Иван Попов - Наши марковские процессы Страница 15

- Фикус им мутировал, - продолжал кипятиться он. - Люди целыми днями тут торчат - картами щелкают, а они про фикус забеспокоились. О людях почему не думают? Обо мне, если на то пошло: и я тут по восемь часов торчу, а еще не мутировал…

- Это ты так думаешь, - поддел его Фома, - все мы здесь мутировали, только под закон о защите животных не подпадаем.

Они с Симой устроились за пустым столиком возле бара; Фома отодвинул столик чуть подальше от хищного фикуса-мутанта и отхлебнул пива.

- Что-то много в последнее время у нас по институту всяких посторонних шататься стало, - заметил Сима, имея в виду, видимо, двух дам, поднявших скандал с Юрием. - И суют нос во все, что их не касается. Со мной тут вчера заговорил один в кафе на втором этаже, рядом с запасной лестницей, и - на' тебе - напрямик меня спрашивает, как ему на седьмой этаж подняться. Я ему: «Да ты что, сдурел, что ли? Да знай я даже, как туда попасть, он что, от папки в наследство тебе достался, что ли, седьмой этаж этот?» Не говоря уж о том, что ятаганцы-то наверняка ему кое-какие органы пооборвут, если наверху поймают…

- Какого института седьмой этаж? - перебил его Фома.

- Нашего, какого же еще.

- Погоди, так у нас же только шесть этажей! Три наших и три - «Ятагана»…

- Ты что, не знаешь, что ли? - недоверчиво прищурил глаза Сима.

- Я что, дебил? Шесть их.

- Значит, дебил, - сказал Сима и откинулся на спинку стула. Некоторое время оба молчали, потом Фома спросил:

- Ты, вообще, что хотел рассказать про седьмой этаж-то этот?

- Ничего. Но тот тип, представь себе, не только знал о нем, но еще и подняться туда хотел…

- Да он спятил, наверно! Нельзя их с улицы сосчитать, что ли, этажи эти - что их шесть?

Сима отпил пива, наклонился вперед и, понизив голос, таинственно зашептал:

- Фома, у нашего института есть седьмой этаж. Он на самом верху, над офисами «Ятагана»… И самое интересное, что его видно и с улицы, но только с одного особого места - тут, недалеко. С любого другого места видно только шесть этажей, а оттуда - семь… Хочешь - я прямо сейчас тебя туда свожу.

- И ты рехнулся, - без колебаний поставил диагноз Фома. - Спятил и теперь только расклеиваешь тупоумные записки по дверям коллег. Или, в лучшем случае, внутренние часы у тебя остановились на первом апреля…

- Спорим! - крикнул Сима. - На мой старый процессор.

- Идиот! Ставлю свой старый диск против твоего процессора. Того, что ты говоришь, просто быть не может: законы физики ж ведь есть, в конце концов…

- Ладно, - потер руки Сима. - Сейчас пойдешь со мной и своими глазами посмотришь законы физики, только сперва я пиво свое допью.

Фома не возражал, к тому же у него и самого пиво было выпито лишь наполовину. И пока он ломал себе голову, что за фокус затеял Сима, его коллега снова подхватил старый разговор о том, как в нынешнее время все, кому не лень, бросились требовать трансферные суммы - вроде мало им других поблажек дают.

- Ну и иди - ищи себе спонсора, раз умная такая! - негодовал он по адресу Румяны. - Она себе думает, спонсоров для того придумали, чтоб карманы им набивать. Спонсоры-набиватели…

Фома слушал эту болтовню в пол-уха. Наконец, пиво было допито, и они сквозь слои никотинового дыма пробрались к выходу из «подполья».

Выйдя из института, Сима повел Фому к постройкам, в которых размещались различные мастерские; двигаясь вдоль них, они вышли к задней стене здания, потом обошли с десяток бетонных гаражных клетушек с заржавевшими дверями, пересекли заброшенную гравийную площадку перед ними и направились к низкой постройке с плоской бетонной крышей, на которой была установлена какая-то железная арматура с антеннами наверху. Всю дорогу Фома то и дело оборачивался и поглядывал на грязно-белое здание института, но окон все время оставалось шесть рядов, и он уже думал, что ничего из этого не выйдет, когда Сима протиснулся по узкой тропинке сквозь разросшиеся вокруг бетонной постройки высокие кусты, и они оба вышли к ее задней стене, откуда на крышу вела железная лесенка. Сима взобрался по лесенке, а потом и по металлической арматуре на крыше, и ухватился за антенны на самом верху; Фома последовал за ним и тоже оказался на самом верху арматуры.

- Посмотри теперь на институт, - сказал Сима.

Фома обернулся и стал считать ряды окон: раз, два, три, четыре, пять, шесть… СЕМЬ! Пересчитал еще раз и еще, и еще - то же самое. Этажей было семь: первые три ряда окон были грязные, местами выбитые и замененные картоном, вторые три - вымытые, с металлическими шторами за ними, а окна последнего, только что появившегося ряда были все с темными стеклами, как у лимузинов завсегдатаев ресторанов.

- Ну как? - торжествующим голосом спросил Сима.

- Как это получается? - спросил, не веря глазам, Фома. - Откуда взялся последний?

- Не спрашивай - не знаю. Не поднимался на него ни разу - и понятия не имею, что это такое. Просто знаю, что отсюда видно семь этажей. Антенны-то эти - нашего отдела, мы их обслуживаем…

- А его только отсюда видно, седьмой этаж?

- Слезь вниз - проверь.

Фома стал слезать по конструкции, но так как лестница была с задней стороны дома, то при спуске здание потерялось из виду. А выскочив из-за кустов перед постройкой, он увидел, что этажей снова шесть, как и раньше: последний, с темными стеклами, исчез. Фома побродил вокруг да около, бросая на институт взгляды с разных мест поблизости - никакого эффекта. Но стоило ему вновь взобраться по лестнице, так что голова его показалась над крышей постройки, как перед его взглядом опять оказалось семь этажей.

- Чертовщина, - проговорил он. - И чего это они его так законспирировали?

4. ЧЕТВЕРГ

- Да разве так можно, Марков! - голос у профессора Дамгова был сегодня суров и неумолим, словно у ротного старшины, который поймал одного из своих подопечных, когда тот в пьяном виде перепрыгивал через забор казармы. - Что это еще за разговорчики у тебя вчера были с Геннадием Симеоновым? Кто вообще дал тебе право подрабатывать в других отделах? Да скажи ты мне, что где-то еще поработать хочешь, я бы устроил все как-нибудь! Но связываться с этими нечистыми математиками…

- А что тут такого? - Фома никак не мог понять, отчего шеф кипятится, будто у него мороженое отобрали.

- Марков, больше всего не люблю, когда передо мной дурачком прикидываются. Можно подумать, ты не знаешь, кто финансирует нечистую математику.

- Я правда не знаю, - совершенно искренне ответил Фома. - То есть, вообще-то, деньги им из фонда Димитра Общего выделяют, а это - наша фирма, то есть, ваша, то есть, ихняя - «Ятагана», - дружеская…

- Легко говорить - дружеская! Под шапкой Димитра Общего сейчас сидят кланы и группировки одна хлеще другой. Коли тебе не ясно, кто нам кто, так хоть спроси, прежде чем связываться.

- Так ведь я ж не знал, что так получится! Я и понятия не имел, что меня в список Геннадия Симеонова воткнули.

- А что ж ты тогда с ним да с профессором Згуревым о трансферах за границу разглагольствовал? Я кто - начальник тебе или капустная кочерыжка?

- Так ведь у меня же еще не подписан профессиональный договор, - тактично напомнил своему шефу Фома. Или хотя бы подумал, что тактично.

Профессор на другом конце провода на мгновение замолчал, словно пытаясь что-то припомнить, потом уже намного спокойнее проговорил:

- Ну, это - положение временное, ты же знаешь - пока не придет машина. В сущности, договор мы подпишем завтра - пора уже тебя и закрепостить. И больше никаких прыг-скоков по другим отделам, ясно?

- Ясно. - Фоме вдруг расхотелось подписывать договор. - Кесарю - кесарево, ятагану - ятаганово…

- Хватит ерунду молоть, - прервал его шеф, - в двенадцать похороны, тебе уже идти пора, а то опоздаешь.

- Какие похороны?

- Ты что, с груши упал? - повысил голос профессор. - Членкора Герасима Иванова не знаешь? Он - фигура мощная… то есть, был таковой. А моя милость будет говорить надгробное слово. Так что в двенадцать часов тебе надо быть на центральном кладбище. После как раз и пункты договора с тобой обсудим.

- А где именно на кладбище?

- Шестая аллея, участок 29. Давай, пора уже - через полчаса встретимся.

Фома положил трубку, замкнул кабинет и отправился к трамвайной остановке.

Настроение у него было препаршивое: не хватало трепки, заданной по телефону шефом, так теперь тащись еще на кладбище… А так как после трепки он был зол и раздражен, то симулировать скорбные физиономии и поклоны перед светлой памятью Герасима Иванова никакого желания у него не было. Даже погода, всю неделю хорошая и солнечная, сейчас нахмурилась точь-в-точь по-кладбищенски: дул резкий холодный ветер, причем словно со всех сторон сразу, и разгонял туда-сюда по небу низко висевшие над городом лохматые серые тучи.

…Перед входом на Центральное кладбище царил настоящий дурдом. Вдоль бульвара, неизвестно почему нареченного именем Мирослава Мирославова-Груши, было припарковано немыслимое количество мерседесов, БМВ и джипов. Они оккупировали весь тротуар - сто-двести метров вдоль ржавой железной ограды кладбища, - и постоянно подъезжали все новые и новые машины, останавливаясь прямо на дороге и загораживая тем самым движение. Из машин вылезали огромные «бугаи» в черных костюмах и направлялись к кладбищу, иногда даже не отнимая от щек сотовых телефонов и продолжая в них что-то бубнить. «И все вот эти Герасима Иванова пошли хоронить? - засомневался Фома. - Что-то не верится. Наверно, совпадение просто: кого-нибудь из боссов замочили и зарывают, - но кого?» Фома попытался припомнить, не читал ли он в последнее время в газете «Меридиан мач» о каком-нибудь высокопоставленном убийстве, но безуспешно.