Михаил - Белая женщина Страница 100

Извечный еврейский вопрос «Куда ехать?» встал перед евреями арабских стран с невиданной доселе остротой. Дело было в пятидесятые годы двадцатого века нашей эры. Израиль образовался в 1948 году в результате победы в войне за независимость 1948–49 годов. В начале пятидесятых годов страна представляла собой скопление лагерей беженцев спасшихся от немецкого геноцида европейских евреев (ашкеназов), где продукты распределялись по карточкам, у власти находились пламенные строители социализма, а террористы, пробираясь через плохо охраняемые границы, постоянно убивали мирных жителей. При этом школьники разучивали песни, в которых утверждалось, что широка страна моя родная (двадцать километров в самом узком месте, сто в самом широком), и что с каждым днём всё радостнее жить. Но выбирать еврейским гражданам арабских стран было не из чего. Те, у кого была такая возможность, перебрались на жительство во Францию, и теперь эта страна является счастливой обладательницей почти миллионной еврейской общинной. Большая же часть сефардов перебралась на жительство на свою историческую Родину в государство Израиль.

За какие четыреста лет проживания в арабских странах сефарды полностью переняли арабскую культуру, и от пиренейского прошлого у них остались только испанские фамилии типа Толедано, Данино или Парьенто. Прибыв в Израиль, бывшие сефарды, а ныне марокканские евреи, были настолько проникнуты боевым мусульманским духом, что получили кличку «марокканец-нож» и составили красу и гордость израильского уголовного мира. Короткими (Израиль расположен относительно близко к экватору, поэтому темнеет быстро) израильскими вечерами они слушали арабскую музыку, которая человеком, воспитанному в европейской культуре, воспринимается как раздражающий шум. Как это не удивительно, но сефарды совершенно аналогичным образом воспринимают музыку европейскую.

В результате вышеописанных исторических и культурно-этнографических реалий вспыхнувшая в Яне Каце любовь к классической музыке стала тяжёлым испытанием для находящихся на судебно-психиатрической экспертизе в Офакимской психбольнице простых марокканских уголовников. Выйдя на прогулочный дворик, Кац включал на полную громкость органные фуги Баха и предавался блаженству. Пациенты отделения судебно-психиатрической экспертизы должны находиться в прогулочном дворике не менее трех часов в течение смены, причём выйти со двора нельзя. К просьбам и пожеланиям пациентов относительно смены репертуара Ян оставался глух, так как иврита не понимал.

Через небольшой промежуток времени после начала публичных слушаний произведений Баха главный врач обратил внимание доктора Лапши на то обстоятельство, что среди проходящих судебно-психиатрическую экспертизу пациентов резко вырос процент невменяемых. А в среди невменяемых значительно увеличилось число буйных. Ведущий теоретик Офакимской психбольницы, доктор Керен, провёл глубокое исследование и, на большом статистическом материале, неопровержимо доказал, что среди слабослышащих уголовников гораздо ниже процент невменяемых, чем у тех, у кого слух нормален. Результатом его изысканий стала революционная методика лечения психических заболеваний методом искусственного снижения способности слышать. Пока доктор Керен был погружён в научные изыскания, на Каца было организованно два покушения. Он остался жив чудом и понял, что творчество Баха находит отклик в сердцах не всех пациентов отделения судебно-психиатрической экспертизы. Однажды, выйдя в прогулочный дворик, он заявил всем присутствующим, что Бах труден для восприятия, и что прослушивание произведений этого великого композитора пока будет прекращён. На глазах всех наличествующих в прогулочном дворике уголовников выступили слёзы. Один закоренелый убийца не мог сдержать чувств и рыдал навзрыд. Ян был тронут до глубины души столь ярким проявлением чувств, вызванных прослушиванием музыкального произведения, и включил, естественно на полную громкость, запись произведений Сен-Санса. По его мнению, этот композитор для восприятия был гораздо проще. Когда солнце стояло в зените, и температура воздуха приближалась к сорока градусам в тени, Сен-Санса сменил Бизе. Постепенно слухи о музыкальных пристрастиях младшего медбрата Каца, как и о новых методах лечения доктора Керена, дошли до широких масс уголовников, и на юге Израиля кривая преступности поползла вниз.

Пока младший медбрат Ян Кац увлекался в рабочее время классической музыкой, в отделении судебно-психиатрической экспертизы произошли события настолько из ряда вон выходящее, что доктор Лапша был вынужден обратиться за помощью в правоохранительные органы.

— У нас пациент улетел из отделения, — сообщил доктор Лапша по телефону дежурному офицеру Офакимской полиции, — Вы должны немедленно его задержать и доставить в нашу больницу.

— А у нас все полицейские дирижабли ещё осенью улетели на юг, — доверительно сообщил доктору Лапше дежурный офицер, который, в целом, тепло относился к телефонным звонкам из сумасшедшего дома — Они всегда зимуют в бассейне реки Лимпомпо.

В Офакимской полиции привыкли к телефонным звонкам из психиатрической больницы и старались придерживаться железного правила не открывать уголовных дел по поводу происходящего за её высоким забором, не зависимо от того, насколько драматические события сотрясали это в высшей степени достойное лечебное учреждение.

— Я заведующий отделением судебно-психиатрической экспертизы, — настаивал доктор Лапша, — и требую серьёзного к себе отношения. Агрессивный больной, имеющий инвалидность по поводу психического заболевания, сделал из двух простыней и платья медсестры крыло-парашют, и в настоящее время парит над нашей психиатрической больницей. У нас серьёзное лечебное учреждение, и Вы должны что-то сделать.

— Ну, хорошо, — сдался дежурный офицер, — как зовут медсестру, в отношении которой были совершены развратные действия?

— Медсестру зовут Фортуна, — стараясь сдерживать раздражение, ответил доктор Лапша, — но никаких развратных действий в отношении неё никто не совершал. Другая медсестра предложила ей купить что-то из нижнего белья, и, пока Фортуна мерила бюстгальтер, у неё украли платье.

— Значит, её раздели, но в отношении её никаких развратных действий совершено не было, — констатировал полицейский офицер, — Несчастная женщина. Приношу свои искренние соболезнования.

Доктор Лапша вновь попытался привлечь внимание полицейского к проблеме несанкционированного вылета за территорию психиатрической больницы:

— А вы знаете, что он написал на парашюте? И при этом он продолжает находиться в воздушном пространстве нашей психбольницы! Вы представляете, что произойдёт, если пациенты прочитают надпись?

— Текст на парашюте каким-то образом посягает на права сексуальных меньшинств? — довольно развязно поинтересовался полицейский.

— В каком тоне Вы позволяете себе высказываться о находящихся на излечении в нашей больнице психически больных людях, — доктор Лапша не мог сдержать своего негодования.

— Неужели над психбольницей парят призывы, ущемляющие законные права арабского народа Палестины? — перешёл на шёпот дежурный офицер.

— Вы напрасно верите в нелепые басни о поступках людей, больных душевными заболеваниями, — с металлом в голосе ответил доктор Лапша, — но даже если бы в Вашем совершенно фантастическом предположении была бы хоть крупица правды, я немедленно поднял бы на ноги высшие инстанции, и в небе над больницей уже работала бы авиация.

— В таком случае я вообще не понимаю, зачем Вы вообще звоните в полицию, — в голосе дежурного офицера слышалось плохо скрытое торжество, — Израиль демократическая страна, и её граждане могут свободно высказываться на любые темы и что угодно писать на принадлежащих им парашютах. Когда Вы представите нам парашют, и мы убедимся, что в его состав входит платье медсестры Фортуны, тогда можно будет вести речь о краже. В настоящее же время, увы, мы Вам не чем помочь не можем. Как говорится: «Попутного ветра, Синяя Птица».

Дежурный офицер не мог сдержать своего торжества, и последняя фраза вырвалась у него непроизвольно.

Но рано торжествовал победу полицейский.

— Он инвалид по психзаболеванию, — настаивал доктор Лапша, — поднявшись в воздух, он может совершить всё, что угодно. Ваш долг его задержать.

— А зачем нам его задерживать? — спросил дежурный офицер, как о давно наболевшем, — Что бы он не сделал, из-за его психического заболевания дело всё равно не дойдет до суда.

— Да нет у него никакого психического заболевания, — выложил свой последний козырь доктор Лапша, — он просто вспыльчив.

— Настолько вспыльчив, что ему дали инвалидность по психзаболеванию… — в голосе полицейского слышалось нескрываемое уважение к нарушителю общественного порядка, — И при этом он летает над больницей на платье раздетой им медсестры… Не слишком ли он крут для скромных Офакимских полицейских?