Андрей Кивинов - Три дня без любви Страница 16

Вадик с третьей попытки встал с холодного пола. Если сказать политкорректно — болела не только голова. Ничего ж себе, сходили к девочкам…

Сержант подвел его к столу, достал из ящика отобранные пожитки: ремень, шнурки, мобильник с разряженной батарейкой, бумажник.

— Здесь три тысячи было, — прошептал освобожденный, заглянув внутрь.

— Э, слушай! — посмотрел на него девственно-чистыми глазами сержант. — Хочешь сказать, я взял твои деньги?

— Я говорю, что их тут нет. А раньше были.

— Раньше у меня собственный дом был и двадцать баранов… Али Мохаммедов еще ни копейки чужой не взял. Не надо по девочкам бегать.

Вадик, хоть и получил сотрясение черепной коробки, но сумел понять, что лучше не спорить. А то можно снова упасть с лестницы. Он посмотрел на возвращенные часы. Половина одиннадцатого. Его продержали ровно столько, сколько положено по закону. Не придерешься. В этом отделе закон, без сомнения, уважали.

— А где мой друг? — Он вспомнил про Никиту. — Тоже с лестницы упал?

— Зачем так говоришь? — обиделся сержант. — Ушел он. Давно. Сам. Ступай, ступай.

Вадик вышел в отделенческий коридор. Одну из дверей запирала его вчерашняя знакомая Карина. Следователь СС. Без формы. Поздновато она сегодня. Следов насилия на ее лице он не заметил. Наверно, вчера она успела показать удостоверение, и «газпромовцы» побоялись связываться с представителями власти, пускай даже районного масштаба… Хорошо, когда есть удостоверение. И плохо, когда его не окажется в нужное время.

Она прошла мимо него, бросив незаинтересованный взгляд. Не задержалась ни на секунду, словно не узнала…

…Или правда не узнала?!

Вадик похолодел. Что же у него с лицом? Что эти эсэсовцы сделали с его прекрасным лицом?!

Он доковылял до доски объявлений, покрытой толстым стеклом. Там, где стенд оставался свободным, он смог рассмотреть свое отражение на темном фоне.

Однако крутые у них гримеры… «Оскара» давать можно. Губернатор Калифорнии из финала второго «Терминатора», когда его поплющили бетонной балкой, выглядел гораздо симпатичней банковского клерка.

Он перевел глаза на объявление. «По всем вопросам, связанным с противоправными действиями сотрудников, вы можете обратиться в районную прокуратуру. Тел…»

Вадик не станет обращаться. Он же с лестницы упал. В присутствии трех незаинтересованных свидетелей. А свидетели наверняка найдутся. Иначе тоже упадут.

Летний вечер радовал освежающей прохладой. В соседнем парке пели птицы, а на соседней стройке ухал агрегат, забивающий сваи. Хотелось слушать и слушать… И думать только о хорошем. Например, про розового фламинго в лучах заката.

Левая нога вела себя не очень хорошо. Не желала идти. Вадик оперся о кирпичную стену отдела и дотащился до угла здания.

— Ну, наконец-то! — раздался за спиной голос, который невозможно было спутать с голосом Максима Галкина. — Чего так долго?

Никита пострадал значительно меньше. Опять выручил бронеживот. И потом, он никого не обзывал проституткой и подписывал все, что велели, как подобает любому законопослушному гражданину. А бровь ему разбили при задержании.

— Ты чего, не ушел?

— Танкисты своих не бросают, — он подставил другу пухлое плечо, — обопрись, путь не близкий. Мы за линией фронта.

— Где?

— До базы шесть остановок на метро. Но до метро тоже надо добраться. А это километра два по проспекту. Боюсь, до закрытия не успеем. С такими-то ранами… — Он сочувственно посмотрел на Вадика. — Можно, конечно, на тачке доехать, но у меня полный финансовый коллапс. У тебя вроде три штуки оставалось.

— Если найдешь, можешь забрать себе…

— Вот козлы, — без лишних вопросов врубился в тему знавший жизнь брокер. — Кредитку тоже умыкнули?

— Нет… Ума, наверное, не хватило.

— Значит, мы спасены!

— Не совсем. — Вадик потер ладонью лоб и наморщился, словно футболист, вымаливающий у судьи желтую карточку для сбившего его соперника. — Я, кажется, пин-код забыл.

— Как забыл?! — расстроился Никита, собиравшийся было поднять руку и крикнуть: «Эй, извозчик!»

— Если тебе прямым в нос зарядят, ты собственный ИНН забудешь.

— Я его и так не знаю…

Вадик не прикидывался, чтобы сэкономить на таксомоторе. Он действительно не помнил кода. Удар у майора был поставлен хорошо, не оставлял никаких шансов на спасение. Самое страшное, он нигде не записал его. Цифры вызывали какую-то ассоциацию — то ли год, когда началась Первая мировая война, то ли чей-то день рождения. Такой вот нехилый разброс. И поэкспериментировать нельзя — после третьей попытки банкомат проглотит карточку. Оставалось надеяться, что через несколько дней память восстановится.

— И что делать? У меня даже на метро не наберется. И дома пусто. Можно доехать и у матушки перехватить, но она на тусовку с подружками ушла. Во попали. Хоть на газоне ночуй!

— Замерзнем на газоне. Да и мокро. — Теперь лицо Вадика походило на лицо футболиста, который не симулировал, а действительно получил в кость. — Пешком пойдем. Хотя бы до метро. А там что-нибудь придумаем. На крайняк, попросим у прохожих.

— Ты посмотри еще, может, мелочь оставили? — больше для самоуспокоения предложил Никита.

Мимо прошуршал узкоглазый желтый «ниссан», освежив друзей водицей из широкой лужи. Сразу стало легче. Несмотря на близорукость, Вадик смог разглядеть знакомый профиль следователя СС Шварцкопф.

— Нет, — он стер с лица воду, — не оставили. Они ничего не оставляют. Пошли…

…Если бы художник Василий Верещагин, изображавший ужасы войны, жил в наше время, то свою знаменитую картину «Смертельно раненный» он мог бы смело писать с двух молодых людей, перемещавшихся вдоль проспекта в направлении станции метрополитена, опираясь друг на друга. И картина вышла бы не хуже.

Дабы скрасить поход, друзья делились полученными положительными впечатлениями.

— Слышишь? — приложил ладонь к уху Евпатий Эммануилович. — Это иволга… А это соловей. Соловья ни с кем не спутаешь. Помню, как-то в деревне…

— Ты зачем такие показания дал? — перебил орнитолога Вадик. — Не в первый раз, оказали услуги… Да еще меня приплел.

— Мне не оставили выбора. Он пригрозил все рассказать матушке, а у нее сердце. Могла не выдержать. Да ладно, не велика ложь.

— Все с маленькой лжи и начинается… А ты успел? Ну, получить услуги? Орал, как кот помойный…

— Хм… Ну вообще-то, до этого дело не дошло. А орал, потому что она мне позвонок вправила. У меня он давно ныл, а она как дернет… С хрустом, — блаженно зажмурился Никита, — реально отработала.

— По-моему, они не проститутки.

— Да, не повезло… Ну кто ж знал?..

— А теперь их прикроют. А то и посадят. Из-за твоих показаний. Люди честно зарабатывали на хлеб массажем.

— Ты словно с Гондураса прилетел! Никто их не посадит! Зачем же убивать курицу, несущую золотые яйца? Просто теперь у них будет другая «крыша». Не соломенная, а железная. А если бы тоже не выпендривался, сейчас бы не хромал. И давно были бы дома.

Диспут прервал звонок мобильника. Нетрудно догадаться, что это был мобильник Евпатия Эммануиловича.

— Алло… Да, ма… Не, мы гуляем тут, воздухом дышим, а то все биржа, биржа… Погода хорошая, не хочется дома сидеть… Чего? Да ерунда это какая-то… Она не пьяная, часом? Да успокойся, мало ли что кому покажется. Мне тоже иногда танки вместо машин мерещатся. Не переживай… Погоди, ты когда дома будешь?.. Понял… Ну, давай, целую.

Захлопнув мобильник, Никита выругался, как настоящий танкист. С огоньком.

— Что случилось?!

— Матушке тетка позвонила. Сестрица ее. По телику нас только что показали. В криминальной хрони. По «регионалке». В полный рост. Задержаны в притоне для разврата… Сволочь!

— Кто? Тетка?

— Да при чем здесь тетка? Майор этот… Пронин или Прохоров. Обещал же, гнида, что никому ни слова.

— Не фиг было протоколы липовые подписывать… Меня тоже показали?

— Да наверняка… Хорошо, матушка сама не видела. А тетка запойная, я сказал, что перепутала. Кстати, они в полночь выпуск повторят и под утро. Уроды. Словно показывать больше нечего.

Вадик опустился на газон. Интересно, в Новгородской области «регионалка» ловится? Почему-то его больше волновало, увидит ли репортаж тесть. А не мать, Лерка или банковское начальство. И представил реакцию Ивана Сергеевича. «Ну, уклонист несчастный, готовься…» И побежит смазывать пистолет.

Какая чудовищная несправедливость. Он, который фактически ни разу не изменил законной жене, прослывет в глазах мировой и российской общественности каким-то моральным уродом, посещающим подпольные бордели. И никому ничего уже не докажешь. И в суд не подашь иск о защите чести, достоинства и деловой репутации. Засмеют.

Дойти до метро до закрытия станции они успели. Но денег в карманах от этого не появилось. Оставалось протянуть руки. Но кроме «Работать надо, пьянь!», ничего конструктивного друзья не услышали, а наличности не увидели. Увы, сегодня их лица не были совместимы с понятием «порядочность».