Енё Рэйтё - Новые приключения Грязнули Фреда Страница 14

Но потом Щедрый не раз ходил с нами в плавание. Щедрым его прозвали за то, что ручищи у него большие и загребущие, как лопаты. К себе щедро гребут. И вот идет этот фрукт мне навстречу, жует табак и беззастенчиво зубы скалит. Сердце у меня, на мою беду, мягкое, потому и поминаю я без конца Вашего Величества матушку, которую люблю, как родную. И до того мне сделалось обидно, что кореша, с которыми мы вместе были и в беде, и в веселье, вдруг от меня отвернулись. Обращаюсь я к этому поганцу, кротко и миролюбиво, вдруг, думаю, ласковые слова подействуют:

«Чем я тебя обидел, башка долбаная?!»

На это прозвище он тоже отзывается, потому как дружки его по башке ногами долбали, когда он под машину попал, чтобы, значит, денежек побольше с Ротшильда сорвать.

А он мне и говорит:

«Чего ты нос дерешь? Прыщ на ровном месте, а туда же, воображает, будто он – бугор. Тьфу, смотреть тошно!»

«Про ровное место, – говорю, – это ты кстати сказал. Сейчас я тебя с землей сровняю, дай только спецодежду надеть».

Сказано – сделано. Сровнял и дальше пошел, слышу только, как Аурел Клин (отравленный бухгалтер, который накануне суда за растрату выпил какую-то отраву, что было учтено как смягчающее обстоятельство) подсчитывает, сколько бы огреб Щедрый Ротшильд, будь я спортивным автомобилем. До конца дней жил бы припеваючи.

А так… возможно, и конец дней у Щедрого не за горами, потому как в результате одной затрещины он схлопотал никотиновое отравление. Такое нередко случается, когда лезешь в драку с жвачкой за щекой и, отправляясь в нокдаун, наскоро глотаешь полфунта прессованного табаку. Но тут уж сам виноват и на пособие по инвалидности не надейся.

Сказать по правде, я тоже горечью не хуже никотиновой поперхнулся. Что бы ни говорили про меня сыщики да следователи, но я – портовая косточка и даже от трона отказался, потому как чувствовал: здесь мой дом, здесь меня любят. Завернул с горя в кабак «Не сверни шею», дай, думаю, опрокину стаканчик. Вхожу, смотрю и глазам не верю! Решил было, что у меня в мозгах сотрясение от тех оплеух, которыми я Щедрого Ротшильда угостил.

Чудеса в решете!

Сидит напротив входа Капитан! Ваше Величество знают, про кого я говорю: Грязнуля Фред! Хотите – верьте, хотите – нет, но я сроду вам не врал. Так вот, сидит он и дует воду с малиновым сиропом. Ей-ей! Взболтает в стакане, и кверху пузырьки подымаются…

Встает Капитан мне навстречу и говорит, что он, мол, здесь гардероб обслуживает.

Я быстрее него очухался. «Вы, – говорю я старикану, – что-то уж больно смахиваете на грозу морей и суши. На типа одного, по имени Грязнуля Фред. В первый момент, как вас увидишь, думаешь: точно он. А потом расслабишься – нет, не он».

А он грустно так на меня смотрит и говорит:

«Я не только похож на него, тут дело серьезное. Ведь это я и есть».

И прихлебывает малиновый сироп. Я даже отвернулся.

«Не делайте, – говорю, – этого, ведь прямо глаза бы не глядели. Сидите вы здесь неспроста, наверняка опять какую-нибудь пакость затеваете. У вас всегда так с непойми-разбери начинается, и поди узнай, какую вы воду мутите».

«Сам видишь, сынок, воду с сиропом», – это он мне отвечает.

Тут уж у меня все сомнения пропали: не иначе как Грязнуля Фред пакость замыслил, но не в открытую с ней вылезет, а опять все вывернет так, что заранее не докопаешься. Умища у него палата, а вот сердца нет ни капельки – все свободное место мозги занимают. Уж этот чего-нибудь да удумает!

Но пока что вид у него неважнецкий.

«Больно недоверчивый ты, Джимми! В каждом видишь обманщика и негодяя. Нельзя всех людей своей меркой мерить», – печально так говорит мне.

«Я вас отродясь не обижал, а вы обо мне завсегда только плохо отзываетесь».

«Гляди, – отвечает он мне, – сколько вокруг свидетелей, и ни один из них не даст ложных показаний, потому как подкупать их мы не станем. И все они подтвердят, что сегодня я поминал тебя только добром. Положа руку на сердце, я и сам подумал, что Джимми От-Уха-До-Уха неплохой парень. Умом не блещет, любитель ходить по кривым дорожкам, и случалось, отправляли на виселицу людей более достойных, чем он, а все же Джимми наш не из худших».

Я даже малость расчувствовался: столько гадостей мне в тот день наговорили, а тут такие похвалы… Но дело есть дело, команду-то надо было собрать. Подался я к «Благодетелю» – так заведение Ролланда называется. Ролланд этот однажды с дружком на пару взяли кассу, а наутро оказалось, что забрались они в контору «Дармовое молоко для подкидышей». Совестливый жулик награбленное мигом вернул, но его все равно замели. А как вышел он из тюряги, один богач открыл для Ролланда кабак, чтобы, значит, поощрить благие проступки. Это и есть «Благодетель», или «Платная выпивка для взрослых беспризорников». Здесь я застал троих своих матросов, сидят и гнусно так ухмыляются, на меня глядючи. Сразу интересуюсь у владельца, где тут можно переодеться в рабочий халат. И вдруг замечаю Вихлястого Скелета, чей секрет теперь уже для многих не секрет – что на самом деле его Требич зовут. Одет он был больно чудно: черная шляпа, в каких художники ходят, из-под шляпы длинные седые космы торчат, с кончика носа пенсне того и гляди свалится, а этот… как его… сюрдук до того длиннополый, что к нему и штанов не требуется.

Скелет – проныра, везде всех знает, дай, думаю, поспрошаю, может, пронюхал чего.

«Обидел я, что ли, кого из ребят? В чем дело, Скелет, растолкуй, тебе ума не занимать! Наплели про меня всяких небылиц, или же кто ругал за глаза?»

«Тут, – говорит, – дела похуже, Джимми! Ругать никто не ругал, совсем наоборот. Хвалил тебя Грязнуля Фред, а от его похвалы труднее отмыться!»

И вот какая картина прорисовалась.

Сидит Грязнуля Фред при своем гардеробе. Цельный день малиновый сироп стаканами хлещет. А как зайдет кто из моих матросов, он, гад ползучий, и берет их в оборот.

«Я слышал, ты к Джимми От-Уха-До-Уха в команду подрядился? И правильно сделал! Джимми далеко пойдет. Не зря в офицеры выбился».

Ну, матросам скрывать нечего. Да, мол, подрядились. А Капитан знай свое гнет.

«Джимми этот не какая-нибудь тюремная вошь, за какую его по виду принять можно. Котелок у него варит – будь здоров, и способностей хватает».

Тут, наконец, кто-то не выдержал.

«А чего в нем такого особенного, в Джимми этом? Невелика птица, здесь таких, как он, тринадцать на дюжину!»

Мерзкий старикашка головой покачал, сиропу своего отхлебнул и говорит:

«Э-э, не скажи! Море он знает лучше многих других. А уж ежели форму наденет, сразу видно, что она не на вешалке висит!»

Тут, понятное дело, озлились и Щедрый Ротшильд, и Колючка Ванек. Ну уж нет, говорят, не потерпим и нипочем не успокоимся, покуда Джимми От-Уха-До-Уха опять не заделается таким, какой был. Поди, заделайся, легко сказать!

А Филипп Язык-Без-Костей от них не отстает:

«Пузырь раздутый, вот он кто, Джимми этот! Ножичком ткни – и один пшик останется, пузырь пустой да воздух дурной!»

Облачился я быстренько в халат докторский и рванул опять в «Не сверни шею».

«Какого дьявола, – говорю, – вы меня нахваливаете?!»

«Сперва ты был недоволен, что я-де плохо о тебе отзываюсь, теперь тебе не нравится, что хвалю. Не угодишь на людей, что ни скажи, все не так!»

Что теперь прикажете делать? Не лезть же в драку из-за того, что тебя выше других превозносят!

Спрашиваю на всякий случай:

«Чего вы дурака валяете… с малиновой бурдой с этой?»

«Ты разве не слыхал, что я у врача был? – спрашивает. – И врач мне болезнь определил. В море больше не выходить, спиртного в рот не брать, потому как с сердцем у меня паршиво, и с легкими тоже. Такое сплошь и рядом бывает: когда сердце расширяется, то для легких и прочей требухи места внутри не остается. Катар желудка называется и астма».

Вам виднее, Ваше Величество, так оно или нет, а только звучит очень даже правдоподобно. Грязнуля Фред, он ведь тоже не железный, хоть и казалось, будто ему сносу нет.

«Ежели в мозгах у вас еще не завелась болячка, может, скумекаете да подскажете, как мне теперь быть?»

Подумал он, подумал и говорит:

«Самое разлюбезное дело – удавиться».

Ну, я и ушел ни с чем. А тем часом Вильсон, оказывается, сколотил команду – отребье все как на подбор, одно расстройство смотреть. Эх, думаю, человек – что красное солнышко, хорошо хвалить, когда закатится. В особенности ежели тебя такой прожженный плут нахваливает, как Грязнуля Фред.

На этом закругляюсь к Вашему Величеству

Строчки свои продолжаю, потому как накануне отправить письмо не успел, да и события кой-какие интересные случились, про что и решил отписать Вашему Величеству.

Дело было так. Решили мы с Васичем выпить на посошок перед дальним плаванием. Сидим, пьем и на судно у причала поглядываем, на то самое, которым экспедиция мистера Тео отправится. Еще по одной опрокинули, надо же было находку обмыть. Васич, когда был в гостях у мистера Тео, присел на минуточку, а как встал – золотой портсигар у него в кармане обнаружился. Я про себя подумал, что накануне отплытия тоже нанесу мистеру Тео почетный визит и присяду на минуту. Чего бы счастья не попытать? Попытка – не пытка, не мной первым сказано. Пошел я к хозяину на квартиру. Дверь служаночка открывает, больше, видать, дома никого не было. Я – шмыг в гостиную, там тоже ни души. Обождал малость. И вижу: портсигаров-то нет ни единого, то ли унесли, то ли спрятали. Ну, думаю, знать народ ненадежный сюда наведывается. Потом в углу шкаф большой заметил, на сейф похожий. Подергал дверцу – заперто. Эка невидаль, нам такие запоры – раз плюнуть. Достаю из кармана пилочку для ногтей, с разными причиндалами. Пошуровал чуток – и готово дело. Но тут меня ждал сурприз.