Илья Ильф - Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки Страница 16

Первая Сибирская улица и многие другие – Мурашкинская, Ивановская, другие Сибирские и куча Пожарских улиц – все на одно, запустевшее лицо.

Разорваны или вовсе пропали крыши.

Со страшной силой высажены окна и лабазные ворота.

Неизвестно какой черт унес внутренние перегородки.

Дома поэтому сквозные. С улицы видны огромные внутренние дворы.

Там цугом скачут рослые молчаливые собаки или мальчишки ногами гоняют кожаный мяч.

Такой была вся ярмарочная территория.

В двадцать втором году началась геркулесовская работа по восстановлению – и при нашей тысячу раз общеизвестной бедности (а мы умеем быть бедными) сделано порядочно.

Третья часть ярмарочных зданий восстановлена.

Лимонные с белым корпуса хвалятся прочностью перестройки и чистотой.

Пешеходные дорожки залиты асфальтом.

Гремят тяжелейшие в мире (только русская лошадь может вытерпеть такую тяжесть) возы, вприпрыжку летят к Главному дому коммерсанты, а на лицах гуляющих в черных фесках персов видно желание не только вступить в дружбу с великой Советской страной, но еще и много заработать на этом деле.

Последнее им не очень удается. За рис они хотят шесть рублей пуд, а наш Центросоюз предлагает по четыре с полтиной сколько угодно – полмира завали.

Но тут я уже коснулся важной вещи – торговой жизни ярмарки, ярмарочного быта.

Того, что себе обычно представляют (галдеж, толчея, битье по рукам и вообще карусель), этого на советской ярмарке нет и не должно быть.

То есть имеется, конечно, и писк, и треск, и через голову самой настоящей карусели, но всё это в розничных рядах или в увеселительном Бразильском саду и к самой ярмарке никакого, в сущности, отношения не имеет.

Настоящая ярмарка проходит без всякого грома, но быт имеет прекрасный.

– Быт огромных цифр!

Спрос – 500 000 аршин бязи! Спрос – 200 000 пудов льняного семени! Предложение – 200 000 пудов муки, 50 000 пар валенок, 30 000 топоров!

Быт ярмарочный в тишине глядит сквозь складские окна: пушнина, стекло, кишмиш, кардные ленты, валяные шляпы, мыло мраморное, американский гарпиус, глазастые ситцы, макароны, чугунное литье, шамотный кирпич, лавочная бумага, хоросанская шерсть, силикаты, бакалея, текстиль, металл, москатель, сырье и прочее, и прочее в тысячах названий и сотнях тысяч пудов.

Без шума, без воплей эти товары меняют хозяев на биржевом собрании.

За сегодня быт выразился в цифре немалой:

– Совершено сделок по купле и продаже на два миллиона триста двадцать пять тысяч шестьсот пятьдесят шесть рублей девяносто шесть копеек.

Утро, сыплющее дождевую пыль, начинается страдальческими криками пароходов. Раньше всех приступают к своей бранчливой работе Окская и Средне-Волжская набережные.

С ярмарки попасть туда можно через плашкоутный Окский мост трамваем.

Шатаясь и дрожа, к Главному подкатывает вагон. Дергаясь, как в падучей, он отправляется дальше, и вы начинаете жалеть, что поехали.

Дело в том, что вагон явно расползается под вами. Стенки его тошно колеблются, и крыша, пренебрегая опасностью штрафа, непременно хочет соскочить на ходу.

На плашкоуте, где трамвайные рельсы приколоты к мосту чуть ли не кнопками, вагон начинает выкидывать такие курбеты, что вам остается только одно – уповать!

Для спасения трамвайного дела в Нижнем неизвестными благодетелями был куплен в Киеве большой, весьма прочный и подержанный вагон.

Страшно обрадованные трамвайные рабочие взапуски принялись его ремонтировать, любовно разрисовали советскими эмблемами, и на днях вагон этот красиво и величественно вышел на работу по линии Вокзал – Кремлевский элеватор.

Сейчас же и немедленно всякое движение по линии Вокзал – Кремлевский элеватор застопорилось на два часа.

«Киевлянин» сошел с рельс.

Его поставили обратно, и провожаемый восхищенными взглядами волжанок вагон снова двинулся в путь.

После этого движение по линии Вокзал – Кремлевский элеватор было прекращено на четыре часа.

«Красавец» опять сошел с рельс.

Слегка изумленные рабочие вновь поставили его «в рамки».

Засим движение по линии Вокзал – Кремлевский элеватор в этот день более не возобновлялось, а «киевлянина» ставили «в рамки» всю ночь.

Только тогда покраснели неизвестные благодетели – спецы. Оказалось, что вагон слишком тяжел для нижегородских путей и ходить по ним не может.

Итак, вас все‐таки довезли по Рождественской улице до дебаркадера Волжского госпароходства.

При всех разговорах о слабости ярмарочного оборота и несмотря даже на то, что ярмарка превращается постепенно в ярмарку лишь образцов, все же пристани работают оживленно.

На ярмарку завезено, завозится и развозится порядочно грузов. Просторные дебаркадеры завалены бочками с астраханской сельдью, бунтами проволоки, ящиками стекла, чугунными горшками, сабзой, хлопком, лесом, мокро-солеными кожами и вообще всем, что можно свезти водой.

У стенок набережной под надписями «Чаль за кольца, решетку береги, стены не касайся» толпятся крючники.

Ждут работы!

Трубя и распространяя вокруг себя курчавые, как цветная капуста, волны, приваливает паротеплоход из Астрахани.

Пассажиры шаркают и восклицают, крючники вонзают свои железные когти в мешки, кто‐то дивно и весьма нецензурно ругается, гремит железо, шныряют пискливые катера, и перс, молчаливый и тонкий, с легким страхом дает дорогу крючнику, волокущему шестипудовый ящик.

– Ворот расстегни! Задушит! – кричат сзади.

– Обойдется! – хрипит грузчик. – Тетка, сойди с дороги!

Тетка шарахается. Непрерывной цепью ползут грузчики. Трещит, как канарейка, пароходный флаг. По головам летит ветер.

В легком и секучем дожде работа продолжается.

В зеленом сквере Главного дома у фонтанного бассейна играют дети и толпятся дельцы.

Тут и острый московский башмак, и войлочная крестьянская шляпа, и черный колпачок перса.

Сдержанно бурлит «коммерческий» воздух.

Кругом, в ярмарочных складах, лежит завезенного товара четыре миллиона пудов.

Торгующих наехало много.

Они всюду снуют, присматриваются, трогают на ощупь, примериваются глазом.

За стеклянными перегородками банков есть деньги для кредита.

И все же сделки совершаются туговато. Не так много, как надо.

К первому сентября заключено сделок приблизительно на двадцать восемь миллионов, и за банковскими перегородками деньги лежат нетронутыми – кредит почти не использован.

Какие же есть препятствия к более сильному развитию торга?

Многие тресты и синдикаты, по сравнению с прошлым годом, товаров привезли:

– Меньше!

Вот что они говорят по этому поводу:

– Мы за этот год организовали ряд отделений.

У Текстильсиндиката их восемьдесят три.

У Резинотреста – тридцать, у Кожсиндиката – шестнадцать, а у остальных – в этом роде.

– Зачем же нам возить на ярмарку много товару, если мы снабжаем районы через эти отделения!

– А еще торгуем слабо, что покупатель ждет дальнейшего снижения цен и не торопится.

Так говорят тресты.

Но покупатель на ярмарке все‐таки есть.

Кооперация привалила на ярмарку в большом числе.

Она имеет до тридцати пяти миллионов гарантированного кредита, а всего до семидесяти миллионов рублей.

– Но многих нужных товаров кооперация не находит!

А некоторые часто не удовлетворяют крестьянского спроса. – Вот товар! Хорош, и цена сходная, но нам не годится. Фасон не такой. У нас такой фасон не пойдет.

И кооперация, организованный потребитель, требует от организованной промышленности:

– Дайте то, что нужно.

Торгующий на ярмарке должен знать спрос на свой товар.

– Купец Кузнецов, – говорит т. Малышев, – знал потребность ярмарки в товаре. Нашим купцам нужно научиться тому же!

Дельцы бегут на работу – на биржевое собрание.

Милиционер строго озирает дорожки.

Не швырнул ли кто‐нибудь окурка?

Но никто не нарушил институтской чистоты песочной аллеи, и милиционер отходит к входу в Пассаж.

В Бразильском саду, где между деревьями и матовым прудом расположились ярмарочные увеселения, раздаются разрозненные звука медного вальса.

Ахают, скрипят и летают качели.

Мордатые младенцы блаженно раскатывают на карусельных жирафах.

С воздушных перекидок слышится визг.

Атлет в пиджаке на голое тело ходит у входа в театр и железным голосом выкрикивает:

– Напрасно вы здесь стоите, здесь ничего не будет показано, будет показано только внутри, билет стоит тридцать копеек, напрасно вы здесь стоите, показано будет только внутри.

Клоун орет и щиплет себя за штаны.

Шестеро парней отважно дуют в медные трубы, директор зверинца кричит сквозь гром:

– Сейчас начинается грандиоз… – А что у тебя есть? – спрашивает недоверчивая толпа. – Тигр есть?

– Настоящий! – уверяет директор. – Настоящий тигр. Советский! – загадочно добавляет он.