Джастин Халперн - Все тёлки мимо Страница 17

Время шло как-то странно – не уследить, сколько уже утекло. Я ориентировался лишь по тому факту, что иногда сбоку вырывалось гигантское облако холодного как лед пара и зал ненадолго погружался в туман: собственных рук не видишь. Райан прикончил свой запас бухла и большую часть моего. А потом, если глаза меня не обманули, он посадил Элоису себе на закорки. Наверно, часа два скакал по залу и вызывал другие пары на рыцарский турнир – типа, "выбить всадницу из седла". Наконец охранники потребовали, чтобы он перестал. А я танцевал до семи утра со всеми, кто опрометчиво встречался со мной взглядом.

Под утро моей партнершей стала высокая поджарая блондинка. Лет двадцати восьми, судя по ее виду. Мы усердно терлись друг об дружку в зале, а потом она потащила меня наверх, на балкон. Тут-то я и заметил, что небо стало светлее.

– О черт, ты просто марафонец, – сказала она и приложилась к бутылке с водой. Правда, большая часть воды пролилась мимо – по подбородку, на грудь, на белый облегающий топ.

– Да нет, я просто танцую…

– Как тебя зовут?

– Роберт Ч. Мэньюфас, – выдал я свою "легенду", но тут же смекнул: никто никогда не представляется полным именем, да еще и с инициалом.

– У тебя случайно "экстази" не найдется?

– "Экстази"? Не-а.

– Тьфу, бля. Давай тогда "сто пятьдесят первого" выпьем.

С этой секунды у меня отшибло память.

На следующий день, в пять вечера, я проснулся на койке в нашем хостеле. Райан, в одних трусах, дрых ничком на полу. Прочую одежду он скатал в ком и подложил под голову вместо подушки. Элоиса и Анетта лежали валетом на соседней койке. Райан перекатился на живот, поднял глаза.

– Наверно, я отрубился, – сказал я. Голос у меня был сиплый.

– Ты помнишь, как выскакивал в центр танцпола и вызывал всех на соревнование? Кричал: "Я тут всех перетанцую?" – спросил Райан, протирая глаза, медленно-медленно.

– Не-а. Ну и как, я победил?

– Никто не соглашался. На тебя все орали. Потом ты спер у бармена ножик и отрезал от своей рубашки рукава. Бармен попросил нож обратно, ты начал строить из себя культуриста, а потом убежал. В общем, это было суперкруто.

Я торжествующе улыбнулся, но тут же почувствовал: мне дурно, мутит, как никогда еще в жизни.

Я привстал на койке – наверно, слишком стремительно, потому что меня тут же начало рвать. Я еле успел подставить под струю пустой пакет от чипсов. Попытался утереться рукавом – но рукава-то я отрезал. Теперь мои голые мускулы были измазаны блевотиной.

– А чем сегодня займемся? – спросил я Райана, то и дело глотая воду (бутылка с водой, к счастью, оказалась под рукой).

Райан передал мне свернутый кусок туалетной бумаги. Это движение заметно истощило его силы. Он сказал, запыхавшись:

– Тем же самым.

И действительно, следующая ночь была почти неотличима от предыдущей. Только на сей раз мы пошли в клуб "Амнезия", и вечеринка там была лиловая вместо белой, и я назвался "Питер Шлезингер", торговец яхтами, и целовался с незнакомкой, которая попросила у меня не экстази, а кокаин, а на следующий день мне было еще хуже, чем в прошлый раз. И еще одно отличие: я проснулся в трусах, надетых поверх слаксов.

Итак, мы занесли в свой послужной список две полноценные ночи в клубах Ибицы. Наша четверка выехала из хостела и погрузилась на паром до Барселоны. Я был доволен достигнутым. В Европу меня привела надежда полностью переродиться – сделаться тем человеком, которым у меня никак не получалось стать дома. И теперь я был уверен: если я возьму пример с героя, в которого превратился на эти две ночи, моя жизнь улучшится многократно. Но тут появилось еще одно новое ощущение, ужасное – я словно бы начал пухнуть. Живот стал твердым на ощупь. И вообще превратился в пузо – точно у беременной на седьмом месяце. А еще я ощутил полный упадок сил. Спустился в салон, бухнулся в кресло – их там было сотни две, – сомкнул глаза и заснул.

Часа через четыре мои глаза самопроизвольно раскрылись. В животе происходило что-то нехорошее: казалось, я проглотил крысу и теперь она раздирает когтями мои кишки, пытается вырваться на свободу. Я попытался снова забыться сном, но куда там… Так я и просидел, скорчившись на кресле, еще девять часов до рассвета, пока мы наконец не прибыли в Барселону. Я попытался втолковать Райану, что мучаюсь от боли, но он выдал свою гипотезу (Райан не верит в традиционную медицину).

– Спорим, это от колебаний волн в море. Наверно, клетки твоего организма не привыкли к местным частотам.

– Нет, вряд ли, – ответил я, еле ворочая языком. Я пытался игнорировать боль. Кое-как добрался до вокзала, где мы сели на мадридский поезд. Но когда мы заселились в хостел в Мадриде, я еле держался на ногах. Нам дали номер без окон, где было еще жарче, чем на улице (а на улице – градусов тридцать восемь). Я рухнул на койку у самой двери, свернулся в позе эмбриона, надеясь, что полегчает. Но вышло наоборот: когда я попытался подтянуть ноги к подбородку, колющая боль пронзила живот, отдалась в груди.

– Рай, мне надо в больницу, – застонал я.

– А по-моему, у тебя все само пройдет. Теперь ты далеко от океана, от всех этих диких частот.

– Рай, в самом-то деле! Мне срочно надо в больницу. Рай кивнул, осторожно приподнял меня с постели. Я закинул руку ему на шею, он помог мне спуститься по лестнице и выйти на улицу. Мы поймали такси. Минут через десять я сидел в приемном покое. Подошла медсестра. Спросила что-то по-испански. Ни я, ни Райан ее не поняли.

– Что болеть? – в итоге сказала она на ломаном английском.

– Я думаю, частоты океана поломали его клетки, – сказал Райан.

– У меня болит живот, – сказал я.

– Вы показать, где.

Я обвел рукой весь живот. Медсестра кивнула. Через пять минут она отвела меня в палату и уложила под капельницу. Еще через двадцать минут я оказался в рентгеновском кабинете.

Техник приказал мне что-то по-испански. Я догадался, что надо раздеться. И только по выражению его лица сообразил: снимать трусы все-таки необязательно. Я поспешил снова натянуть трусы – так сказать, поспешил, я еле мог пошевелиться. Техник сделал пару снимков. Мы с Райаном подождали в коридоре. Наконец медсестра проводила нас в маленький кабинет. Врач, молодая женщина в белом халате и брюках, сидела за столом, на котором были разложены рентгеновские снимки.

–  No hablas espanol, si? [8] – спросила она.

– Только чуть-чуть.

– О\'кей, попробую объяснять по-английски. Она показала нам снимок.

– Твой желудок – как очень бешеный. Не работает. Вот, – и она показала на два темных пятна под моими ребрами. – Это… э-э-э… – она обернулась к медсестре, что-то быстро спросила по-испански. Медсестра пришла ей на выручку.

– Ай, я знать, это не очень приличные слова, но чтобы вы понять: слишком много какашкас, слишком много пук-пукас – там внутри, – и она тоже показала на темные пятна.

– Класс! – воскликнул Райан. – Таких крутых диагнозов я никогда не слышал.

– Спасибо, – ответила медсестра без тени юмора.

– Так в чем дело? – спросил я.

– Чувак, у тебя в животе слишком много какашкас и пукас. Все кристально ясно, – и Райан захихикал.

– Ты ел наркотики? – спросила врач.

– Нет. Никаких наркотиков.

– Алкоголь?

– Да. Я много выпил.

– Мы ездили на Ибицу, – вставил Райан. Медсестра и врач кратко самодовольно переглянулись – мол, "так мы и думали". Может, они заключили между собой пари: на Ибицу мы ездили или еще куда-то?

– О\'кей, Джастин, – снова заговорила врач. – Некоторые люди очень хорошо могут алкоголь… и они много ходят на дискотеки, и все о\'кей. Некоторые люди очень плохо могут алкоголь, для них дискотеки – очень плохо, для них хорошо – тихо сидеть на месте. Для тебя хорошо – тихо сидеть на месте.

Затем она объяснила мне: поскольку в последние сорок восемь часов я резко поменял образ жизни, мой желудок удивился и забастовал. Живот болит, потому что у меня запор и скопление газов в кишечнике. Врач сказала, что несколько дней я вообще не смогу ходить, и выписала рецепт на слабительные и обезболивающие. Я рассыпался в благодарностях. Мы поковыляли в аптеку.

Раскрыв бумажник, я наткнулся на телефонную карточку и вспомнил, что давно надо позвонить родителям. Оплатил визит к врачу и лекарства. Мы с Райаном вернулись на такси в хостел. Еле живой от усталости, я все-таки набрал номер родителей. Трубку подняли немедленно.

– Ептыть, полпятого утра, бля, – раздался папин голос.

– Ой, извини, я не сообразил.

– Кой черт звонит по ночам, бля?

– Пап, это Джастин.

– Джастин? Ох, сын, ну и голос у тебя – совсем затраханный.

– Да, мне что-то нехорошо.

– Нехорошо? А конкретно? – выпалил папа, явно встревожившись.

– Пап, я тут, ты только маме не говори, чтобы она не волновалась… У меня скоро все пройдет, но пришлось обратиться в больницу.

– Ох ты. Что за болезнь?

Я рассказал, как провел последние дни: Ибица, мини-бутылочки, боль в животе, рентген. Даже рецепт зачитал по телефону. Папа выслушал меня молча.