Александр Шленский - Рассказы из заграницы Страница 8

Мудрость и печаль

"Во многой мудрости много печали". Наимудрейший наш Создатель делится с нами, его творениями, своей безмерной печалью гораздо охотнее, чем своей безграничной мудростью, и к сожалению, мудрость приходит к нам гораздо позже, чем печаль. Вернее даже, что Создатель разговаривает с нами на языке радости и печали, только печали неизмеримо больше чем радости. А мудрость добываем мы сами, пройдя через все печали. И моя душа в том не исключение, и твоя тоже, а если ты считаешь, что твоей души это не коснулось и не коснется никогда, то ты, должно быть, еще толком ею не пользовался. А может быть, ты не миновал еще той счастливой поры, когда все дается даром, когда сердце радуется солнцу, ветру и юным забавам и мучается от неясных и неудовлетворенных желаний, душа созерцает вечность, а ум всерьез считает, что стареют и умирают только согбенные, морщинистые и скучные люди, имя которым - старики. Но вот юность уступает дорогу молодости, вечность и безмятежность навсегда покидают душу, а прежние радости не становятся так желанны как раньше. Ты продолжаешь суетиться, спешишь жить, но все больше по инерции, и чем дальше, тем больше искушает тебя желание остановиться и подумать о смысле всего с тобой происходящего, о том, что это за странный мир, в котором ты живешь, о том, что это за странный мир, который внутри тебя, желаниям и капризам которого ты служишь.

Ну что же, значит пришло и твое время переступить черту, и ты однажды остановишься на минуту, закроешь глаза и подумаешь о судьбе и о душе своей. Наступит миг странного просветления, и ты поймешь, что молодость твоя прошла, а если не прошла, то пройдет совсем уже скоро, и ты успокоишься. Но в успокоении не найдешь ты радости, а в радости - успокоения. Дела твои, казавшиеся столь интересными и значиnтельными, покажутся тебе пустыми хлопотами муравья, пытающегося вырваться из-под стеклянной банки. Ты вновь и вновь оглядываешься, мечешься, ищешь пути и тропинки, идешь по ним, расходуя время и силы, но в конце пути натыкаешься все на то же стекло. Ты возвращаешься в исходную точку помудревшим, но время твое тает. Ты накопил опыт, и опыт твой дает тебе возможность быстрее и легче идти. Да только куда и зачем тебе идти, если ты знаешь уже наверное, что в конце всюду одно и то же? Счастлив муравей, суетящийся под стеклянной банкой, который не понимает и не знает, на ЧТО он наткнулся своими усиками и лапками. Но ты не муравей, и, к сожалению, поймешь это довольно быстро. И тогда застынешь ты в оцепенении и обнаружишь поразительное сходство мира наружного, того, что призрачно существует под невидимым стеклянным колпаком, и мира внутреннего, реального мира твоей утомленной души. Действительно, ведь так же путешествуешь ты и по своей душе как и по миру - то на машине с открытым верхом, то в закрытом наглухо лимузине, то на трескучем мотоцикле, то на самолете, а то и пешком наудачу. Ты ищешь интересные места, исследуешь их, наносишь на карту, и наконец, поразвлекшись на славу, возвращаешься домой. Так же как все, рано или поздно ты обнаружишь, что не все в порядке у тебя дома, что в нем стало скучно и неуютно. Так же как и все, ты тогда вновь покинешь неуютный дом и побежишь искать забвения в места былых утех. Но что это? Оказывается, что и там все странным образом изменилось. Города обезлюдели, и ты стучишься в запертые двери мрачных домов, но никто тебе не открывает. Только магазины все как один открыты, но продавцы прячут от тебя глаза, и лица их мрачны и неприветливы. Раньше тебе приходилось здесь все покупать, и ты радовался каждой покупке. А теперь тебе предлагают товар бесплатно, но он кажется тебе таким серым и убогим, что ты не хочешь ничего взять. Ты обращаешь взор вверх и видишь, что пропало солнце и облака, и небо стало ртутно-свинцового цвета. Исчезли цветы и зелень, заржавели рекламные щиты. Некогда бившие фонтаны сухи и забиты пылью. И легкомысленные легковушки с мотороллерами пропали с дорог и улиц. Остались лишь угрюмые грузовики, которые несутся, лязгая и громыхая. Они взметают за собой пыльные смерчи, и смерчи эти кружат обрывки писем от тех, кто тебя любил. "Прощай, прощай навсегда" - написано на этих обрывках. Ты слышишь с небес рокот и жужжание. Это завис на тобой громадный черный вертолет, и динамики его разносят голос: "Покинуть, немедленно покинуть зону бедствия!". Вертолет спускается все ниже, голос из динамика все громче и настойчивее, и лопасти со свистом и грохотом рассекают воздух. И тогда ты в страхе поворачиваешься, как в страшном сне и бежишь - бежишь со всех ног из столь странно изменившихся, некогда веселых и гостеприимных мест своей души обратно домой, надеясь найти там защиту и надежное прибежище. Но не тут то было. Пока ты отсутствовал, в твой дом тоже пришла беда. Орудия скорби во всю хозяйничают в том месте, где ты вырос и провел свою юность. Приземистый темно-зеленый экскаватор роет в твоем дворе бесчисленные траншеи, а высоченный серый бульдозер безжалостно сносит надворные постройки, каждый гвоздик которых был тебе как родной. Все это на твоих глазах превращается в дрянной сор, и бульдозер сбрасывает его во рвы и траншеи, закапывает и уминает гусеницами. Ты мечешься взад и вперед, пытаясь остановить ужасные машины, но наконец усталость и безразличие одолевают страдание, и ты заходишь в опустевший дом, садишься у окна и уже отчужденно смотришь, как экскаватор выворачивает из твоей души обрывки ржавых труб и обветшавших проводов, а бульдозер сваливает в образовавшиеся рвы хлам и всякую дрянь. Но вот ты не выдерживаешь, ты высовываешься из окна по пояс и исступленно кричишь из последних сил: "Прекратите это! Я не хочу! Я не могу этого видеть! Прекратите немедленно!!!". И безжалостные механизмы вдруг разворачиваются со своими ковшами и ножами и обращают к тебе тупые удивленные морды, пахнущие железом и гарью. "Как?" - удивляются они - "Разве не ты сам нас вызвал?". "Нет!", - отчаянно орешь ты в их металлические хари - "Я не делал никаких заказов! И я ничего не платил за вашу работу!". "Да, ты не не заказывал нашу работу", - уныло и печально соглашаются они, сопя выхлопными трубами. "Но ты сделал все, чтобы мы пришли. И вот мы пришли. Мы не могли не прийти. И ты уже платишь за нашу работу". И жуткие механизмы разворачиваются, чтобы пойти в последнюю атаку и смести без следа опустевший дом твоей юности, в котором еще не выцвели фотографии и не истаяли до конца запахи твоих возлюбленных. Вот он и настал, момент истины. Только теперь ты поймешь правду жизни сполна. И ты вдруг, неожиданно для себя перестанешь кричать и суетиться. Ты выпрямишься, развернешь плечи и сделаешь спокойный глубокий вдох. "Дайте мне пять минут", - попросишь ты железных монстров торжественно и печально, и они покорно отойдут, чтобы дать тебе попрощаться. И тогда ты сложишь последние пожитки и любимые фотографии в тощий рюкзак, посмотришь в последний раз на то, что ты так крепко любил и так мало ценил, и отправишься странствовать по дорогам трезвого опыта, скучного расчета и горькой зрелости души. Найдешь ли ты где нибудь приют? Расскажешь ли кому-нибудь свою грустную повесть? Вернешься ли еще когда-нибудь на родное пепелище? Может быть, долгий путь закалит тебя, и ты вновь обретешь утраченную вечность? Что ж, возможно. Только не спрашивай меня, когда и как она к тебе явится. Я ведь и сам еще не прошел по этой дороге до конца, и ничего об этом не знаю.

Тело и душа

Тело встает в 7 утра, спотыкается о простыню, елозит зубной щеткой по кислому рту, глотает скудный завтрак и бредет на работу, не разбирая дороги. Душа просыпается на середине пути и испуганно таращится спросонья. Ей страшно и противно. Опять ее тащат неизвестно куда и неизвестно зачем. И так каждый день, кроме выходных. Тело приходит на работу и начинает говорить слова. Душа пытается понять, есть ли души у тех, кто слушает. Убеждается, что они вроде бы есть, но находятся примерно в такой же кондиции. Слова вскоре иссякают. Тело погружается в чтение бумаг, потом втискивает лицо в монитор и начинает барабанить пальцами по клавиатуре. Душа скучает, и зябнет. Завернуться бы в плед, но укрыть некому. Душа вспоминает, что кошка, наверное, спит сейчас на своей любимой подушке, уютно свернувшись калачиком и обернув нос хвостом. Душе завидно и тоскливо. Двери открываются и закрываются. Кабинет наполняется людьми и опять пустеет. Потом опять наполняется и опять пустеет. Наполняются папки для бумаг. Наполняется мусорная корзина. Звонит телефон. Тело говорит в пластмассовую трубку бесцветные слова. Какие - душа не вникает. Надоело. Душа мучается и тоскует. Потолок белый и ровный. Ах, если бы в нем была хоть одна щелочка! В нее заглядывало бы солнышко, а иногда капал дождик. Телу это вряд ли бы понравилось. Ну и что? Да плевать на него, как ему на меня, в конце то концов. Когда-то жили весело и дружно - душа в душу, или вернее, душа в тело, а теперь, как разведенные супруги, которым некуда податься и приходится поневоле делить жалкие метры. День тянется бесконечно, но проходит с неимоверной быстротой. Постепенно замолкает телефон, бумаги убираются в столы. Тело чему-то радуется. "Странно, как это оно одно, без меня научилось", - думает душа. Ах, да, понятно. К шефу не вызвали. Значит, нагоняй не дадут. В крайнем случае, завтра... А может, и вообще забудет. Раньше так уже бывало... Ну ладно, радуйся, тело. Душа начинает размышлять, отчего это ей так мерзко и жалко, когда тело трясется на пороге, прежде чем зайти к шефу в кабинет, и пытается понять, чего ей больше - мерзко или жалко. Пожалуй, поровну, или, точнее, когда как. Тело начинает поглядывать на часы, затем прибирает стол, одевается и выходит за порог. Тело несется домой с удивительной энергией, сбивая с ног прохожих и небольшие киоски. Тело не замечает времени года и чахлой городской природы. Оно замечает только температуру, скорость ветра и наличие осадков. Когда надо, открывает зонт или поднимает воротник. По дороге тело заходит в магазины и наполняет сумку банками, свертками и пакетами. В них лежит еда. Из-за нее тело и встает с утра и идет на работу, не разбирая дороги. Ну что ж, и ему нелегко, и его понять можно. Душа, впрочем, так давно некормлена, что голод ее уже не мучит, а только тоска. Последний раз тело сводило ее в консерваторию пять лет назад, а в театр - наверное, уже лет десять с гаком. Тело приходит домой, сжирает обед без вкуса и толка, и рухает на диван стремительным домкратом. Тело расслабляется, а душа по-прежнему как в тисках. Душа с ненавистью смотрит на пульт дистанционного управления и с тайным вожделением и печалью - на книжный шкаф. Но нет - раздается щелчок, и тело начинает пялиться на разноцветный экран. Ну вот, опять реклама. Душу сводит жестокая судорога. Телу тоже ненамного лучше. Оно кривится, ерзает, наконец задремывает. Душа, напротив, понемногу просыпается и оживает. Вспоминает, что когда-то вокруг был широкий мир, пели птицы, дул упругий ветер, и облака неслись по небу сами по себе. Появляется вдруг надежда, просыпаются неясные желания. Все кажется вполне поправимым - стоит только захотеть! Но тут тело на минуту просыпается, чтобы постелить несвежую постель и уснуть окончательно. Мечты обрываются, тело швыряет на пыльное кресло майку и трусы, гасит свет и со стоном засовывает голову под подушку. Душа осторожно вылезает из-под одеяла и садится у изголовья. Долго и укоризненно смотрит на тело. Наконец, услышав переливчатый храп из-под подушки, ненадолго отлетает в мир грез - единственное, что у нее еще осталось.