Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон Страница 14

Если удавалось получить все необходимые сведения, то дальше все шло само по себе. Несколько встреч, якобы для проверки дикции и пластики… Потом просто так прогулка в парк. А когда выяснялось, что фольклорного фильма в природе не существует, то взаимоотношения уже были налажены. И кинознакомство легко выдавалось за невинную шутку, милую интеллектуальную шалость влюбившегося с полувзгляда человека.

Альберт, увидев Веру в тот памятный день, быстро прикинул шансы на успех во всех трех вариантах. Киноспособ показался ему в данной ситуации самым пригодным. Он вылез из машины и стал всматриваться в лицо приближающейся девушки. Оно показалось ему почему-то знакомым. Вера была уже в двух шагах, когда Альберт вспомнил фотографию, замеченную им в квартире Калинкиных во время собирания с папой материала для киносценария.

«Так это же Вера! — озарило его. — Ну, данных для знакомства достаточно! Все будет олл райт! Пупсик, можно сказать, уже на крючке!»

И юный Бомаршов уверенно подошел к девушке:

— Если не ошибаюсь, вы Вера Калинкина? Наконец-то я вижу героиню нашего с папой сценария!

И тут чуть не испортил дела какой-то пожилой гражданин. Он остановился возле белого лимузина и покачал головой, устремив осуждающий взгляд на Бомаршова-младшего:

— Сегодня на моих глазах вы пристаете уже к пятой девушке!

Наступила щекотливая пауза, но Альберт, удачно сославшись на галлюцинации и сплетни, отбился от пожилого гражданина.

А через пять минут Вера уже сидела в белом фаэтоне № 777 рядом с водителем — точно так же, как она сидела сейчас. Только тогда машина свернула налево, к парку, а сейчас они поедут направо — в загс…

Светофор менял цвета, как хамелеон. Из красного он стал желтым, потом зеленым.

Мелькнули рестораны «Эльбрус», «Тянь-Шань», «(Енисей», «Струи Арагвы». Швейцары, стоявшие у парадных дверей, почтительно приветствовали Альберта.

Вере льстила популярность ее жениха. Именно здесь, среди этих «Струй Арагвы» и «Енисеев», протекал короткий, но бурный период ухаживания Бомаршова-младшего за представительницей семьи Калинкиных. Вера влюблялась в Альберта под. звуки бывшего джаза, ныне выступающего под псевдонимом «эстрадный оркестр». Выстрелы бутылок шампанского казались ей салютом в честь их любви.

«Все мои сородичи недооценивают Альберта, — думала Вера, покачиваясь на подушках автомобиля. — А он так заботлив, так меня любит… Конечно, неудобно нам будет долго жить на деньги Дормидонта Сигизмундовича, но… я через два года уже кончу институт, может, сама буду зарабатывать… Альберт станет искусствоведом… Он и сейчас пишет что-то исследовательское… У меня по субботам будет собираться в квартире цвет красногорского общества… Правда, Вике не очень нравится мой брак. «Ну что это, сын писателя областного масштаба? По рангу это что-то равно замуправляющему трестом… То ли дело — руководитель республиканского союза писателей! Это уже начальник главка. Или член секретариата из Москвы. Это почти замминистра…» Да ну ее, Вику… Мама в конце концов поймет, что мой муж — идеальный семьянин, вдумчивый, самоотверженный, верный… Он может создать настоящее семейное счастье…»

…С каждой секундой машина приближалась к загсу. Вот еще проплыли рестораны.

«Трактирус» ассоциировался у Альберта с Лерой, Лорой, Лирой и Ларой… И кто бы мог подумать, что юный Бомаршов — свободолюбивый и независимый сын знаменитого драматурга — поедет сочетаться законным браком на двадцать третьем году жизни! И с кем! С девушкой, у которой из мебели, кроме бигуди и губной помады, ничего собственного нет.

Вот что значит натуральная любовь!

В этот момент из-за угла вышла женщина средних лет, с портфелем. Альберт тотчас узнал декана своего факультета.

«Не хватало только, чтоб она напомнила мне о моих академических задолженностях».

Встретившись глазами с деканом, Альберт малодушно свернул в переулок.

«Сколько в наши дни возникает препятствий для любящих сердец, — думал Альберт, держась за баранку: — партком, профком, комитет комсомола, даже деканат!.. И это не говоря уже о фельетонистах-газетчиках! Сколько энергии, ума и таланта приходится приложить, чтобы иметь право сочетаться законным браком с любимой девушкой! Разве мог бы я сейчас ехать с Верой в загс, если бы Лельку не распределили в глухую провинцию? Хорошо у них в горном вузе дело поставлено: если уж отправят, так далеко… Слава богу, на-днях Леля уехала, и руки у меня развязаны… Дернуло же меня в тот вечер, когда душа горела и пылала, дать ей обещание жениться. Да еще при свидетелях. А потом — здрасьте! — мне предстоит стать папой!.. И бывают же такие совпадения: именно в этот момент я понял, что Леля мне никогда не нравилась. Я человек откровенный, я прямо ей об этом сказал. Вот тут я и понял, что такое общественные организации. После первого же собрания, где вентилировался мой вопрос, я испугался. Во-первых, меня могли шугануть из вуза. А во-вторых, об эпизоде с Лелей мог узнать папа… А в таких случаях папа обычно топает ногами и кричит: «Ты опять опозорил славную фамилию Бомаршовых. Мне теперь остается только один выход — взять псевдоним!» А войдя в морально-этический раж, старик может даже снять единственного сына с денежного довольствия.

Поэтому в конце собрания я заявил, что Леля мне попрежнему нравится.

— Уж и пошутить нельзя! Сразу начинают прорабатывать, — сказал я в заключительном слове и публично облобызал бывшую любимую девушку.

Оставался единственный шанс: она кончает институт, ее посылают куда-нибудь подальше, и я… еду с ней. Так мы и договорились: она отбывает сразу, а я немножко погодя, так как мне еще нужно переводиться из института, продать машину и подготовить папу к самостоятельной жизни без меня… И вот наконец-то моя любимая Лелечка уехала… А я отправился в загс, потому что душа моя горит и пылает и без Веры я жить не могу. Вера не чета Сильве и прочим Марицам. А тем более Леле. Сегодня дадим в загс заявление, через неделю зарегистрируемся. А там нас уже никто не разведет. Тем более, что на лето все институтские общественные деятели разъедутся на каникулы… А осенью месткомы, профкомы и тому подобные «комы» спохватятся, да будет поздно: у меня новая семья! А семью разбивать нельзя…

С Верой жить мы будем неплохо. Она меня любит, она мне верит. С учебой ей, разумеется, придется проститься. На нашей квартире в городе ей прописываться не стоит — пусть сидит на даче, бегает по хозяйству, прихорашивается к моим приездам… Самому же, конечно, надо базироваться только на городскую квартиру…»

И Альберт улыбнулся при воспоминании о своих альковных делах…

«Какая у него чудесная улыбка появляется, когда он думает о нашем будущем счастье!» — восторженно наблюдая Альберта, решила Вера.

Загс был уже близко.

«Мы поедем с ним в свадебную поездку… — мечтала Вера. — На берег моря… Медовый месяц! Курорт… Фурор… Все будут спрашивать: «А кто эти молодожены? Они так верны друг другу!»

«Нет, чорт побери, — рассуждал Альберт, замедляя движение машины, — пожалуй, на городской квартире будет опасно женатому человеку… Там не развернешься — соседи по дому, прислуга… Жена нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь… Придется, видно, искать холостую базу! Лишний расход, но зато техника безопасности! А вообще женатому человеку легче вести свободный образ жизни. Если какая-нибудь девица будет предъявлять претензии, можно всегда ответить: а зачем ты встречалась со мной — ведь знала, что я женат. Хотела семью разбить?»

Фаэтон № 777 затормозил у зеленого особняка.

Из окон загса глядели какие-то женщины и восхищенно качали головами:

— Ах, какая чудная пара! Оба молодые, красивые! Вот будет образцовая семья!

Альберт взглянул в зеркальце, торчащее сбоку, поправил шевелюру и соскочил на землю. Ощерившись своей голливудской улыбкой (на шестнадцать зубов!), он тренированным жестом распахнул дверцу авто.

Вера радостно подала ему руку…

Фельетон восьмой. Разговор Поросенка с Чайником

Гроздья ламп у входа в парк сверкали так ослепительно, словно именно в этот вечер они хотели перегореть. Над кассами были сооружены антресоли. Музыканты в карнавальных костюмах — четыре осла, четыре козла, четыре проказницы-мартышки и четыре косолапых мишки — трубили «Входной марш». Этот же марш играли другие оркестры в глубине парка, и казалось, эхо, специально нанятое дирекцией на сегодняшний маскарад, повторяет одну и ту же музыкальную фразу по нескольку раз.

Белый круглоносый фаэтон № 777, похожий на летний модельный полуботинок, сигналил беспрестанно, но карнавальная толпа подавалась лишь на шаг и снова смыкала ряды. Наконец автомобиль, сообразив, очевидно, что все его лошадиные силы бессильны перед толпой, забился в щель между двумя ларьками и затих. Из-за руля вылез долгогривый молодой человек в пиджаке по колено и в яркоклетчатых брюках. Пощипывая тоненькие, похожие на крысиные хвостики усы, он недовольно оглядел вливающуюся в парк толпу.