, толпилась целая куча слов.

Наконец я закрыл глаза и сказал:

— Ладно. Послушай, тебе нужно кое-что понять насчет этой ситуации и того, с кем ты здесь сидишь.

— Та-а-а-к…

Эми повернулась ко мне. Черт побери, какие зеленые глаза — прямо кошачьи.

— Нет, просто… просто послушай. Ты знаешь, почему я учился в спецшколе «Пайн-Вью», в классе для детей с психическими отклонениями?

— Вроде да, — ответила она. — Это из-за того случая с Билли? Из-за того, что ты с ним подрался? А потом, когда он…

— Верно. Понимаешь, мужчины — это животные. Собери нас вместе, убери старших и получишь «Повелителя мух». Билли и его дружки — двое парней из борцовской секции —

делали видеоролики. Помнишь Паттерсона, такого толстого малого? Они поймали его, привязали к штанге футбольных ворот и обрили ему голову. Его нашли спустя несколько часов, а к тому времени кожа у него на лице уже покрылась волдырями от контакта с фекалиями…

Может, не стоит разглашать все подробности, м-м-м?

— …а потом они показали это видео на вечеринке — видео о том, как они пытают этого толстяка, а он орет. Они сидели, пили пиво и крутили, крутили, крутили этот видеоролик — ну, обычные забавы старшеклассников. На взрослого за такие дела надели бы смирительную рубашку, а школьникам это сходит с рук. «Мальчишки, что с них взять».

Я запнулся, посмотрел в темноту, пытаясь разглядеть там хоть что-нибудь. Какая-то птица, сидящая на проводах, махала крыльями, безуспешно пытаясь взлететь.

— Ну вот, а с братьями Хичкоками я вместе занимался физкультурой, и они вроде как меня запомнили. Это была у них ежедневная забава — поначалу мелочи, но постепенно обычные развлечения им надоели, и братья стали заходить все дальше и дальше. А тренер меня ненавидел и поэтому обычно старался куда-нибудь слинять. Честное слово, однажды, когда они на меня полезли, он отвернулся и вышел из зала — причем так, чтобы я это увидел. В один прекрасный день они завели меня в комнатку, где хранилось снаряжение — наплечники, маты. Там было жарко, как в печке, и воняло старым потом, разлагающимся в поролоновых щитках. И тут началось безумие — типа, как на тюремном дворике во время прогулки. Потом все закончилось; они меня бросили, вышли через раздевалку и…

Хм-м-м… интересно, она заметит, если я внезапно переменю тему?

— Ну а я завел привычку приносить в школу нож — не крутой тесак, не выкидуху, а крошечный нож-брелок с двухдюймовым лезвием. Другого у меня не было. И вот я достаю свой нож, подбегаю к Билли и режу его — делаю такой крошечный разрез на спине. Лезвие далеко не вошло, но Билли это почувствовал, решил, что умер, и упал. Скамейка, пол — все в крови. Я сел ему на грудь и начал тыкать ему ножом в лицо. Лезвие отскакивало от лобной кости, текла кровь, и…

Я долго, напряженно думал о том, как бы приукрасить следующую часть моего рассказа, но ничего не приходило в голову. Потом я задумался о том, когда открывается пончиковая.

Паузу прервала Эми.

— Что они с тобой сделали?

— Скажем так: я никогда, никогда не расскажу тебе об этом.

Она не ответила. Значит, либо ей совершенно незнакомо это чувство, либо знакомо очень хорошо. Я продолжил.

— В итоге я…

…вырезал ему глаза…

— …сильно его поранил, и он потерял зрение. То есть совсем ослеп. Меня обвинили в нападении при отягчающих обстоятельствах и еще в нескольких вещах, которые являются синонимами нападения при отягчающих обстоятельствах. Школьное начальство собиралось исключить меня навсегда, но мой папа — приемный отец — он адвокат, знаешь ли, несколько раз встречался с преподавателями и прокурором, и в конце концов меня заставили пройти обследование у психиатра. Уже тогда я понимал, что это — способ меня отмазать. Ведь впоследствии это давало возможность утверждать, что школа должна была защитить Билли от меня, что мне вовремя не поставили диагноз и так далее. Я ходил к психологу; он заставлял меня рассказывать о маме, смотреть на чернильные пятна, играть в ролевые игры с марионетками и рисовать то, как я представляю себе свое место в этом мире…

— …и мне было ясно, что все это жульничество, уловки адвоката, но я снова и снова представлял себе, как отворачивается тренер Уилсон, и думал: «А пошли они!» Прокурор, крутой еврей-бородач, не хотел предъявлять мне обвинение, сказал, что, когда пятеро на одного, случается всякое. Сказал, что не хочет, чтобы меня сожрала система правосудия по делам несовершеннолетних. Школьному начальству пригрозили иском, оно дало делу об исключении задний ход, и — та-да! — выпускной год я провел в «Пайн-Вью».

На ветровое стекло упал кристаллик. Одинокая снежинка. Чуть поодаль опустилась еще одна.

— Так вот, — продолжал я, — четыре месяца спустя Билли привык жить без глаз, распрощался со спортом и вождением машины, примирился с мыслью о том, что уже никогда не узнает, на что похожа еда на тарелке, никогда не заметит муху, попавшую в суп. И разом выпил все свои болеутоляющие таблетки — демерол, кажется. На следующий день его нашли мертвым.