Густав Водичка - Родина дремлющих ангелов Страница 12

Не секрет, что во время военных лишений люди практически перестают болеть. Отсюда следует вывод: больных мирного времени можно рассматривать как здоровых времени военного. Поэтому всех, кто мало-мальски способен шевелить мозгами и двигаться, можно смело ставить под ружье.

Военные могут возразить: дескать, для эффективного выполнения боевой задачи требуются хорошие физические данные личного состава. Конечно, армия не больница, но и война не базар. В час всеобщей угрозы право на жизнь не может покупаться медицинской справкой. Сегодня трудно представить, где, когда и с кем мы будем вынуждены воевать. Но если Бог нас не помилует, глупо рассчитывать на цивилизованные перестрелки.

Некоторые военные аналитики склонны считать, что применение военной силы в современных условиях без полной ликвидации вражеского населения неэффективно. Ясно, что, столкнувшись с подобной угрозой, только тотальная мобилизация, не исключая женщин, сможет спасти положение. За редким исключением, в атаку должны идти все “диагнозы”: с грыжей и гранатой вполне можно пробежать сто метров до ближайшего танка. Суицидники пусть разминируют минные поля, а психопатам будет полезно походить на пулеметы с холодным оружием в руках. Косоглазые тоже сгодятся — в эпоху автоматического оружия виртуозы револьвера не нужны.

Населению будет приятно увидеть в окопах детей государственных чиновников и прочих, хитро устроенных граждан. Естественно, что самые боеспособные кадровые части не должны использоваться на кровопролитных участках фронта. Если наша нация сумеет удачно пожертвовать своей прогнившей плотью и умно распорядиться здоровой, это будет конструктивная победа. Такой подход заметно отрезвит общество, у народа появится зримый стимул заниматься спортом и целебными диетами.

Впрочем, не все так драматично, ведь на войне многие остаются в живых. Высокопрофессиональная гвардия здоровых парней тоже пойдет в огонь, но в случае крайней необходимости: чтобы красиво добить обескровленного противника.

Изменив свое отношение к больному контингенту и продумав его роль в будущей войне, мы сможем запугать даже миллиардный Китай. Как известно, больные и физически слабые люди часто выгодно отличаются умственным развитием и силой духа. А что еще надо защитнику Родины? Враги должны бояться нашего человека с ружьем.

Глава 2. Пусть всегда буду Я

Эгоистическая трагедия

Я ревную Землю к людям. Здесь должно быть хорошо, когда никого нет. Я ревную Бога, потому что любит не только меня. В толк не возьму, зачем ему еще кто-то. Я не могу понять, к чему стоят большие города, где обитает множество стандартных судеб, как будто недостаточно моей одной. Зачем столько мисок, ложек, горячей воды и теплых клозетов? К чему эти километры говноносных механизмов, туалетной бумаги и кладбищенских рядов? Зачем все куда-то девать, если можно просто не иметь?

Задыхаюсь от ревности. Не пойму, зачем в казармах столько солдат, если мне к лицу погоны? Зачем где-то война, если мне и так на сердце злобно? Зачем кому-то учиться убивать? Я сам умею это делать. Зачем столько книг, если я писатель? К чему железная дорога, если мне никуда не надо?

Ревность заснуть не дает. Я оскорблен количеством народа. Зачем, скажите на милость, эта сербающая, чавкающая, храпящая и пердящая масса? Я тоже так могу. К чему столько женщин? Я со всеми не успею. Зачем столько мечетей, церквей и синагог, если Я вчера молился и все себе простил? Зачем грибы в лесу, если Я в них не разбираюсь? Зачем кому-то дети, если у меня их нет?

Хочется плакать от ревности. Страшно, непостижимо! Откуда в государстве мог появиться президент, если мне некогда? Зачем Ганди застрелили, если Я не приказывал? Зачем летали на Луну, ведь Я туда не собирался? Зачем на свете столько языков, когда Я говорить не желаю? И для кого делают так много водки, если Я непьющий?

Люди говорят: “Хорошо там, где нас нет”. И это правда. Там, где вас нет, мне всегда хорошо. Если бы народ куда-то пропал, никто бы не искал демократии, потому что моя деспотия меня устраивает.

Почему Бог до сих пор колеблется? Пустил бы всех в трубу, а мне вернул райские кущи. Мусор Я не разбрасываю, по газонам не хожу, запретными плодами уже объелся, прививки все сделал, в быту неприхотлив. Мне главное, чтобы арбузы были обязательно херсонские, а баба здоровенная.

Почему чудо не приходит, когда ревность на месте? Как успокоиться, ужиться и принять это несметное число задернутых занавесок? Царица небесная! Что у них там, о чем они думают, зачем, кому нужна эта морока, кто ее заказывал?

Как же мне грустно и тесно. Жаль, что чума давно забыла Европу. В былые времена от нее дышалось привольно. Европа стояла, а народа не было. Поэтому Я ревную всемирный потоп к Ноеву ковчегу. За что ему такая свобода? Почему тогда было можно, а теперь нельзя? Нельзя проехать, пройти, пролезть и пропихнуться. Повсюду горы резанных аппендицитов и почечных камней. Не желаю быть альпинистом!

Что делать, куда деваться? Все занято, забито, засалено и замусолено. На земле — крестьяне, в море — водолазы, в небе — террористы, в джунглях — людоеды, под землей — шахтеры, на островах — курортники. Все вынули, сожрали, перепахали, загородили. Босиком не выйдешь — Лев Толстой мешает. И голым нельзя — нудисты затопчут.

Горе мне, за что Я так наказан китайцами, испанцами, индейцами, корейцами, французами, зулусами. Что они здесь делают? Зачем они туда, где Я уже был? И зачем оттуда, где я еще не был?

Душа болит, угораю от ревности. Все недостатки во мне собраны и все достоинства. И диплом у меня есть. И плечи широкие. Зачем же все это размножено, раздроблено, рассыпано, если Я один, как все, то зачем Я в таком количестве. Неужели только для того, чтобы в метро было потно, а в сумерках — жутко. С кого спросить? Что предпринять? Никому не поверю, никого не признаю. Мое начало — где всем конец.

Не могут люди быть на самом деле. Это сон, который я вижу. И он не может быть правдой. Кошмар, наверное, пройдет, и снова будет по-старому: дом без забора, вода без привкуса, крест без распятия, пейзаж без Джоконды, май без труда, труд без зарплаты и Я без ревности.

Главное — не проспать, не проглотить язык, не задохнуться. Не хочу оставаться навечно, где моим владеет каждый. Я не отдам фабрики рабочим, тюрьмы заключенным и себя любовнице. Здесь моя песочница, мой свисток, моя белка.

Не будет благородных собраний — здесь только я дворянин. Попугаев на волю — собак на улицу! Колбасу в мусор — Я на диете. К чему стадионы — Я и так чемпион. Ничего от Кардена — все от меня.

У меня все большое и маленькое, толстое и худое. Нет сравнений — Я качество. Нет заблуждений — Я истина. Нет геморроя — сам проверил.

Трепещите, гады, — скоро проснусь!

Пространство Гамлета

Не знаю за собой вины,Я согревал железа груды,Но все же умер от простудыРыжеволосый бог войны.

 Ефрейтор Курочка мне снится по ночам. Он жутко ругает усталость, узбеков и кирзовую кашу. Я, наверно, спятил совсем. Двадцать лет казармы не видел, а крик дежурного по роте еще звенит в ушах и требует подъема. Хочется подчиниться, но моей гражданской заднице уже незачем прыгать с кровати.

Стыдно признаться — я люблю прогрессивное человечество, жалею амазонских аборигенов, посещаю церковь и птичий рынок, зла причинять не умею, но запах ружейной смазки пьянит меня, как марочный коньяк.

Откуда все это? Ведь я ненавижу охоту. Никогда не стрелял кабанчика. Только патроны зачем-то люблю натирать бархоткой до зеркального блеска. Странное удовольствие. Если женщину месишь в кровати, хочется услышать ее голос, а нежная механика ружейного затвора возбуждает своей бесшумностью.

Мужчины — существа обреченные. Мы забавляемся орудиями убийства, едва научившись ходить. Разум здесь не помощник. В каждом тихом миротворце сидит генетический маньяк.

За что можно любить армию, эту немыслимую школу абсурда? Но честному человеку приятно вспомнить прожитое там.

Ежедневно поедая гражданскую булочку, чувствую — чего-то не хватает. Недавно понял, что не хватает мне бронежилета, боекомплекта, минометной плиты и маршброска на двадцать километров. Возможно, все это от безделья. Но в армии я тоже не трудился, а занимался медитацией, согласно уставу. Армейская ритуальная жизнь лишена суетных устремлений: простые чувства обретают значимость, глупость всегда оправдана, тайны умещаются в кармане, а Вселенная — в зеркале, когда бреешься.

Строевой философ прапорщик Грыб настойчиво твердил: “Солдат никогда не одевается — он обряжается к смертному часу; он не ест, а причащается; сон его свят; жизнь праведна и не подлежит суду”. Наверное, для мужчины это идеальный способ жития. И войны затеваются ради его душевного равновесия. Когда в первом бою я накладывал от страха в штаны, особой пользы в этом не заметил. Но позже оценил, что значит свобода кишечника!