Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Винокуров Страница 12

На этом день закончился. И начался вечер. Вечер у них прошел тоже содержательно, весело и открыто: коктейль на открытой веранде, мультики в открытом кинотеатре, танцы на открытой танцплощадке.

Клюкин был явно в ударе, так что Таня позабыла обо всех своих неприятностях, и по работе, и по учебе.

Во всяком случае, когда они прощались у ее дома, она ему так и сказала. И добавила, что они восхитительно провели вечер. И спросила, когда они проведут его так снова.

Клюкин не мог ей ответить ничего определенного. Честно говоря, ему казалось, что он сделал все, что должен был сделать интеллигентный человек при виде плачущей девушки. А теперь эта девушка уже не плакала и даже, наоборот, очень хорошо улыбалась. Поэтому на ее вопрос: «Когда снова?», он ответил туманно, что «как-нибудь при случае». И даже пошутил, что лучше бы аналогичный случай больше не представился.

Естественно, Клюкин только имел в виду, чтобы ей больше не представился случай плакать. Но Таня почему-то скисла. Он опять забеспокоился, не обидел ли ее чем-нибудь. Таня вздохнула и сказала, что нет, ничем не обидел и что она все поняла: просто он женат. Почему ей это взбрело в голову, не известно. Но Клюкин отмел эту странную догадку и заверил, что не женат и никогда еще женат не был.

Тогда она чрезвычайно удивилась. И спросила, зачем же он, собственно, целый вечер морочил ей голову.

Клюкин начал объяснять, что голову он не морочил, что просто увидел плачущую девушку и хотел ей помочь, как человек человеку. Но дальше слушать Таня не стала.

— Ты… ты… просто обманщик и подлец! — крикнула она дрожащим от слез голосом.

И влепила Клюкину звонкую пощечину.

1979

Фокусы Тюрина

— Понравились мне твои фокусы. Тюрин! — сказал после вечера самодеятельности заведующий лабораторией Василий Петрович. — Очень понравились! И всем нашим сотрудникам тоже.

— Стараемся, Василий Петрович, — скромно расцвел лаборант Тюрин.

— Хорошо стараешься. Здорово у тебя выходит: и платочки эти — откуда ты их только вытаскиваешь! — и шампанское с пузыречками даже — а бутылка-то пустая! — и главное, курица эта рыжая — черт ее знает, где она у тебя в шляпе сидела!

— Ловкость рук и никакого мошенства, — довольно улыбнулся Тюрин.

— Не понял…

— Ну это так про фокусников говорят: ловкость рук и никакого мошенства. Грамотнее надо бы сказать — никакого «мошенничества», но «мошенства» — вроде как-то складнее получается.

— A-а… Ну не в словах дело. Главное, что все по-честному: шампанское — так шампанское, курица — так уж не петух. Удивительное все-таки дело, где же она в этой шляпе помещалась!

— А она не в шляпе. Там под шляпой в столе потайной ящичек. В шляпе бы ей не поместиться, это понятно.

Василий Петрович задумался. Потом сказал:

— Мне-то, конечно, понятно. А другим товарищам?

— Что… другим? — удивился Тюрин.

— Другим может быть непонятно. Товарищи считают, что курица — в шляпе, а она — в ящике. Нехорошо. Получается это самое мошенство, которое мошенничество.

— Что вы, это же просто ловкость рук…

— При чем тут ловкость? — перебил Василий Петрович. — Это, знаешь, Тюрин, совсем другим попахивает. Я полагаю: если курица — в ящике, надо так и сказать — в ящике.

Теперь задумался Тюрин.

— Что-то я ничего не понимаю.

— Вижу, что не понимаешь. Тюрин. Вижу.

— Нет, но как же получается… Значит, надо рассказать, что и платочки я не из уха достаю, а из-за шиворота?

— Если оттуда — надо!

— И что шампанское льется, потому что бутылка с двойным дном?

— Иди ты! — изумился Василий Петрович. — Правда?

— Правда.

— Обязательно расскажи. И покажи.

— Тогда, может, и рассказать, что это вовсе не шампанское, а лимонад?

— Ну? — посуровел Василий Петрович. — Огорчил ты меня, Тюрин, просто по-человечески огорчил! И думаю, коллективу это тоже не понравится.

Тюрин рванул на груди лаборантский халат.

— Но ведь это же фокусы! Понимаете, фо-ку-сы!

— Вижу, что фокусы. Понимаю. И скажу откровенно: не нравятся мне твои фокусы, Тюрин!

— Василий Петрович, — взмолился Тюрин, — но нельзя же раскрывать профессиональные секреты.

— Секреты? — прищурился Василий Петрович. — Интересно… А что было бы с нашей лабораторией, если бы я не передавал вам все свои знания, опыт, можно сказать, сокровенные тайны науки? Что было бы, а?

— Плохо было бы! — горячо заверил Тюрин. — Просто-таки ужасно!

— Согласен, — несколько оттаял Василий Петрович. — А теперь возьмем наших товарищей. Кто тебе — молодому, необученному — помогал в работе на первых порах? Ияблов, Кавтарадзе, Самарский… Про Лучинкина я уже не говорю!

— Да, я им очень благодарен.

— Хороша благодарность! Что ж они теперь скажут — Чяблов, Кавтарадзе, Самарский, про Лучинкина я уже не говорю! — если узнают, что у тебя от них секреты?

— Это не от них! — ударил себя в грудь Тюрин. — Это секреты иллюзии. Чтоб интересней было.

Василий Петрович похлопал ладонью по столу, давая понять, что разговор затянулся.

— В общем, так, Тюрин. Иллюзия — иллюзией, а люди — людьми. И людям как раз интересно без всяких иллюзий, чтобы ясно, понятно и общедоступно. Так что делай выводы, Тюрин.

Тюрин попытался было еще что-то сказать, но Василий Петрович остановил его новым хлопком ладони по столу.

— Нет, я тебе, Тюрин, ничего не навязываю. Я тебе просто излагаю. А ты себе просто делай выводы.

На очередном вечере самодеятельности Тюрин опять показывал фокусы.

Перед началом выступления он заверил собравшихся, что все, что он сейчас продемонстрирует, не является мистикой, а есть абсолютно реальное и материальное явление, без всяких секретов и тайн. И вообще, во всех этих фокусах нет никаких фокусов. Шарики, которые он сейчас достанет якобы из носа, на самом деле спрятаны у него вот здесь — в рукаве. Целенькая афиша, которой он сейчас заменит афишу изорванную, находится у него вот тут — в заднем кармане брюк. А насчет белого кролика, которого он на глазах изумленной публики извлечет из шляпы, так дело вовсе не в шляпе, а вот в этом потайном ящичке стола.

Потом Тюрин блестяще продемонстрировал все названные фокусы.

Зрители скучали. И Зяблов, и Кавтарадзе, и Самарский, про Лучинкина мы уже не говорим.

Зато Василий Петрович после концерта тепло обнял его и улыбнулся.

— Понравились мне твои фокусы, Тюрин. Как говорится, все при тебе: и ловкость рук, и — никакого мошенства!

1982

Новый год по-итальянски