Александр Рогожкин - Особенности национальной охоты Страница 12

— Знаю! — Сергей Олегович оторвался от горы с мусором и выпрямился. — Теперь ты можешь впадать в отчаяние: пистолета нет. Нигде. Он пропал без следа…

Семёнову мгновенно стало плохо, он еле добрался до стола. Выпил.

— Не огорчайся! — стал успокаивать его Сергей Олегович. — Уволят — работать пойдёшь… — при этих словах Семёнов как-то странно глянул на него. — Ты умеешь что-нибудь делать?

— Ничего не умею… — подумав, признался милиционер.

— Понятно. Тогда есть от чего расстраиваться… — сочувственно вздохнул Сергей Олегович.

Подбитую лодку вытянули на берег. Лёва ходил кругами вокруг неё, осматривал — как лучше приняться за серьёзный ремонт.

— Во! Во какая! Как даст хвостом! — вещал Кузьмич за столом. — Раз! В воду плюх! Я её!..

— Ты не удержал рыбу, — сказал ему по-фински Раймо. — Я говорил, как надо её вытаскивать! За хвост надо было!

— Не учи учёного! Я знаешь сколько рыбы ловил! Сейчас вот возьму динамит — столько возьму, что глаза твои вылезут!..

— Я умею ловить рыбу! У нас в Финляндии все умеют ловить рыбу! Если нет в лодке сачка, то руками надо брать за…

— Вы ещё подеритесь, горячие финские парни! — прикрикнул на них Михалыч.

Это было просто поразительное зрелище, как финский интеллектуал и простой русский егерь безо всяких проблем смогли найти общий язык… Как это произошло, никто не в силах был объяснить. Но сейчас всё это принималось, как естественное состояние.

— Садись! — приказал им Михалыч. Он поднял стакан и произнёс очередную свою нетленку: — Ну, за охоту!..

Все дружно выпили. Лёва клеил поодаль лодку, проверяя, не травит ли корпус.

— Лев! — заорал ему Качалов. — Давай к нам! Брось ты с ней возиться, ещё успеется!..

Лёва не отвечал. Просто ремонтировал лодку и молчал, посматривая, как разворачивается и ширится веселье за столом.

Семёнов и Сергей Олегович принялись искать вокруг стола пистолет. Правда, старались далеко от него не отходить…

Вскоре затянули песню. Каждый на своём языке, но — общую.

— Лёвка! Давай к столу! — снова позвал Соловейчика Женя.

Лёва медленно подошёл к навесу и остановился, разглядывая весёлую компанию. Раймо и Кузьмич, обнявшись, о чём-то говорили, ни на кого не обращая внимания. Генерал смотрел на них и попыхивал сигарой. Женя уже разливал по новой.

— Что вы всё пьёте?! — вырвалось у Лёвы. — Пьёте, пьёте! Всё уже пропили? Страну! Веру! Закон! Сто лет назад, даже чуть больше, народ в России пить бросил! Целые деревни, сёла, волости, даже губернии зарок давали — не пить! Месяц! Год! Бойкот объявляли винным откупам!..

— А откупа-то, Лёва, твои соплеменники держали… — уточнил Качалов.

— И они тоже! Но народ-то сам, по собственному желанию, без принуждения прекратил пить! И правильно сделал! А мы?! Как слепые, как безумцы — пьём и пьём! Как будто боимся чего-то! Ищем что-то! Да нет там ничего! — показал он на бутыль. — Зло и мрак! — Соловейчик протянул руку, взял полный стакан с водкой. — Безумие какое-то…

И Лёва выпил стакан одним глотком.

Потом, удивляясь самому себе, посмотрел на друзей, словно очнувшись…

— Ну ты и напугал меня, Лёва… — после непродолжительного всеобщего замешательства признался Кузьмич. — Чего это, думаю, с ним? Отошёл, значит… Это бывает… У меня тоже — иногда нахлынет, держит, держит и не отпускает… Тогда или это, — он показал на стоящие на столе бутылки, — или к бабе. Или все вместе…

— Может, отдохнёшь? — посмотрел на Соловейчика Михалыч. — Завтра с утра выходим…

— Угу… — кивнул своей курчавой головой Лёва и отправился доклеивать лодку.

У стола все продолжали гулять. Уже смеркалось. Включили электричество. Лампочка под навесом ярким светом вычерчивала фигуры за столом.

— …Щас так рванёт, — орал Кузьмич, — вся рыба всплывёт! Щас я ему покажу! Докажу! Какой я рыбак!..

Кузьмич размахивал динамитным патроном. Судя по всему, он собирался сунуть его в костерок… Михалыч и Лёва бросились к нему. Лёва выхватил динамитную шашку из руки егеря, генерал крепко обнял его, успокаивая. Кузьмич несколько раз дёрнулся, но затем как-то сразу затих и обмяк.

— Всем спать! — приказал Михалыч, тяжело дыша. — Завтра рано встанем!

Он взвалил на плечо тело уже совсем отрубившегося егеря и понёс его в дом. Следом двинулись и остальные. Семёнов и Сергей Олегович уже сладко спали в тесноте милицейского «уазика».

Лёва ещё попытался было пособирать — в подражание Раймо — мусор во дворе, но понял, что этого он просто физически делать не в состоянии: каждый наклон к земле мог стать для него последним… Тем более, кто-то выключил лампочку под навесом, и во дворе стало совсем темно.

Спать Лёве почему-то не хотелось. Он поплёлся к воде. Присел там на подвернувшийся валун, глядел на светлое, мерцающее лунными бликами, зеркало… Неожиданно для себя он обнаружил, что по-прежнему держит в руке отобранную у Кузьмича динамитную шашку. Он внимательно осмотрел капсуль и бикфордов шнур и усмехнулся…

Лёва так и не заснул в эту ночь. Ещё не рассвело, но уже надвинулись серые предутренние сумерки. Видно вокруг было уже отчётливо.

Лёва выбрал тихое место с пологим склоном. Укромная бухточка ещё спала…

Он сел на берегу. Закурил, глядя на воду. Там пока ещё лениво начинали играть рыбы. Он привязал к динамиту верёвку, прикинул — легко ли будет бросать шашку, — покручивая верёвкой с привязанным динамитом в воздухе. Потом снова сел и подождал ещё какое-то время.

Соловейчик бездумно сидел на берегу, когда прибежал Филя. Он расположился рядом и посмотрел на Лёву. Тот принял этот взгляд как сигнал к действию: встал и поджёг шнур динамита. Как только он затрещал, Лёва с силой раскрутил верёвку и бросил…

Почему-то гладь воды оставалась такой же чистой и зеркальной. Лёва огляделся, ничего не понимая. Только заметив, как скулит Филя, поглядывая вверх, Лёва увидел… покачивающийся динамит, застрявший в ветвях близстоящей сосны. Бикфордов шнур горел исправно, пощёлкивая и пуская маленькие искорки.

Лёве стало жаль дерева. Он бросился по склону наверх. Ноги скользили по глине, он постоянно съезжал к воде… Наконец он добрался до приземистой сосенки, на которой повис динамит. Подпрыгнул, пытаясь ухватиться за ветку или за динамитную шашку. Ни роста, ни прыти у него для этого не хватило: было слишком высоко. Лёва поднял с земли ветку и попытался сбить заряд — но тот только сильнее раскачивался; даже верёвка ещё раз перехлестнулась через ветку…

Лёва завыл от отчаяния. Ему снизу отлично было видно, как быстро укорачивается бикфордов шнур. Он понял, что совсем скоро динамит рванёт… Лёва не выдержал, скатился по склону и бросился в воду. Он изо всех сил пытался отплыть подальше, пока не понял, что глубина маленькая и что он лежит на одном месте, только поднимая муть со дна. Лёва вскочил на ноги и зашлёпал по воде, быстро удаляясь от берега.

Динамит всё не взрывался. Стоя по пояс в воде метрах в тридцати от берега, Лёва оглянулся: на берегу под деревом остался Филя. Он неистово лаял на динамит, совсем не чувствуя исходящей от него опасности. Лёва заорал: «Филя, сюда! Ко мне, дурак!» — но пёс то ли просто не слышал его криков, то ли не желал слушаться Соловейчика…

Лёва, бураня воду, побежал к собаке. Он успел взять Филю на руки и дойти до воды, как за спиной страшно рвануло… Соловейчика подбросило и вдавило в воду. Камыши вокруг тихой бухточки разом полегли…

…На поверхности воды плавала, поблёскивая нежной чешуёй, оглушённая мелочь. Среди неё тут же, на мелководье, лежал оглушённый Лёва. В одной руке он сжимал небольшую плотвичку, в другой — пистолет «Макаров»…

Живой и здоровый Филя пытался вытащить его на берег, но сил у пса для этой процедуры явно не хватало. Лёва открыл глаза. Ему было как-то особенно хорошо и спокойно: над головой — светлое небо с одинокой яркой звездой, вокруг — покой и тишина…

Лёва с интересом посмотрел на пистолет, не понимая, каким образом он оказался в его руке и — вообще — что он тут делает, лёжа в мелкой холодной воде…

…Орловец сам нёс его к матёрому. Из подлеска выбежали три борзые — было видно, что потеряли след. Они, поскуливая, суетливо закружились вокруг него. Он, не слезая с жеребца, подхватил одну из борзых и, прижимая её к себе, почувствовал, как тяжело и прерывисто ходят её бока.

Орловец мгновенно вынес его к склону, перескакивая через выбоины поперёк волку. Борзая уже заметила матёрого и ринулась из рук хозяина. Гон пошёл по новой. За борзой бросились остальные собаки; матёрого удалось отвести от кустарников, что росли вдоль оврага, и теперь он обречённо шёл через поле. В лае гона слышались торжествующие ноты окончания охоты.

Он видел, что волк стал забирать влево, и направил орловца наперерез. Егерь сделал то же самое, только с другой стороны поля.