Джон Шемякин - Дикий барин в диком поле (сборник) Страница 23

– Сделай им красиво реверанс, Кеша! – попросил я друга опытным голосом хозяина небольшого шапито, кланяясь зрителям в пояс. – Может, полицию тогда не вызовут…

Улыбаясь публике со всей мощью, отпущенной нам матушкой-природой, наша экспедиция стала выносить жертву на воздух. У меня от улыбки уши сошлись на затылке, новые зубы кандидата юриспруденции отражали под равными углами вспышки камер.

Алина Б-ч проснулась на наших руках под вспышки фотоаппаратов и иноземный гул восторга. Первое, что я от неё услышал, была мелодичная фраза:

– Я не по́няла, вылетаем-то мы когда?!

Замыкавший шествие Б-ч катил четыре чемодана, один из которых (мой) оказался нам совсем чужим.

В дни отдыха я мог позволить себе каждый день менять платья, а для придания своей личности веса и значительности вывешивал ежедневно у своего бунгало по три пары женских трусов.

Каждое утро новые, понятное дело.

Страусы

Бесполезный Федюнин продаёт свое страусиное исправительно-трудовое учреждение, первую страусовую тюрьму в Поволжье.

А ведь я давал сему предприятию самые благополучные прогнозы!

Лето 2012 года. Я тогда был ещё обжигающе юн и наивен.

Позвонил мне кандидат юридических наук (к.ю.н.) Иннокентий Сергеевич Федюнин и выразил свою искреннюю озабоченность тем, что я постоянно называю его «бесполезным» и другими словами, от которых на душе у него постояные грусть и дождь.

– Ты там бухаешь, что ли? – корректно поинтересовался я, облокотясь о белый лак рояля. – Не хочу портить волшебный миг общения, но ты там бухаешь опять, кавалер?!

Иннокентий Сергеевич Федюнин (кандидат юридических наук) подтвердил факт сегодняшнего неоднократного употребления, но стал настаивать, что «это тут совсем ни при чём! Просто мы сейчас с товарищами отдыхаем на моей ферме и решили позвонить тебе». Таким тоном тов. Сталин звонил тов. Кагановичу по факту срыва тов. Кагановичем сроков сдачи метрополитена им. тов. Кагановича.

Выпивший Федюнин величественен. Когда он куражился последний раз, выносившие Иннокентия Сергеевича на скатерти официанты приняли меня за его симпатичного шофёра.

Я всегда утверждал, что покупка кандидатом юриспруденции И. С. Федюниным страусиной фермы не доведёт до добра ни его, ни страусов, ни нас. Никого. Страусы, на которых меня привезли любоваться, сразу показались мне опасными существами с расшатанной психикой. С момента, когда их заботливым владельцем стал наш друг, состояние страусов только усугубилось из-за диких выходок нового эффективного менеджмента.

Страусов И. С. Федюнин покупал осенью. Страусы бродили под холодным дождём, оставляя в грязи диковинные следы. Такие следы я видел потом в документальном фильме про некрупных хищных динозавров-велоцирапторов.

Я смотрел на страусов и жалел их. Они были похожи на военнопленных. Тем более что вокруг нас были ряды колючей проволоки, покосившиеся бараки и мокрое лицо нашего общего друга Б-ча, как всегда выражавшее запредельную скорбь с элементами потомственной этнической обречённости.

Новый хозяин страусиной фабрики смерти (так я предложил назвать капиталовложение друга Федюнина) радостно метался между пернатыми верзилами, показывая на себе количество и размер яиц, готовых поступить в продажу с его угодий. Бестрепетной рукой наш отважный страусовод хватал своих подопечных за шеи и приказывал нам делать то же самое. Б-ч, который уже подсчитывал, сколько он сэкономит на дармовой страусятине, кинулся выполнять команду лагерного начальства. А что еще можно ожидать от человека, способного оставить записку спящей нимфе: «Я вовсе не оскорблён как мужчина, деньги можешь вернуть позже»?!

– Ты-то куда? – запоздало крикнул я Б-чу. – Тебе-то это зачем?..

Но два ангела смерти уже мелькали между страусами, звонко хохоча и выбирая жертву.

Первым огрёб, понятно, Б-ч. Наиболее авторитетный страус, местный седой законник, со всей дури долбанул клювом по нежной голове финансиста, сорвал с неё кепку и долбанул по темечку ещё раз.

Б-ч успел сказать: «Мама!» – и лишился остатков разума. Он стал отбирать свою кепку у страусиного ветерана. А этого страусы не прощают…

Вырывая комья грязи и растопырив крылья, высоко вскидывая мускулистые ноги, к месту происшествия ринулись дети и внуки вожака.

– Прости меня, Антоша! – крикнул я из-за столба, к которому пришлось прижаться очень плотно. – Постарайся их задержать! Подмога не за горами!..

И. С. Федюнин в это время был в середине загона, стоя на пути страусиного вала, и тряс какую-то торчавшую посреди загона жердину, чтобы встретить смерть достойно. Предательская грязь не давала ему точки опоры, и жердину Иннокентий Сергеевич тряс очень долго, время от времени вставая.

Расправа обитателей фермы над банкиром продолжалась. Выглядывая из-за столба, я мог наблюдать шоу не полностью, а эпизодическими стоп-кадрами. Вот Б-ч вцепился в кепку, вот он уже сидит на корточках, прикрываясь руками, вот он на карачках прыгает между страусиных лап, а вот он уже лежит, и по нему пробежались опытными ногами, судя по крикам.

– Вам придётся очень сильно постараться, чтобы я это забыл! – сурово сказал я своим друзьям после того, как всё улеглось и мы выбрали из волос друг у друга куски страусиного дерьма. – Очень сильно постараться… Что мы теперь скажем маме Б-ча? Откуда это мы принесли в таком состоянии её сынульку?! Какие версии мы будем выдвигать перед моей ненаглядной?! Кто нам поверит, что 18 ноября нас топтали и обосрали страусы?! Ну, понятно, что-нибудь соврём… Свалим друг на друга по привычке. Б-ча накажут, мне придётся три дня спать на диване, но почему не пострадает главный виновник, гнус этот?! Я тебя, да, тебя имею в виду, Кеша! Мы накажем тебя рублём, Федюнин! Веди нас в царство порока… Давайте примем обезболивающее! Чтоб не зря, говорю, муки потом принимать на дому…

Выезд на встречу со страусами закончился в кромешном, пахнущем страусами угаре. Люди в заведении смотрели на нас с испуганным уважением. К родному тлеющему очагу вернулся с букетиком из страусиных перьев и в стриптизных блёстках.

Я не знаю, конечно, опытные знатоки саванны меня поправят, но все эти легенды про страусиную трусость и туповатость – обманчивы. Не знаю, что тому виной – специфическое питание, получаемое в заключении, соседство с аэродромом, излучение от ЛЭП или ещё какая беда, но страусы на федюнинской ферме были лютые и социально организованные. Что потом подтвердила зима. Мы ведь к ним ещё зимой заезжали, полюбоваться на чужое горе. Вышли из чёрных машин и молча двинулись к знакомому загону, держа ориентир на достопамятную жердину.

В этот раз через ограждение не полезли, смотрели на узников сквозь колючую проволоку, заложив руки в скрипящих перчатках за спины.

– Узнаёте нас? – спросил я, не адресуясь ни к кому персонально. – Вот выпала судьба свидеться ещё разок…

Страусы за время зимы обросли не столько перьями, сколько уже даже какой-то, не знаю, шерстью, что ли. Взгляды у них стали осмысленней. Стояли плотной заснеженной кучей, сварливо ворочая гнусными головёнками на змеиных шеях.

– Как ты у них яйца отбираешь, Кеша? – прервал тягостное молчание Б-ч.

Кеша вздохнул.

– Я думаю, он им ещё и заносит, – задумчиво предположил я, – долю честную с оборота. Посмотри на их рожи, у них уже государство формируется, они на этапе военной демократии сейчас. Как гунны.

С неба на лысую голову бесполезного Федюнина падали крупные снежинки.

Из всех бизнес-проектов, которые Федюнин вытащил из своего огненного подсознания, страусиный я считаю наиболее удавшимся.

Интуиция

– Понимаешь, Федюнин, – говорил я задушевным образом в трубку, – ты должен прислушиваться к своей интуиции, к тонким настройкам своей души. И если тебе кажется, что пьяная макака режет тебе ногу пилой, зажатой в красной заднице, наигрывая при этом на гармонике дикие темы, то скорее всего так оно и есть. То есть это точно обезьяна и она точно елозит по твоей ноге. Никаких сомнений, Кеша, никаких… Гусерль, да, помнишь. Не показалось это тебе, не почудилось. Ты так живешь, Кеша, ты так существуешь. Это твой мир. Мы в нём – я имею в виду близких твоих, кстати, тоже – как-то ютимся. Наряду с обезьяной, погонями, страусоводством, крышеванием стоматологий и утренними кошмарами в застенках. Никто не виноват, что всё в твоей жизни – правда. И правда эта кошмарна. Прими это с достоинством. Обезьянку назови Глаша. Обеспечь ей условия, разговаривай с ней. А не со мной в три ночи. Понял меня, дорогой? Понял?! Лечись уже, а не названивай мне в испарине. Я тебя иначе, хороший мой, прокляну, не знаю, от церкви отлучу, что ли…

Холера

Самой удачной шуткой Иннокентия Сергеевича Федюнина была шутка в поезде Москва – Самара. В 1992 году.

С той легендарной поры Иннокентий Сергеевич нашутил очень много. Но по моему завистливому мнению, уровень «Шутка – 92» ещё не достигнут, хотя и жертвы уже были, и крики, и вытянувшиеся лица друзей, и хриплый крик моего попугая: «Прекратите! Прекратите!»