Наследие Евы (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner" Страница 8

— Странное дело, Тиша, одноклассники к тебе цепляются, а девчонки западают. Может, это как-то связано?

Тим опускает взгляд. Голос у него, как обычно, — для посиделок в полной тишине: едва расслышать среди чужих разговоров. Стаху приходится чуть наклониться вперед.

— Мне кажется, они по приколу…

— Архипова-то по приколу? Кто угодно — не она. Она же с чувством юмора в контрах: все время попадаю под горячую руку.

Тим тянет уголок губ:

— Арис, почему тебя даже девушки бьют?..

Стах запрокидывает голову и хохочет. Потом немного серьезнеет.

— Я всех раздражаю просто. И тебя — больше прочих.

— Нет…

— По тебе не скажешь. Как ни заявляюсь, ты меня не пускаешь. Причем во всех смыслах.

Тим затихает и перестает улыбаться.

— Может, это страшно. Пускать… Ты потом… говоришь, что не по-настоящему.

Стах серьезнеет. Тим торопится исправить:

— Я не за этим пришел. Хотел сказать… — и зависает. Подумав, признается: — Если честно, я не знаю, что хотел сказать… Меня зацепило, что я в числе разочарованных. А я, может…

Тим снова зависает.

Стах учится терпению и считает про себя до двадцати одного.

Тим выдыхает скороговоркой, чуть слышно:

— А я, может, в числе очарованных. Настолько, чтобы пускать…

Вот он иногда такие вещи говорит… что сразу краснеют уши. Либо да здравствует жидкий азот, либо глотай кочергу. Третьего не дано.

Стах отбивается:

— Это еще сложнее. Когда человеком очаруешься, а он лажает. Неприятно.

— Арис, ты… — Тим впечатлен — и впечатлен по-плохому.

— Только забуду, что дурак, — и ты напомнишь, — Стах пробует — в юмор.

Тим в юмор — не очень.

Стах унимает деланное веселье и пытается объяснить:

— Я не знаю, как на тебя реагировать в такие моменты. Я вообще не знаю, что делать.

Тим не помогает. Он молчит. Вертит часы вокруг запястья. С усилием, до напряжения в пальцах. Наставит синяки… Стаху хочется коснуться, чтобы прекратить. Но ничего он не сделает: вокруг полно людей.

Может, проблема в этом. Как ни крути, надо скрывать и прятаться по углам. Только Стах такой жизни не хочет. Ни Тиму, ни себе.

Звенит звонок. Они не закончили. У них нарывает. До того, что Тим даже сам пришел сегодня, впервые — вот так, к кабинету. И он поднимает взгляд на Стаха. Тот решает, потому что кто-то должен что-то решать:

— Встретимся в библиотеке? Когда я закончу.

— Я, наверное, с тобой уйду…

— У тебя еще урок. И факультатив потом.

— Арис… — Тим просит его тоном.

— Можешь обижаться сколько тебе влезет, но я считаю: это не учеба, а способ выйти отсюда ни с чем.

И тут Стах Тима пробивает. Пробивает до того, что тот размыкает губы — и пару секунд режет пространство отчаянием. У него опять трагедия, а Стах в нее опять не врубается.

— Я уже ни с чем. А ты упорно отказываешься замечать…

— Я тебя замечаю. У меня иногда ощущение, Тиша, что я один замечаю. Не передать словами, как в эти моменты за тебя обидно.

В общем… Тим выдыхает оскорбленно:

— А…

Стах закипает в ту же секунду.

— Не начинай.

— Иди на урок, Арис.

— Я не говорю тебе того, что ты слышишь. Как это всегда полу-?..

— Ты опоздаешь.

Стах стискивает зубы и смотрит на Тима в упор, не отрывается, не двигается с места.

— Пообещай, что ты придешь. Прямо сейчас пообещай, чтобы я с ума не сходил на физике.

Тим теряется… У него влажно блестят глаза. Стах цокает. Просит, убеждает, вынуждает:

— Тиша.

— Я обещаю…

Стах всматривается в него еще несколько секунд. Удостоверившись в ответе, кивает. Он обходит Тима неохотно и сжимает его плечо на прощание. Вместо тысячи прикосновений, которых им не хватает… и получается холодно и неестественно. И получается снисходительно…

III

Стах пробирается через поток мальчишек и девчонок в изумруде. Архипова с подружками, помедлив, отправляются за ним. Он сначала решает: им просто в ту же сторону.

Им в ту же сторону, а еще они периодически неумело скрываются.

Стах, недолго думая, поворачивает назад — спросить.

Они убегают.

В какой-то прострации Стах спускается на второй этаж, заходит в библиотеку. Спрашивает у Софьи одним кивком. Та склоняет голову, оценивая его вид — взвинченный и утомленный — из-под очков с алой оправой, и отвечает со вздохом:

— Да ждет тебя твоя физика… боже мой… Ты бы мне так оперативно шоколадки носил… Еще с прошлого года должен.

IV

Тим сидит, забившись в угол, обнимает книгу. И кажется, что спит. Стах наклоняется к нему и легонько тормошит.

Ноль реакции. Точно в отключке.

Стах зовет его шепотом. Тим вздрагивает. Пытается разлепить ресницы. Промаргивается и болезненно щурится на свет.

Стах не понимает:

— Ты же не можешь не дома…

— Да, я… — Тим как будто забыл, где находится, и оглядывается. — Я и дома не сплю…

— Что? Почему?..

Стах пытается всмотреться в него, пока он приходит в себя. Тим спрашивает, прочищая горло со сна:

— А сколько времени?.. Ты закончил?..

И наконец-то Стах замечает. Какие у него глаза воспаленные, какие под ними тени. Замечает, что заострились высокие скулы, замечает, насколько лицо потеряло свое детское обаяние мягких черт.

Что-то ломается в этот момент. Что-то вроде опоры, убежденности. Стах спускается к Тиму, садится рядом. У него ноет внутри, как будто ему передалось. А может — не передавалось, может, было до этого, но — свое. Он спрашивает полушепотом:

— Хочешь — посидим немного?..

Тим уставляется потерянно. Молчит несколько секунд. Не понимает, в чем дело.

— У твоей мамы истерика не случится?

— Двадцать девятого второй региональный этап: я как-нибудь выкручусь.

— А… У тебя олимпиада? Ты не говорил…

Почему они вообще несут этот будничный бред, как будто ничего не происходит?

Стах усмехается с досадой. Ему кажется, что он находится за бестолковым кадром и смотрит на бестолкового себя, произносящего бестолковое:

— Обычное дело…

— В понедельник вроде была?..

Да, дурацкая олимпиада. Дурацкая учеба. Дурацкая жизнь, как будто все, что между ними, — не важно.

Но Стах продолжает, поддерживает игру:

— Рассказать тебе, что там в заданиях? Сразу уснешь…

— Арис, — морщится Тим, — я не люблю всякие ужасы…

Стах усмехается. Выходит отрешенно и расстроенно. Потом он чуть унимает веселье.

Он все ждет, когда Тим снова положит голову на плечо. Чтобы как раньше. Только Тим наоборот отодвигается на расстояние. Да, небольшое. Но ощутимое. Он подтягивает к себе рюкзак, мучает пальцами собачку.

Стах сидит еще какое-то время. Потом сдается, вздыхает, говорит, как будто ему такое — раз плюнуть:

— Иди сюда, Котофей. Так и быть: сойду за подушку. Раз тебе дома не спится.

Тим уставляется. Сегодня его глаза кажутся больше синими, чем серыми. Промозглыми и уставшими. Он не реагирует на предложение, тупит. Вот любит он так делать, чтобы все, что казалось хорошей идеей, в мгновенье становилось плохой...

Но Стах уже ее выдал, эту поганую идею. И он приглашает кивком. Тим, еще помедлив, еще обдумав, наконец поддается.

Как ни странно, поддается — охотно. Он избавляется от щита-рюкзака, поворачивается к Стаху всем корпусом, подтягивает острые коленки.

Надо же: почти свернулся клубочком под боком. Стах застывает и едва касается его спины пальцами. И тут он осознает…

Вот черт.

Господи, о чем он попросил?..

Он бодрится, уличает:

— Котофей, вот ты такой котофей…

Тим жмется, опускает ниже голову. Выдыхает медленно и тихо. Так… Ладно, это ничего. Стах расслабляет руку и позволяет себе…

Вот теперь он почти обнимает.

Проходит первая волна паники от близости, перестает катастрофически сбоить пульс — и вроде как становится получше. Ну… получше, чем без Тима. Хотя…

Стах прикрывает глаза и прижимается затылком к стене. Пытается выяснить у самого себя, какого черта вытворяет. Ему показалось: так будет правильно. И кажется до сих пор.