Марк Твен - Янки при дворе короля Артура Страница 17

Разговоръ этого миролюбиваго народа какъ-то странно звучалъ для современнаго американскаго уха. Они считались свободными людьми, а между тѣмъ, они не имѣли права безъ позволенія оставить владѣнія своего лорда или своего епископа; они не имѣли права печь дома своего собственнаго хлѣба, но имъ дозволялось только сѣять хлѣбъ, жать его, молотить, а зерна нести на мельницу лорда и молоть тамъ, а хлѣбъ печь въ его пекарняхъ и за все платить. Они не имѣли права продать ни одной собственной вещи, не заплативъ своему лорду хорошаго процента за такую сдѣлку, точно также они не имѣли права и купить какой-нибудь вещи, не вспомнивъ о его кассѣ; они обязаны были безвозмездно собрать его жатву и должны были являться по первому приказанію на работу, оставляя свои собственныя жатвы на добычу опустошительной бури; они должны были садить для него фруктовыя деревья на своихъ поляхъ и негодовать на самихъ себя, если его безголовые собиратели плодовъ будутъ топтать зерна подъ деревьями; они должны съ терпѣніемъ выносить причуды своего лорда; такъ, напримѣръ, если ему вздумается, во время охоты, пронестись галопомъ по ихъ полямъ вмѣстѣ съ своими гостями и уничтожить результатъ ихъ терпѣливаго труда; имъ не дозволялось разводить самимъ голубей, а если цѣлая стая этихъ птицъ прилетала изъ голубятни лорда и клевала ихъ хлѣбъ на корню, то эти свободные люди не должны были давать волю своему гнѣву и не смѣли убить ни одной птицы, такъ какъ за это послѣдовало бы строгое наказаніе; лишь только ихъ жатва была собрана, какъ являлся цѣлый кортежъ грабителей, которые брали съ нихъ дань; во-первыхъ церковь брала десятую часть, затѣмъ королевскіе коммисары — двадцатую, потомъ люди лорда производили. опустошеніе въ остальномъ; послѣ всѣхъ этихъ поборовъ свободнымъ людямъ предоставлялась свобода убирать въ житницу остальное, если только изъ-за этого стоило хлопотать; а болѣе всего этотъ свободный народъ былъ обремененъ налогами, налогами и налогами; между тѣмъ, какъ ни лорды, ни бароны не несли никакихъ налоговъ; если какой-нибудь баронъ желалъ спать спокойно, то свободный человѣкъ, послѣ тяжелой дневной работы, долженъ сидѣть и пугать прутьями лягушекъ, чтобы тѣ не квакали; если дочь свободнаго человѣка… нѣтъ, эта послѣдняя низость внѣ всякихъ описаній, наконецъ, если свободный человѣкъ приходитъ въ отчаяніе отъ испытываемыхъ имъ мученій и жертвуетъ жизнью, прибѣгая къ смерти, какъ къ единственному спасенію, то церковь осуждаетъ его на вѣчный огонь, законъ сожигаетъ его трупъ въ полночь на перекресткѣ, а его господинъ, баронъ или епископъ конфискуетъ все его имущество и его вдову и сиротъ выгоняютъ за дверь.

И вотъ тутъ собрались эти свободные люди раннимъ утромъ исправлять дорогу для своего лорда-епископа и работать на него три дня безплатно; каждая глава семьи и каждый старшій сынъ въ семьѣ должны работать по три дня даромъ и, кромѣ того, прибавлялся еще одинъ день для ихъ слугъ.

Эти-то бѣдные, мнимо-свободные люди ѣли свой скромный завтракъ и разговаривали со мною; всѣ они съ большимъ смиреніемъ и съ самымъ искреннимъ уваженіемъ относились къ своему королю, къ церкви, къ вельможамъ и вообще къ благороднымъ, такъ что лучшаго нельзя было и желать; было что-то жалкое и вмѣстѣ съ тѣмъ комичное въ этихъ людяхъ. Одинъ только изъ всѣхъ этихъ работниковъ, сидѣвшихъ со мною и жевавшихъ черный хлѣбъ, показался мнѣ смышленнѣе другихъ; я отвелъ его въ сторону и разговорился съ нимъ. Когда нашъ разговоръ былъ конченъ, то я попросилъ его дать мнѣ каплю чернилъ изъ его жилъ и затѣмъ съ помощью тонкаго прутика, сорваннаго съ дерева, я написалъ на кусочкѣ коры: «Помѣстите его въ мужскую факторію», затѣмъ, передавая ему этотъ кусочекъ коры, сказалъ:

— Идите во дворецъ въ Камелотѣ и отдайте это въ руки Аміасо Ле Пулэ, котораго я называю Кларенсомъ, онъ это пойметъ.

— Значитъ, онъ патеръ? — спросилъ этотъ человѣкъ и съ его лица исчезъ восторгъ.

— Какъ, патеръ? Развѣ я не говорилъ вамъ, что патеры и вообще духовныя лица не имѣютъ доступа въ мою факторію. Вы и сами вступите туда только подъ тѣмъ условіемъ, что ваша религія, какая бы она ни была, составляетъ вашу совершенно свободную собственность?

— А вотъ какъ это будетъ, тогда я очень доволенъ; сначала же меня взяло было сомнѣніе, когда я узналъ, что тамъ находится этотъ патеръ.

— Но я говорю вамъ, что это вовсе не патеръ.

Однако, это, казалось, его не удовлетворило и онъ спросилъ

— Какъ же онъ не патеръ, а умѣетъ читать?

— Онъ не патеръ, а умѣетъ читать и писать также; я самъ его выучилъ.

Лицо этого человѣка просвѣтлѣло. А я продолжалъ:

— И первое, чему васъ будутъ учить въ этой факторіи, это читать и писать…

— Меня? О, я готовъ отдать всю кровь моего сердца, лишь бы только выучиться этому искусству. Но я сдѣлаюсь вашимъ рабомъ, вашимъ…

— Нѣтъ, вамъ не нужно быть ничьимъ рабомъ; берите вашу семью и ступайте. Вашъ лордъ-епископъ конфискуетъ ваше небольшое имущество; но это не бѣда. Кларенсъ устроитъ васъ хорошо.

ГЛАВА XIV.

«Защищайся, Лордъ!»

Я заплатилъ три пенни за мой завтракъ; это была очень хорошая цѣна, такъ какъ даже за одну пенни можно было накормить нашимъ завтракомъ двѣнадцать человѣкъ; но въ это время я чувствовалъ себя очень хорошо и любилъ иногда быть расточительнымъ; кромѣ того, этотъ народъ охотно накормилъ бы меня и даромъ, какъ ни скудна была ихъ провизія; они искренно благодарили меня, потому что здѣсь деньги цѣнились очень дорого, такъ что мои деньги доставили болѣе удовольствія, чѣмъ если бы онѣ лежали у меня въ шлемѣ; это были желѣзныя пенни и ихъ вѣсъ былъ неопредѣленный и полудолларъ составлялъ въ эту минуту порядочную для меня тяжесть; кромѣ того, въ это время я былъ расточителенъ еще потому, чтобы освободиться отъ лишней тяжести; но еще была и та причина, что, не смотря на свое продолжительное пребываніе въ Британіи, я еще не приноровился къ пропорціямъ вещей и еще не дошелъ до того, чтобы знать, что пенни во времена Артура и пара долларовъ въ Коннектикутѣ было почти одно и тоже: именно близнецы, какъ вы говорите, по отношенію къ погонѣ за властью. Если бы мое пребываніе внѣ Камелоты ограничивалось нѣсколькими днями, то я платилъ бы этому народу красивыми новенькими монетками нашей собственной чеканки; это доставляло бы не менѣе удовольствія и мнѣ и имъ. Я исключительно принялъ бы американскую валюту. Въ одну или двѣ недѣли центы, дюймы, никели, четверти и полудоллары, а слѣдовательно масса золота постоянно лилась бы рѣкою въ коммерческихъ жилахъ королевства и я, конечно, увидѣлъ бы, какъ эта новая кровь освѣжаетъ ихъ жизнь.

Я попросилъ фермеровъ дать мнѣ кремень и огниво, и когда они усадили на лошадь меня и Сэнди, то я закурилъ трубку. Когда первыя струи дыма показались черезъ забрало моего шлема, то всѣ эти люди направились къ лѣсу, а Сэнди обернулась назадъ и бросила на дорогу мрачный взоръ. Они полагали, что я одинъ изъ тѣхъ огненныхъ драконовъ, о которыхъ они такъ много слышали отъ рыцарей и другихъ профессіональныхъ лгуновъ. Мнѣ стоило не мало труда убѣдить этотъ народъ вернуться обратно на ихъ мѣсто. Затѣмъ я имъ сказалъ, что это такого рода чары, которыя могутъ принести вредъ только моимъ врагамъ. Я обѣщалъ имъ, положивъ руку на сердце, что всѣ тѣ, которые не чувствуютъ ко мнѣ никакой вражды, могутъ пройти совершенно спокойно мимо меня, а тотъ, кто останется позади, будетъ пораженъ смертью. Весь этотъ кортежъ прошелъ мимо меня съ большою быстротою. Никто изъ нихъ не былъ настолько любопытенъ, чтобы остаться позади и посмотрѣть, что съ нимъ случится.

Я потерялъ время съ этими взрослыми ребятами, ихъ страхъ совершенно прошелъ и они были въ восторгѣ отъ чуда, заставивъ меня выкурить въ ихъ присутствіи пару трубокъ и тогда только меня отпустили. Однако, время не было потеряно непроизводительно, такъ какъ Сэнди была въ поискахъ за новостями, она это очень любила, какъ вамъ извѣстно. Такая отсрочка заставила хотя на нѣсколько времени замолчать ея говорильную мельницу, а это уже былъ хорошій выигрышъ. Но, кромѣ всѣхъ этихъ выгодъ, я все же кое чему выучился. Я теперь былъ готовъ для встрѣчи съ исполиномъ или съ людоѣдомъ — словомъ, кому вздумалось бы теперь явиться.

Мы провели ночь у благочестиваго отшельника и всѣ мои невзгоды начались на слѣдующій день послѣ обѣда. Мы переѣзжали наискось широкій лугъ и я, за отсутствіемъ всякой музыки, ничего не видѣлъ, ничего не слышалъ, какъ вдругъ Сэнди внезапно прервала какое-то замѣчаніе, начатое ею еще утромъ, и воскликнула: — Защищайся, лордъ! Твоей жизни грозитъ опасность! Она соскользнула съ лошади, прошла нѣсколько шаговъ и остановилась. Я посмотрѣлъ и увидалъ вдали, подъ деревомъ, шесть вооруженныхъ рыцарей съ ихъ оруженосцами; вѣроятно, между ними происходилъ какой-то споръ, должно быть, о томъ, чтобы подтянуть сѣдла. Моя трубка была готова и я долженъ былъ бы уже зажечь ее, если бы не потерялъ времени въ размышленіяхъ, какимъ образомъ уничтожить всѣ притѣсненія въ этой странѣ и отдать народу всѣ украденныя у него нрава и полномочія, не обижая при этомъ никого. Наконецъ, я закурилъ трубку и пока я съ нею возился, рыцари уже были близко. Они явились всѣ вмѣстѣ; но въ нихъ не было того рыцарскаго великодушія, о которомъ случается читать такъ много, чтобы одинъ отдѣлился изъ нихъ для битвы съ противникомъ, а другіе смотрѣли бы на это подъ деревомъ; нѣтъ, они явились всѣ вмѣстѣ съ шумомъ и трескомъ, подобно бомбамъ изъ батареи; они явились съ опущенными внизъ головами, съ развѣвающимися сзади перьями и съ вытянутыми пиками. Это былъ великолѣпный видъ, прекрасный видъ! — но, конечно, только для такого человѣка, которому пришлось бы стоять только подъ деревомъ. Я также вытянулъ пику и ждалъ, ждалъ съ бьющимся сердцемъ, такъ что желѣзная кольчуга чуть не треснула на мнѣ, затѣмъ я выпустилъ густой клубъ дыма изъ подъ забрала моего шлема. Но клубъ дыма разсѣялся и исчезъ.