Леонид Яровенко - Так все и было..., или рассказы бывалого одессита Страница 13

Но однажды зимой, когда я хотел поставить машину там, где стоянка была запрещена, ко мне подошел старшина-автоинспектор — крупный мужчина с большим животом и красным усатым лицом. Я очень спешил, и, не дожидаясь вопросов, протянул старшине бумагу, надеясь, что, увидев ее, он не станет отнимать у меня время.

Внимательно прочитав документ, старшина посмотрел его на просвет, после чего заявил, что, мол, здесь, где я хочу оставить машину, ей стоять не положено. Говорил он на смешном суржике, в котором русские слова перемежались с украинскими, причем, и те, и другие он, большей частью, выговаривал неправильно...

— Но ведь эта бумага позволяет мне стоять здесь, — попытался объяснить я.

— Ну, та шо?

— Ее начальник ГАИ подписал. Вот подпись. И печать... Имею право...

— Ха! Тут стоять не положено, а вы стали. Нарушение...

— Но документ, — пытаюсь я возражать...

— А шо документ? — Он сложил мою бумагу вчетверо и опустил в карман. — У мэнэ сомнение. Якшо ця бумага правильная, начальник вам отдаст. Я ему виддам, а он вам. А если неверная, то неверная... — Он остановил проезжавшую мимо машину, сел в нее и уехал.

Закончив свои дела, я заехал к начальнику ГАИ и рассказал ему о случившемся.

— Как его фамилия? — спросил он.

— Не помню. Он представился, но я не запомнил. Старшина. Здоровый такой. С усами и с пузом. И физиономия красная.

— Ладно, — сказал начальник ГАИ, — заезжай через пару дней, посмотрю, что можно сделать...

Через два дня я получил новый разрешительный документ.

— А тот документ где? — поинтересовался я.

— Да не искали мы его. Словесный портрет, который ты дал,— типичный для большинства наших сотрудников. А их знаешь, сколько? Так что в следующий раз запоминай фамилию, а лучше— запиши... 

Поездка в Польшу, или «yкpaïнськi iнтервенти»

Обычно мы с Сашей созваниваемся вечером в четверг или пятницу, и решаем, как проведем субботу и воскресенье. В теплое время года мы, как правило, ходим на пляж или ловить рыбу с пирса, ездим на Турунчук за раками, на дачу к друзьям или еще куда-нибудь. Зимой, если не отправляемся на подледную рыбалку в заливе, сидим у него или у меня дома, обсуждаем последние новости, смотрим новые видеофильмы, слушаем под пиво музыку, расписываем «пулю» или вспоминаем, как ловили когда-то в Аркадии скумбрию на самодур...

На этот раз Саша позвонил рано утром в среду и сказал, что в 10 будет ждать меня возле «Бармалея». И добавил, что, мол, есть важный разговор...

«Бармалеем» мы с Сашей называем между собой киоск на привокзальной площади, в котором круглый год торгуют мороженым. Почему «Бармалеем»? Да просто потому, что когда-то на месте сегодняшней торговой точки из стекла и алюминия стояла выкрашенная в голубой цвет фанерная будка, в которой продавал мороженое и газировку пожилой инвалид дядя Сема по прозвищу Бармалей. Привычка назначать встречи возле «Бармалея» сохранилась у нас со школьных лет. Встречаясь здесь, мы всегда покупали у дяди Семы-Бармалея по одной-две порции «сливочного в вафлях», выслушивали его ворчливое: «Приятного аппетита» или «Смотри, не простуди горло» в зависимости от того, какая стояла погода и сколько порций мороженого на каждого мы заказывали, а на медь, которую он аккуратно отсчитывал «на сдачу» и выкладывал на прибитую к прилавку металлическую тарелочку, выпивали по стакану газировки без сиропа...

Почему, за что дядю Сему прозвали Бармалеем, не знаю до сих пор. Он, насколько я помню, никогда никого не обижал, а нам, пацанам, даже частенько отпускал мороженое «в долг», правда, только по одной порции. Как правило, на следующий день мы обязательно расплачивались с Бармалеем: о том, чтобы лакомиться «на халяву», не могло быть и речи. Более того, если один из нас не мог прийти, чтобы расплатиться, ну, там, заболел, или мама не пустила гулять за двойку или очередную драку, то другой обязательно отдавал долг за товарища...

Когда дядя Сема умер, мы с Сашей пошли на его похороны. Я уже не помню подробностей этой грустной процедуры, но никогда, наверно, не забуду множества боевых орденов и медалей дяди Семы, которые его друзья несли за гробом на красных бархатных подушечках. На кладбище, когда говорились прощальные слова, я впервые узнал, что на войне дядя Сема был снайпером, и что его представляли к званию Героя...

Пусть земля ему будет пухом!..

...Саша уже ждал меня.

— Привет! Ну, что, по «Пломбиру»?

— Давай. В шоколаде... 

Съесть порцию мороженого... Казалось бы, чего проще? Но у нас и на этот счет была определенная традиция, даже, если хотите, ритуал: мороженое нужно было съесть, сидя на скамейке в привокзальном скверике...

Дорожки за оградой еще не были расчищены после вчерашнего снегопада, но ближайшая от входа в скверик скамейка была чистой. Кто-то уже побывал здесь до нас, и, спасибо ему, смел снег.

Прежде чем сесть на скамейку, Саша потрогал ее мизинцем, затем ладонью, и лишь потом уселся. Привычка так поступать сохранилась у него, опять-таки, со школьных лет, когда мы, ожидая здесь друг друга, и не желая, чтобы место на нашей скамейке заняли посторонние, применяли «военную хитрость»: на спинку и сидение скамейки наклеивали бумажку с надписью «Осторожно, окрашено». Естественно, что намеревавшиеся отдохнуть в сквере, нашу скамейку обходили стороной... Постепенно у нас выработался условный рефлекс: если есть надпись «Осторожно, окрашено», значит, все в порядке и можно садиться... Саша первым пострадал от «рефлекса», усевшись в светлом плаще на действительно свежеокрашенную скамейку с настоящей, сделанной рабочими, предупредительной надписью... С тех пор прежний Сашин условный рефлекс заменился новым: прежде, чем сесть на что-либо, неважно, окрашенное или нет, Саша трогал это «что-либо» сначала мизинцем, потом ладонью, и лишь после, убедившись, что не испачкается, осторожно усаживался...

Мы сели на нашу скамейку, надорвали полиэтиленовые пакетики, в которые было упаковано мороженое, и молча принялись за него. Это тоже было частью ритуала школьных лет: пока мороженое не съел — никаких разговоров о деле...

— У Бармалея с вафлями было вкуснее, — вздохнул Саша, проглотив последний кусочек, — и не такое приторное... Помнишь?

— Еще бы! Зачем звал?

Как оказалось, у Саши возникла «гениальная идея»: съездить в Польшу подзаработать. И он предложил мне принять участие в этом бизнес-вояже. Всего на пару недель...

Было начало 90-х годов... Открылись границы, и весь честной люд, пожелавший испытать себя на поприще международного торгового бизнеса, повез в Польшу, Болгарию, Германию и другие близлежащие зарубежные страны всевозможные промышленные товары, немалую часть которых составляли похищенные с предприятий мерительные инструменты, алмазные диски, электрическая арматура, фрезы, сверла, метчики, радиодетали... Таможенники тоже расширили свой бизнес, и за определенную мзду давали «Добро» на вывоз всего этого добра, в том числе и доныне дефицитных материалов и изделий...

Сашино предложение показалось мне заманчивым: в самом деле, почему бы нам, двоим временно безработным, не улучшить свое финансовое положение? Но, как назло, я в это время собрался начать ремонт в своей квартире, даже успел завезти несколько мешков цемента и почти договорился насчет дефицитных гипсовых плит...

— Во! Как раз на ремонт заработаешь, — обрадовался Саша, услышав мои, как он выразился, «сомнительные сомнения». — Пара недель ничего не решает... А приедем — я тебе сам помогу с ремонтом... Ты меня знаешь...

Он говорил настолько убедительно, что я, в конце концов, стал склоняться к мнению, что поездка в Польшу, конечно же, намного привлекательнее, чем ремонт. К тому же, сама собой решалась немаловажная проблема общения с потенциальными торговыми партнерами: Саша, в отличие от меня, свободно говорил по-польски, ибо когда-то в составе сборной профсоюзов по велоспорту побывал в этой стране, после чего на два года был приглашен туда на тренерскую работу.

У меня дома предстоящую поездку восприняли без особого энтузиазма.

— Надеюсь, в этом нет ничего противозаконного? — спросила мама.

— Сейчас это все разрешено, — ответил за меня папа. — А что разрешено, то не запрещено. Верно, сын?