Феликс Кривин - Полет Жирафа Страница 19

Исповедь тигра

Не жалею, не зову, не плачу,что живу я так, а не иначе,что, войдя в преклонные лета,прожил жизнь не тигра, а кота.

Что дрожал и умирал от страха,что ни день давал я мах за махом,что к начальству ластился, как кот,чтобы слопать лишний бутерброд.

Извините, зайцы и бараны,что ушли из жизни слишком рано!Обращаюсь к мертвым и живым:всё пройдёт, как с белых яблонь дым.

Ну, Пушкин!

Ах этот Пушкин! Он тогда моложе,он лучше был, и мне не позабытьЕго слова: «Любовь ещё, быть может…»Конечно, может. Как же ей не быть!И я твержу, я лезу вон из кожи,свои года пытаясь превозмочь,В надежде, что любовь ещё быть может.Конечно, может. Как же ей не мочь?Слова, слова… Такая вроде мелочь,но их коварным смыслам нет числа.Не мочь, не мочь… А там, глядишь, и немочь.А там и немощь… Страшные дела.Ах этот Пушкин! Наважденье наше.Тягаться с ним — кому достанет сил?Хотел сказать я просто: «Свет Наташа!»но он и тут меня опередил.Довольно слов. Куда я лезу сдуру!Я промолчу и буду пить вино.Ах эта русская литература!Что ни скажи — всё сказано давно.На этом фоне мне похвастать нечем,и ты меня, подруга, не суди.Я просто говорю: ещё не вечер.Что?Каково?Ну, Пушкин, погоди!

Сокращение классики

Ворона каркнула во всё воронье горло,сыр выпал, и его лисица спёрла.Теперь её не сыщешь, не догонишь…Чем больше каркаешь,тем больше проворонишь.

Далека ты, путь-дорога,но, не ведая другой,мы идём, шагаем в ногусо своей второй ногой.

Один поэт, надвинув шляпу,сказал в вечерней тишине:«О, дай мне, Джим, на счастье в лапу,дай, Джим, на лапу счастье мне!»

Ну как же город будет,ну как же саду цвесть,когда такие люди,что страшно рядом сесть?

Мятежной, бурною пороювоскликнул вдохновенный скиф:«Мы наш, мы новый мир построим!»Но где тот скиф? И где тот миф?

Аня! Поезд!

Полет жирафа

Театр

В купе поезда Инта-Воркута конвоир и его подконвойный.

ПОДКОНВОЙНЫЙ: Русский человек — широкий человек. До того широкий, что уже в стране не помещается.

КОНВОИР: А почему, вы думаете, такая великая русская литература? Потому что в другой литературе не поместился бы русский человек.

Вечер тихо встает за окном.

Возникает песня: «Слышен звон кандалов издалёка», но сама песня не издалёка, а из соседнего купе.

Дремлет конвоир, дремлет подконвойный, дремлет огромная родная страна.

Полёт Жирафа

Король Жираф жил ногами на земле, а головой в небе. Граждане задирали на него голову и рычали, ржали, лаяли, мяукали, хрюкали, блеяли восторженные слова. Речевой аппарат так устроен, что, когда голову задерёшь, рот раскрывается и из него вылетают восторженные слова, а когда голову наклонишь, рот закрывается до узенькой щёлочки, шквожь которую прошачиваютшя ишключительно шипящие жвуки. Шердитые. Жлые. Жачаштую швирепые. И шкладываютшя в ошкорби-тельные шлова.

При таком высоком положении небо стало Жирафу ближе, чем земля. Ему надоел этот восторженный рык, хрюк, мяук, показалось мало жить в небе только головой, захотелось целиком в него переселиться. Он подпрыгивал, но задержаться в небе не мог и всякий раз возвращался обратно на землю. И он говорил своему тайному советнику:

— Что-то меня тянет вниз, что-то не отпускает.

Тайный советник Жук, страдая маленьким ростом, удлинял себя за счет фамилии: Жукарес де ля Жук. Получалось красиво. Он собирал для короля информацию, заползая в личную жизнь граждан, поскольку личная жизнь представляла главный объект государственных интересов. Если б не личная жизнь, государство бы процветало, все граждане были бы счастливы, но они не были счастливы, потому что им мешала личная жизнь.

— Я думаю, вас не отпускают дела, — отвечал королю тайный советник. Надо кому-то передать дела, и тогда вас ничто не будет удерживать.

— А как вы, Жукарес? Вы не могли бы? Я только туда и назад.

«Назад» Жукарес пропустил мимо ушей, но «только туда» его заинтересовало. И он дал согласие.

Лишь только Жираф представил народу своего заместителя и отгремели, отревели, отхрюкали и отмяу-кали почести, Жукарес повел короля туда, где кончались все дела и земля обрывалась в небо. Они остановились над пропастью, и тайный советник сказал:

— Прощайте, ваше величество! Счастливых вам небес.

И Жираф полетел в небо.

Он летел пока ещё вниз, летать вверх ему ещё предстояло научиться. А Жукарес полетел к месту своей новой должности. Оказывается, он умел летать, а ползал только по роду службы.

Он старался лететь высоко, чтоб его было хорошо видно, но чем выше он поднимался, тем хуже был виден с земли. И тогда придворный Блох, блоха с амбициями мужского рода, посоветовал королю построить Вертикаль Влазьте, на которую можно будет влезть и сидеть.

Вертикаль строили изрядную, влазить было высоко. Многое пришлось разрушить на горизонтали, чтоб построить такую вертикаль: с кабинетами, букетами, конференц-залами, домами и дамами отдыха. И высоким троном, чтоб ещё шире раскрывать рты, задирая голову.

А Жираф летел в пропасть, которая выглядела, как небо: такая же глубокая пустота. И он думал, что это небо, что надо будет здесь научиться жить, потому что в небе, наверно, живут по-другому.

Он вдохновенно летел, орудуя ногами, как крыльями, но вдруг, на полном лету, его подхватила птица Археоптерикс, о которой известно лишь то, что она давно вымерла. А она не вымерла, потому что очень сильно молодилась и так, молодясь, дожила до нашего времени.

Жираф летел ей навстречу, и она за него ухватилась, потому что он летел так красиво на фоне небесной пустоты, а она летела из глубины веков и цеплялась за всё, что поднимало её на поверхность.

И Жираф за неё ухватился. Она была такая молодая в своей ослепительной древности, что пролететь мимо не было сил.

А птице Археоптерикс понравилась шея Жирафа, она ей напомнила шею Птеродактиля, которую она обнимала в своей легкомысленной древности, и она обхватила Жирафа, а Жираф ещё крепче обхватил её, — потому что как бы ни были крепки объятия летящего вверх, им не сравниться с объятиями летящего в пропасть.

И так они замерли на стыке времен, и Жираф уговаривал птицу лететь в его страну, где она будет королевой, но она не могла туда лететь, потому что там она давно вымерла.

И они расстались. Птица Археоптерикс полетела вверх, к вершинам науки палеонтологии, а Жираф — вниз, к глубинам всех пропастей и бездн, которые мы называем прошлым.

Между тем в королевстве, которое он оставил, один за другим сменялись великие; Букаш Великий, Мураш Великий и наконец Великий Никто.

И по мере того, как уменьшались великие правители, требовалась все более высокая Вертикаль Влазьте. И всё рушилось в государстве, освобождая строительный материал…

А Жираф Великий всё летел и летел в прошлое. Прошлое — огромная страна, правда, пока ещё не приспособленная для жизни. Но лететь в прошлое хорошо; по крайней мере, знаешь, что не разобьёшься.

Туфляк Ботинкер

Следы обычно куда-то ведут, а этот не вёл, потому что крепко увяз в камне. След ботинка или туфли на камне — такого ещё не видели. Туфляк по матери, Ботинкер по отцу. Туфляк Ботинкер, имя и фамилия. Вполне.

Конечно, на камне след не оставишь. Это он от жизни окаменел.

Сначала всё было хорошо. Туфляк Ботинкер мечтал вырасти большим, стать рвом или оврагом, но ему не хватало пустоты. Тот, у кого много пустоты, может подняться вверх, как на воздушном шаре.