Джон ван де Рюит - Малёк. Безумие продолжается Страница 15

После самостоятельных занятий меня вызвал Укушенный и спросил, все ли у меня в порядке. Я ответил, что все нор­мально, но кажется, он мне не поверил, потому что спро­сил, все ли в порядке у меня дома. Я ответил, что никаких проблем.

Почему всем остальным можно сходить с ума сколько угодно, но как только у меня выдается плохой день, меня сразу же тащат в кабинет Укушенного и устраивают допрос в стиле испанской инквизиции?

Четверг, 7 марта

Верн заявил, что сегодня у Роджера день рождения, и на­рядил его в праздничную оранжевую кофточку. Мы пожали котяре лапу и поздравили с четырехлетием. Кажется, Род­жеру наше внимание было приятно, потому что он запрыг­нул на шкафчик Верна и начал громко мурлыкать и тереться обо все, что попадалось на пути.

У входа в столовую встретил Папашу. Тот спросил, все ли у меня в порядке. Я кивнул и сказал, что опаздываю на со­брание.

18.00. Рэмбо с Бешеным Псом кинули Роджера в фон­тан. Верн пришел в ужас, и в какой-то момент мне даже показалось, что он сейчас ударит Бешеного Пса. За ужином Рэмбо усадил Верна напротив себя и объяснил, что, если Роджер хочет быть полноправным членом Безумной Вось­мерки, над ним, как над всеми, в день рождения должны поиздеваться. Верн согласился, сунул в карман рубашки ба­ранью отбивную и убежал на поиски кота.

Пятница, 8 марта

По-прежнему холодно и мокро. Все тренировки (кроме сквоша) на выходные отменили.

Воскресенье, 10 марта

Все выходные спал, а также дочитал «1984». Теперь по­нятно, почему папа так боится коммунистов.

Не знаю, что со мной не так — у меня соски набухли. Стоит прикоснуться к груди, и аж взвизгиваешь от боли. С каждым днем все хуже, и так уже неделю. Может, я уми­раю? Если бы Геккон был рядом, он бы наверняка знал, что со мной.

Понедельник, 11 марта

17.00. Вонючий Рот вытолкал меня из душа — сказал, что я трачу всю горячую воду. Как только он коснулся моей гру­ди, я закричал от боли. Но Вонючий Рот подумал, что я прикалываюсь, и попытался запихнуть мне в задницу фла­кончик от шампуня «Колгейт». Я пулей выскочил из душа, одной рукой пытаясь прикрыть соски, а другой — защищая зад.

Случай в душе натолкнул меня на две мысли: во-первых, мне все хуже и хуже. Во-вторых, Вонючий Рот — извраще­нец или гомик. (А может, и то и другое.)

Перед ужином пытался вникнуть в сюжет «Дерзких и красивых»[15], но моя грудь болела и мешала сосредоточиться. Бывает ли рак груди у четырнадцатилетних (почти пятнад­цатилетних) мальчиков?

Набравшись храбрости, признался Гоблину в своей про­блеме по пути на ужин. Тот ответил, что дело, кажись, се­рьезное и надо бы обратиться к врачу. А потом разболтал всем за ужином, что у меня инфекция сосков. Рэмбо зая­вил, что груди у меня разбухнут и станут, как у Долли Пар-тон. Бешеный Пес сказал, что я стану трансвеститом и от­ращу еще и женские гениталии. Потом Жиртрест вспомнил, что слышал об одном чудике из Колорадо, у которого вы­росли такие большие сиськи, что взорвались и убили его. К этому моменту меня охватила ужасная паника. Я решил, что проблема серьезная и надо бежать к сестре Коллинз. От­пихнув в сторону сосиску с картофельным пюре, я ушел. За спиной послышалось хихиканье и поскребывание вилки о тарелку — это Жиртрест перекладывал себе мою еду.

Я позвонил в медпункт. Дверь открыла сестра Коллинз с набитым ртом. Проглотив свою сосиску, она сказала: «Ну что, молодой человек, вы действительно серьезно заболели или завтра контрольная?» Я сообщил, что нахожусь при смерти и у меня подозрение на рак груди. Сестра Коллинз зашлась хриплым смехом и велела мне снять футболку и са­диться на кушетку. Она заглянула мне в уши и в горло, при­казав сказать «ааааа». Потом потрогала мой левый сосок. Я взвизгнул и отдернулся. Тогда она велела мне одеваться и следовать за ней в кабинет. Усадив меня рядом, она налила себе виски и закурила.

—   Твое состояние серьезно и, боюсь, неизлечимо, — про­говорила она, прихлебывая виски. — Эта болезнь не лечит­ся. Тебя ждет жизнь, полная боли, страданий и извраще­ний.

К горлу подступила тошнота. Я умру, как Геккон!

Сестра Коллинз вздохнула и сурово посмотрела на меня. А потом вдруг улыбнулась и проговорила:

—   На твоем месте я бы начала подыскивать себе новое прозвище: твои дни в качестве Малька сочтены.

Кровь прилила к лицу, и я с трудом выговорил (точнее, пропищал тонюсеньким голоском):

—Как это?

—Твоя таинственная смертельная болезнь называется «половое созревание», — сказала сестра Коллинз. — Это первая стадия. Вторая — волосы на лобке, третья — опуще­ние яичек. А теперь иди на занятия, пока я тут не расплака­лась от умиления.

Подпрыгивая от счастья, я поскакал в корпус и тщательно осмотрел себя в туалете. Но ничего не увидел. Осмотр при­шлось прекратить, потому что Верн начал дубасить в дверь кабинки и кричать: «Вон!» К счастью, я вовремя ушел — он уже начал писать предупреждение, обвиняя меня в неподо­бающем поведении в туалетах и на прилегающей территории.

21.30. Созвал собрание Безумной Восьмерки у себя в ка­бинке, объявив, что скоро перестану быть Мальком. Все за­смеялись и бросились пожимать мне руку. Бешеный Пес был рад, что я не стану трансвеститом, ведь тогда ему при­шлось бы вбить мне в сердце осиновый кол. Верн пожал мне руку, а также заставил пожать лапу Роджеру и Картошке (имеется в виду его ампутированная лапа, которую Верн хранит вместе с туалетными принадлежностями). Останки Картошки Верн спрятал от Бешеного Пса, опасаясь даль­нейших увечий.

Вторник, 12 марта

Проснулся и впервые за несколько недель почувствовал себя замечательно. Мне кажется, что в душевой я теперь выгляжу куда более крутым и мужественным. Также начал трениро­вать новую походку мачо.

Обед с Папашей прошел на ура. Долго спорили о Джор­дже Оруэлле и «1984». Папаша сказал, что эта книга — атака на власть, коррупцию и какой-то «тоталитаризм» (я так понял, это то же самое, что и диктатура). В книге герой вынужден столкнуться лицом к лицу со своими са­мыми сильными страхами в комнате 101. А больше всего на свете он боится крыс. Папаша сказал, что надо бы мне прочесть «Звериную ферму» Оруэлла — книгу о том, как звери устраивают восстание и захватывают ферму. Чудно как-то.

Он спросил, почему в последнее время я пребываю в та­ком унынии. Я признался, что все из-за Русалки. Рассказал ему про серфингиста-блондинчика на «фольксвагене». Па­паша схватился за грудь и возопил: «От поминок/холодное пошло на брачный стол!»[16] Затем он велел мне продолжать и, когда я сообщил ему о наступлении половой зрелости, воскликнул «ура! ура!» и бросился к винной полке, чтобы откупорить бутылку вина двадцатиоднолетней выдержки.

После второй бутылки язык у Папаши начал заплетаться, и он стал жаловаться на жену, которая ободрала его до нит­ки. Потом повернулся ко мне и сказал:

— А у Русалкиной мамаши, между прочим, классные бу­фера.

И с этими словами отрубился в кресле-качалке, хитро улыбаясь.

Среда, 13 марта

Жиртрест явился на собрание клуба приключений с полной папкой ксерокопий фотографий и заметок, посвященных ударам молнии, которые он нарыл в библиотеке и школьном архиве. Мистер Холл вызвал его с докладом, и Жир проде­монстрировал нам мерзкие фотки мертвецов, которых уда­рила молния. Со всех жертв слетели ботинки, а у одного скальп поджарился, как кусок бекона!

Жиртрест заявил, что из одиннадцати мальчиков, погиб­ших от удара молнии за последние пятьдесят лет, десять умерли в ноябре. Куда более странно то, что все они сконча­лись между 15 и 26 ноября, а 20 ноября погибло трое! (Правда, Жиртрест признался, что двоих из этих троих уда­рила одна и та же молния.) Мистер Холл поблагодарил Жир­треста за лекцию и затянулся трубкой. Затем кивнул и сказал:

—   Ну что, парни, думаю, сегодня мы все усвоили важный урок. Никогда не ходите на рыбалку в ноябре.

Четверг, 14 марта

По столовой разнесся слух, что Саймона берут в школьную сборную по крикету. Я подбежал к Папаше, который как раз шел в учительскую, и спросил его, правда ли это. Папа­ша вскинул руки к небу и хлопнул дверью учительской пря­мо у меня перед носом.

14.30. На репетиции хора ко мне подбежал весьма обе­спокоенный Джулиан. Швырнув на стол пачку сборников псалмов, он воскликнул:

—   О Боже, до меня дошел слух, что у тебя набухли соски? Мы оба опустили взгляд на мои соски, и я признался, что

это правда. Тогда Джулиан ударил меня по голове сборни­ком псалмов и возопил:

—   Чего радуешься? Тебе петь соло на гастролях, и если я услышу, что твой голос стал как у осла в потугах, то сам тебя кастрирую и буду хранить твои орешки в банке у кро­вати!