Дмитрий Алейников - Контора Страница 22

В «Конторе» же на них смотрели как на врагов. Словно они не грозились принести треть миллиона долларов наличными, а требовали предъявить справку о доходах. Макар предположил даже, что по каким-то непостижимым причинам этот заказ «Конторе» не так уж и выгоден. Более прагматичный Витька с ним не согласился: было бы не выгодно — не торговали бы, послали бы куда подальше вместе с гранитными плитами и зеркалами. Однако своего объяснения подобной враждебности он предложить не смог.

Так или иначе, через полтора месяца переговоров, согласований и уточнений заказ сформировали и Цорхия его оплатил. Через два месяца вожделенное оборудование доставят в Москву. К этому времени ремонт в магазине будет закончен и отделанный мозаикой зал радушно примет итальянскую технику. Осталось ждать, коротая время за укладкой пола, заменой труб и проводки, покраской и отделкой.

Макар здорово перенервничал, когда приятели везли по городу две сумки, где плотно стянутыми пачками лежали деньги: целая куча мятых рублей, стоившая почти двести восемьдесят тысяч долларов. Витька сидел за рулем, а Макар ехал сзади, вцепившись в ручки баулов, и нервно поглядывал по сторонам.

— Что ты вертишься? — Витьке ерзанье за спиной начинало действовать на нервы.

— Как — чего? За такие бабки могут запросто шоссе перекрыть! Почикают, как в кино, и даже круче.

— Во-первых, не для всех это астрономическая сумма. Тот же Цорхия. Выложил их из ящика, как помидоры. Думаешь, они у него последние? А даже если последние, то за несколько месяцев он заработает еще столько же, если не больше. Есть публика, которая четвертует тебя и за стакан портвейна. Только у них нет машины, чтобы нас догнать, из стреляющего оружия у них только рогатки, да и то не самой последней модели. Кстати, во-вторых. Откуда эти абреки узнают, что нужно трясти именно нас?

— А что стоило тому же Цорхия шепнуть кому-нибудь о том, что у нас с собой десяток квартир в двух сумках? За тридцать процентов от суммы.

Витька ответил не сразу.

— Если бы Цорхия посадил нам на хвост гангстеров, он помог бы им уйти.

— В смысле?

— В смысле, что он выдал бы нам денежки купюрами покрупнее, чтобы сумка была одна. А тут ребятам придется залезать в салон, расцеплять твои сведенные предсмертной судорогой пальцы, вытаскивать эти дурацкие баулы, залитые кровью...

— Ну, спасибо, успокоил. — Макар нахохлился.

— Не за что. Могу тебя успокоить еще больше. Ринату нет смысла организовывать налет.

— Почему это? Бандюганы отвалят ему за наколку тридцать процентов...

— Макар, я никак не пойму, чем ты занимался на уроках. Нет, то есть я помню, как ты пилил, строгал, паял на занятиях по труду. Но вот с математикой у тебя совсем беда. Тридцать процентов — гораздо меньше, чем сто. Согласен?

- Ну.

— Баранки гну. Мы ведь везем деньги Цорхия. Если нас грабанут, то отберут его бабки. Ему какой резон получать треть от своих же денег?

— Так он получит эти тридцать процентов, а с нас потом возьмет все сто. Или оборудование.

— Вот как? Все сто? У тебя что, есть сто сорок тысяч?

— Нет.

— Как же он с нас их получит? Никак. Тем более что живым ты сумки не отдашь, а с покойника взятки гладки...

— Достал ты своими шуточками.

Партнеры проделали остаток пути в молчании. Они прибыли в «Контору», оформили документы, отсчитали деньги. Сумки почти опустели. Осталось лишь две «котлеты» пятидесятитысячных купюр.

— Неплохо заработали, — заметил Витька, передавая их Макару. — Двадцать семь восемьсот. И рук не замарали.

«Неплохо» — это мягко сказано. Прибыль от ремонта гастронома едва превышала отметку четыре тысячи долларов. И чтобы заработать их, компаньоны уже месяц трудились не покладая рук, и еще два месяца работы маячило впереди. А тут — в семь раз больше за то, что потрепали языком да подрожали слегка, пока довезли деньги. Языком работал в основном Витек, а дрожал — Макар. Такое вот распределение обязанностей.

Витек рулил. Он включил приемник и теперь пытался подсвистывать «Роллингам», поднявшим актуальную тему об удовлетворении.

Теперь Макар сидел рядом с ним тих и задумчив. Невеселые мысли крутились в голове. Конечно, сорвал такой куш — событие приятное. Огорчало другое. Макар с детства любил работать руками. Что-нибудь мастерить, чинить, строить. «С ремеслом не пропадешь!» — любил повторять его отец. Макар искренне считал, что делает одолжение приятелю, работая с ним в одной упряжке. Чуть ли не спасал этого бездаря от голодной смерти. И вот развязка: одним махом Витек сорвал побольше, чем они вместе заработали за несколько лет. Какой же напрашивается вывод? Что Макар со своими золотыми руками ни черта не стоит? По совести говоря, он теперь и не нужен своему напарнику. Зачем делиться такими барышами?

— Может, отметим это дело? — Витек толкнул приятеля в бок. — Бутылочку «уизки», ведерко икорки и балычка, а?

— Рано еще. Подождем, пока придет оборудование.

— Согласен. Но тогда уж одной бутылочки будет маловато. Возьмем по полной программе. Разложимся на Ринато-вом мраморе и обмоем покупки! А, Макар? Чего ты скис?

Макар ответил что-то невпопад. Настроение у него и впрямь упало ниже всех отметок.

— Я предлагаю заехать в обменник и махнуть наш гонорар на баксы. Ты как? Деньги целее будут и хранить удобнее. Три сантиметра в высоту — милое дело, не то что эти охапки...

Знаете, еще по какой причине плачут богатые? Еще потому, что в воздухе роями носятся сотни правильных ответов, и даже те, кто в жизни не видел ни одного человека богаче приемщика стеклотары, ответят не задумываясь, черпая декалитры причин из бездонных телесериалов.

Богатые могут плакать еще и по той простой причине, что никак не могут подыскать себе секретаршу. Не просто абстрактную секретаршу, но ту, которая устраивала бы и работала, черт ее побери, именно так, как должна работать секретарша.

Богатым, которого я имею в виду, был Станислав Бах. Именно он никак не мог решить для себя эту проблему, казавшуюся поначалу пустяковейшим делом. Секретарши в его приемной сменялись едва ли не каждую неделю. Поначалу он как-то объяснял компаньону свое недовольство, но после девятой или десятой отвергнутой кандидатки комментарии свелись к одному хлесткому определению, которое Станислав выдавал, оставаясь с Феликсом в кабинете: «Дура!»

Заслужить упомянутое звание девушка могла многими способами. Кто-то забывал, и не раз, попросить представиться звонящего шефу клиента. Часто причиной скоротечной отставки становилось неумение спланировать для патрона распорядок дня. Две девушки вылетели из-за того, что не смогли задержать в приемной не слишком желанных посетителей. Одна из секретарш бесславно закончила свою карьеру в «Конторе» потому, что принесенный ею кофе оказался то ли не слишком горячим, то ли чересчур сладким.

Причем после каждой неудачи отбор производился еще строже, и кандидатки отвергались все быстрее и жестче. То ли у Станислава накапливалось раздражение и он оценивал способности девушек предвзято, то ли кадровые агентства, подбиравшие кандидатуры, со временем разочаровались в этой вакансии и присылали людей просто для галочки. Какой смысл нервировать нормальных, с точки зрения менее прихотливого работодателя, секретарш, если все равно шансов задержаться в «Конторе» у них нет?

Какой-нибудь матерый психоаналитик, изучив ситуацию, предложил бы версию, объяснявшую такое «секретар-шененавистничество» в духе старика Фрейда. Наскоро сведя концы с концами, он предположил бы, что Станислав по самые бакенбарды влюблен в Марину, секретаршу своего компаньона, и ищет нечто более походящее на предмет своего обожания, а поскольку люди одинаковые встречаются еще реже, чем близнецы, то и поиск получается нелегким, нескорым.

Ученый муж, конечно, не успел бы закончить свою витиеватую речь, — Станислав Игоревич в сердцах отправил бы его вслед за тридцатью семью уже выставленными за дверь горе-секретаршами. А зря, ибо толика истины в этой версии есть. Нет, не подумайте, что Станислав Бах и впрямь тайно влюблен в Марину, не спит по ночам, сжигаемый плотской страстью. Ничего эротического. Тут другое. Тут налицо глубокое чувство к Марине, но сугубо профессионального свойства, а также жгучая зеленая зависть к компаньону.

Не будь Марины, Станислав давно бы уже нашел себе подходящую штатную единицу. Но беда в том, что Марина существовала и изо дня в день портила Станиславу Игоревичу настроение тем, что все успевала, все делала безукоризненно и в срок, тогда как его помощницы то и дело попадали впросак. Феликс мог позволить себе вечером набраться до беспамятства и не думать о том, что день грядущий уготовит. Он мог отсыпаться до обеда и даже до полдника в полной уверенности, что, когда бы он ни появился в офисе, ему тотчас доложат о делах на ближайшие пять минут, а все мероприятия, что пропущены с утра, лучшим образом перенесены, перепланированы или даже проведены кем-нибудь из сотрудников коммерческого отдела. Причем можно было не опасаться, что кто-то из «продинамленных» посетителей окажется недоволен переносом встречи или посетует на несвоевременное предупреждение о смене планов господина Лескова. Что и говорить, Марина умела обращаться и с бумагами, и с компьютером, и с людьми.