Феликс Кривин - Гиацинтовые острова Страница 16

Так считают те, кто никогда не был попугаем. Настоящим попугаем, таким, как Кеа, молодец против овец в лучшем смысле этого слова.

Глухарь тоже молодец, хотя и не против овец, потому что овцы его не волнуют. Но он тоже не станет искать стихию потеплей, его вполне устраивает его родная стихия.

Глухарь в снегу как у себя дома. Он ныряет в сугроб прямо с дерева, и тут ему все: и крыша над головой, и подушка под головой, и мягкая белоснежная перина.

Другим это не подходит. Построй им из снега дворец, они в нем не станут жить. Но Глухарь не собирается жить, как другие. Другие и на деревьях не могут жить. А некоторые вообще не могут жить без курятника. Построй им сначала курятник, а потом они будут жить.

Глухарь живет, никому не делая одолжения. И он не отгораживается от природы курятниками, поэтому снег для него — родной дом, и лес для него — родной дом, и весь мир для него — родной дом. Весь мир, а не только курятник.

Но скажите: кому это нужно — вариться в кипятке, зябнуть в снегу или добывать воду химическим способом? Разве мало вокруг стихий, более пригодных для жизни? Пускай не родных, но более пригодных для жизни?

Тут полезно заглянуть поглубже в историю.

Когда на Земле появились первые жители, точнее — микрожители, а еще точнее — микроорганизмы, Земля была совершенно непригодна для жизни. Как в этом случае естественно поступить? Приспособиться к отсутствию жизни? Но ведь это значит — попросту умереть. Микрожители не хотели умирать, и они решили приспособить к жизни нашу планету.

Работа была сложная, все приходилось делать самим: от добычи сырья до выпуска готовой продукции. Первый вопрос: где достать кислород? Завозить — далеко и неоткуда: на других планетах с кислородом не лучше. Приходилось добывать кислород из камня, из руды — из чего только его добывать не приходилось! Но и кислород — это еще не все, надо приготовить почву для жизни. Растения, во всяком случае, без почвы не проживут. А откуда взять почву? На Земле ее нет… Пришлось создавать самим, своими руками…

Лишь только Земля была приспособлена для жизни, появилось много желающих пожить — в готовых, пригодных для жизни условиях. Появились растения. Появились животные. Вот теперь бы микрожителям уйти на покой: они свое дело сделали, но они не уходят. Земле нужен уголь — они дают уголь. Нужен металл — они дают металл. Правда, не все от них зависит, и если Земля все еще не целиком пригодна для жизни, то это потому, что слишком многие на ней ищут, где лучше, вместо того, чтобы самим делать жизнь лучше.

Когда Илистый Прыгун из отряда окунеобразных вышел на сушу, он, конечно, пришел на готовое: переселение рыб давно закончилось, и те, которые вышли раньше, ушли далеко, поднялись высоко, а некоторые даже, по слухам, вышли в люди. Собственно, потому и вышел на сушу Илистый Прыгун, что ему захотелось выйти в люди.

Теперь, когда он увидел, что это дело достаточно перспективное…

Выпрыгнул Прыгун на берег, попрыгал по берегу, а куда дальше прыгать — не знает. Видит: прыгает кто-то мимо, попрыгал за ним.

— Извините, не подскажете, куда мне тут прыгать?

— А куда вам надо?

— Видите ли, многие из наших рыб вышли на сушу. Птицами стали. Людьми. В общем, устроились. Я бы тоже хотел человеком стать. Или птицей.

— Так сразу? Так сразу нельзя. Сначала вам придется пройти эволюцию.

— А это далеко идти?

— Далековато. Пойдете вот так прямо, прямо — дойдете до земноводных. Потом пойдете прямо, прямо — дойдете до пресмыкающихся. Потом пойдете прямо, прямо…

— Я уже устал идти, — сказал Илистый Прыгун. — Лучше я прыгну в воду, освежусь…

И он прыгнул обратно в воду.

Так и остался рыбой Илистый Прыгун. Но время от времени он все же выпрыгивает на берег — порасспрашивать, нет ли пути покороче, чтоб, минуя эволюцию, побыстрее дойти. Но, услышав, что сначала нужно идти прямо, прямо — до земноводных, а потом прямо, прямо — до пресмыкающихся, Илистый Прыгун тут же прыгает в воду, убоявшись такого длинного пути.

Хороша стихия, когда она обжита, тогда каждый считает ее родной стихией. Когда стихия благоустроена, когда в ней можно жить легко и спокойно, почему не считать стихию родной?

А когда в ней неспокойно?

Толстолоб из семейства карповых при малейшем беспокойстве покидает родную стихию и выпрыгивает из нее — куда? В воздух, где живут птицы. Где живут стрекозы и бабочки. Но где не живут толстолобы. Где рыбы вообще не живут.

Толстолоб покидает родную стихию, потому что в родной стихии пронесся какой-то шум. Он, как многие, любит тишину, но где он ищет тишину? Разве в воздухе можно найти тишину?

Оглушенные громом, облака осыпаются с неба и находят в воде тишину. Листья падают в воду, оглушенные ветром. И от выстрела падает птица… Никто не находит в воздухе тишины.

И Толстолоб не находит… Где-то на третьем, четвертом метре Толстолоба начинает тянуть обратно. Есть такой всемирный закон: нас тянет в нашу стихию, и мы, как толстолобы из семейства карповых, плюхаемся в нее, спешим с нею слиться, чтобы больше никогда не отделять ее от себя…

Голубая кровь Каракатицы льется в голубые моря, спешит возвратиться в моря, как отторгнутая, по неотторжимая частица. Внутренний мир Каракатицы, запертый в Каракатице, отделенный Каракатицей от внешнего мира, возвращается в этот мир.

Как он рвался сюда! Он кипел и бурлил, он готов был разорвать стенки сосудов. Он не признавал этой тюрьмы, которая называла себя Каракатицей, он не признавал этой Каракатицы, которая называла его своим собственным внутренним миром. Собственный мир! Разве мир может быть чьей-то собственностью? Внутренний мир — это частица внешнего мира.

Безграничный голубой океан сливается с безграничным голубым небом, и всему этому нет границ. Нет границ этому голубому миру, который мы называем внешним, но который по сути внутренний, пусть не собственный, но внутренний, наш, словно он вытек из наших жил…

Голубая кровь Каракатицы льется в голубые моря и сливается с голубым небом… Может быть, все на свете небеса и моря — это голубая кровь Каракатицы…

Вот она — родная стихия. Мы думаем, что она вне нас, а она внутри нас, и нам никуда от нее не уйти, потому что от себя уйти невозможно.

Так что же нам остается делать?

Прежде всего — запомнить следующее:

— тот, кто ищет, где лучше, находит, где хуже, поэтому не нужно искать легких стихий;

— чем стихия труднее, тем она нам роднее, потому что мы создаем ее своими руками (по примеру микрожителей — первых жителей Земли);

— как ни трудно быть попугаем, но человеком быть еще трудней. Однако именно эти трудности помогают стать человеком;

— не нужно отгораживаться от мира курятником: ни одна из перечисленных выше стихий не может поместиться в курятнике;

— тот, кто приходит на готовое, уходит не солоно хлебавши (как постоянно уходит Илистый Прыгун, так и не сделав на земле эволюции);

— в трудную минуту не спешите покидать родную стихию. Помните опыт Толстолоба и всемирный закон: все равно вас потянет назад, в родную стихию;

— помните, что ваш внутренний мир не отделим от внешнего мира, и не пытайтесь их разделить: вы и ваша родная стихия — нерасторжимые части одного целого;

— не ждите, что стихия вам будет родная, если вы сами ей не родной. Живущие в море, в небе и на земле! Будьте до конца родными родной стихии!

Моллюск-Блюдечко

Моллюск-Блюдечко живет в блюдечке. Другие живут в чашечках, предпочитая более высокие стены, но Моллюск-Блюдечко предпочитает стенам простор, а что на свете просторней блюдечка?

— Слишком открыто, — говорят те, кто любит высокие стены и глубокие раковины. — Стоит приподнять блюдечко, и тут ты весь на виду.

Да, конечно, в какой-то степени это открыто. Моллюск-Блюдечко может жить открыто, потому что ему нечего скрывать. Его всего можно охватить одним глазом, даже если иметь совсем маленький глаз, — зачем же ему высокие стены? Ведь сам-то он маленький, а мир вокруг — большой, кто же из них двоих заинтересован в общении? Небось у этого мира есть от Моллюска что скрывать, однако он не прячется в раковину. Если бы весь мир спрятался в раковину — ого, представьте себе, где бы тогда в нем жить?

Воздушная пехота

Коростель не любит отрываться от земли, хотя у него и крылья, и все как положено. О нем говорят: перелетная птица, а какая он перелетная птица, когда он даже перелеты совершает пешком, перелетая разве что через моря и реки?

Поглядели бы вы на него, когда он возвращается в родные места. Он выходит из Африки и идет через всю Европу, через многие страны, через поля и леса…

— Эй, пехота! — кричат ему с высоты. — Веселей шагай, догоняй авиацию!

Это птицы называют себя авиацией, потому что они, видите ли, умеют летать. Коростель тоже умеет летать, но он предпочитает ходить в пехоте. Так ему интересней, потому что много ли увидишь с высоты? А здесь, на земле, чего только не увидишь!