Николай Самохин - Юмористические рассказы Страница 22

Напротив еше красивее пил бородатый, строгий человек в очках. «Доцент, наверное», — уважительно подумал Серега. «Доцент» читал толстую газету — спокойно, как дома на диванчике.

Время от времени, не поднимая глаз, он отодвигал в сторону пустой бокал и звонил по нему ногтем. Бармен тут же отмерял ему новую сотку.

Заиграла музыка — и Сусанна с Шуриком пошли танцевать. Столики опустели, от бара многие тоже отлепились. Сидели, вроде, один — без подружек, а нашли кого-то. Остались за стойкой Серега, «доцент» и этот… чокающийся с самим собой.

«Себе, что ли, разложиться? — подумал Серега. — Подцепить какую-нибудь…» Девки тут были все как на подбор, коллекционные: красивые, сытые, белорукие. Только очень уж они висли на своих кавалерах — и это Серегу смутило. Ну, Шурик и Сусанна ладно, Они, по всему видно, давно любовь крутят. А другие? «Подойдёшь к ней, а у неё здесь хахаль. Вон какие мордовороты. Если, допустим, трое на одного — и ловить нечего».

Но в малодушии Серёге сознаваться не хотелось, и он кстати вспомнил о законной преграде: «Ну, хотя бы заклею… А куда се потом вести? К Шурику на раскадушку?.. В санатории разложусь. Там, поди, тоже будут».

Вернулись Шурик и Сусанна, запыхавшиеся, горячие. Отхлебнули по глотку, закурили. Но музыка опять заиграла, и они, бросив дымящиеся сигареты, убежали прижиматься.

«— А-а здесь под иебо-мм чужим, — душевно пели в микрофон, — я-а, как гость нежелан-ный!..»

Серёге сделалось грустно и хорошо. Хорошо, но… грустно. Маленечко.

Бармен — внимательный, змей! — подрулил к нему:

— Скучаем, сир? — И откатился. Повысил, что ли, берегу? Или понизил? В раздевалке «милорд» был, здесь — «сир». Наверное, все-таки повысил.

Бармен снова подкатился. Принес две пластмассовые пробочки от бутылок. Нарисовал на одной единицу, на другой двойку, заложил пробочки между большим и указательным пальцами рук.

— Прошу внимания! В правой — единица, в левой — двойка. Согласны?

— Ну, — кивнул Серега.

— Оп-ля! — бармен крутанул руками. — Единица в левой, двойка в правой!

— Ты когда другим показывать будешь, действуй побыстрее, — посоветовал Серега. — А то заметно.

— Не в этом дело, сир. Не в незаметности. Фокус прост, как дважды два четыре. Прошу! — он пристукнул пробочками о стойку. — Сумеете повторить — ставлю вам сто грамм. Не сумеете — вы мне.

— Хм, — сказал Серега.

Он на свои руки не обижался. Они у него цепкими были. Когда на высоте работаешь — в руках цепкость надо иметь большую… Зажал пробки, примерился, крутанул — пробки полетели за прилавок.

Бармен на лету подхватил их, вернул на место.

— Проиграли, сир!

— Да, вижу. — сказал Серега. — Ну-ка еще разок изобрази… Так… Ага… Дай-ка сюда. «Неужели не сумею? Такого-то дерьма… Та-ак. Эту — сюда, эту — сюда… Спокойно-о! Оп-ля!.. Вот блохи!»

— Осваиваешь смежную профессию? — спросил над ухом свояк.

— Погоди ты! — отмахнулся Серега. Его заело: «Тут же и делать нечего. Всего три движения: вот, вот и вот… Стоп, стоп! Помедленнее… Эть — и — эть!.. А, шшакальство!»

Свояк и симпатия его все танцевали. Бармен священнодействовал за стойкой. «Доцент» звонил по бокалу. А Серега потел над пробками.

Сволочные эти пробки прыгали как живые, выскальзывали, не хотели взаимозаменяться.

«Да куда ж ты денешься?! Куда? — упорствовал Серега. — Некуда тебе деваться!.. А! — еще разок… А! — еще… Агааа! Вот и кранты рулю! И ваши не пляшут!»

— Эй! — радостно заорал он. — Гляди!

Но бармен, оказывается, видел. Он, вообще, все видел — ничего не упускал.

— Браво, сир, браво! С двадцать шестой попытки. Это редко кому удается. Прошу — мой проигрыш. — Он налил Сереге в бокал не сто, а все сто пятьдесят, пожалуй. — С вас, в свою чередь, для ровного счета, пусть будет четвертная. — И откатился — колобок волосатый.

Серега распахнул рот: «Да он как считал-то? По сто грамм за попытку, выходит? Ничего себе! Дает, шпагоглотатель!.. Четвертную ему! За что? За какую-то хуру-муру? Это же… три дня на опоре болтаться.»

Серега украдкой понаблюдал за барменом: может, шутит? Да нет, какое там шутит. Даже не поворачивается в его сторону: сделал дело — и руки отряхнул… Конечно, не шутит — виски же налил. И скидку, гад, сделал. Сто грамм-то рубль тридцать стоят. Не мелочный, понял!

«А не давать! — решил Серега. — Плевать, что виски налил. Кинуть лишнюю тропку — и все. Ну, че он мне сделает? Че?.. Погонится? Хай поднимет? Или подкараулит где с «дружками»?.. Так я завтра уеду. Карауль меня.»

Но так он подумал вгорячах. А потом стал рисовать себе — как оно примерно будет. Бармен скажет: «Позвольте, сир, с вас же четвертная». Серега ему: «А этого ты не видел, мурло?» И сразу же все уставятся на него: девки эти сытые, «доцент», чокающийся парнишечка, музыканты. Что, мол, за хам такой? Откуда взялся?..

Скандал. Здесь, под небом чужим… М-да… А главное — Шурке сюда ход будет заказан. Точно. И Шурке, и Суслику его. А может, и не только сюда. Они же здесь все друг друга, как облупленные…

«Ну, что же, товарищ Зикунов, Сергей Илларионович? Поздравляем вас с замечательным трудовым достиженмем! За десять минут вы профукали четвертную.

В пробочки. От бутылочек. Очень и очень с вашей стороны показательно. Давайте и дальше так. В таком же духе… попа вы… на колесиках!»

Музыканты играли вышибную. Шурик с подружкой доплясали ее до конца. Подошли рассчитываться. Бармен принес счет. Пропили они всего-ничего: каких-то четыре рубля.

Свояк расплатился.

А Серега достал двадцатипятирублевую бумажку и ровненько постелил ее на стойку. Бармен, не глядя, смахнул бумажку ладонью. Как крошки со стола. И дружелюбно подмигнул Сереге:

— Не огорчайтесь, сир. Зато теперь у вас в руках верная копеечка.

Во дух!

В раздевалке уже, когда Сусанна ушла на минутку в туалет, свояк накинулся на Серегу:

— Ты в уме? Офонарел? За что ты ему четвертную отвалил?

— Да так, — неохотно сказал Серега… — За моральное разложение.

Два билета в кино

Такая чудовищно нелепая, анекдотическая история произошла у нас на одном предприятии — на трикотажной фирме «Лада», что людям рассказать — не поверят. И мы бы засомневались, не поведай нам ее лично один из героев, вернее, из пострадавших лиц — глава названной фирмы Проскурин Тимофей Федорович.

А дело было так. Уже после окончания рабочего дня, приерно в половине седьмого, сидел Тимофей Федорович у себя в кабинете. Один. И туг к нему зашел вахтер Михеич — многолетний работник фирмы, седенький такой старичок, маленький прямой, аккуратный, всегда ходивший на службу при галстуке. Вошел, сдержанно кашлянул у дверей, спросил:

— Сидишь, Тимофеи Федорович?

— Сижу, Михеич, — развел руками Проскурин. — Куда деваться-то, дела.

— А то пошли в кино.

— Куда?! — растерялся Проскурин.

— В кино, — повторил Михеич. — У меня вот билет лишний образовался. Хотел, понимаешь, со старухой, а она на даче осталась. Передала через соседку: не жди, мол, заночую.

У Михеича была дача. Не такая, конечно, как, допустим, у Тимофея Федоровича, двухэтажная, на каменном фундаменте, с верандой и с камином, а попроще. У него имелся мичуринский участок и домик — сараюшка на десять квадратов, летнего, как говорится, типа. Но, если не сырая погода, можно было и заночевать.

Директор развеселился:

— И ты, значит, предлагаешь на пару? Как же это мы с тобой: возьмемся под ручку — и алё?

— Зачем под ручку. Можно и так.

— Культпоход вроде?

— Во-во! — подхватил Михеич. — Он самый. Мероприятие культурное.

— Нет, Михеич, — сказал директор, посерьезнев. — Ты пригласи кого другого.

— Да что другие-то! — Михеич даже загорячился. — Что другие! Они и сами сходят. А ты, гляжу, зеленый уже стал. Сидишь и сидишь — смолишь и смолишь. Вон из пепельницы-то на тракторном прицепе вывозить надо. Пошли, Тимофей Федорович. Ей-богу. Развеешься маленько. Работу — её век не переделать.

Это директора тронуло. Он вдруг подумал: «А ведь правда. Когда я последний раз в кино был? Или в театре?.. Так, в телевизор — одним глазом. Да и то больше футбол. Что за жизнь такая пошла? Раньше как-то на все хватало: и па стадион успевал, и в бильярдную, и на рыбалку, и в театр тот же. А теперь? Уж, кажется, все увлечения поотсекал, все страсти себе запретил — времени же меньше и меньше. Только на суету и хватает, И не старый еще вроде — каких-то сорок с хвостиком. Ну, положим, хвостик изрядный, а все же…»

— А, пошли! — ударил он ладонью по столу. — Хороший, говоришь, фильм?

— Американский! — обрадовался Михеич. — Название не запомнил — длинное, по племянник забегал — шибко хвалил.

Тимофей Федорович отпустил шофера — и они пошли. Дорогой Проскурин нет-нет да и крутил головой И хмыкал: дескать, черт-те что… и сбоку бантик.