Джастин Халперн - Все тёлки мимо Страница 23

– Ты слишком много делаешь.

Потом заставила меня лечь на спину, забралась на меня. Через пару минут скатилась на постель.

– Хорошо, а теперь делай со мной все, что захочешь, – произнесла она, запыхавшись.

Когда все закончилось, она заперлась в ванной. Я услышал, как льется вода из душа. Прошло около часа. Я сидел на кровати, пытался убить время. Мне казалось, будто я томлюсь в автосервисе – жду, пока в машине заменят масло. Хотелось вломиться в ванную, но я понимал, что этого делать не следует: вдруг застану Симону в момент переодевания. Что мне за это будет, я не мог даже вообразить, но заранее дрожал от страха.

Наконец, я встал. Постучал в дверь ванной.

– Послушай… э-э-э… Я думаю, мне пора. Ты не подумай чего, мне было очень хорошо.

– И мне. Увидимся, – ответила она, стараясь перекричать гул фена.

В следующую пятницу после работы мы занялись тем же. И так каждую пятницу, три недели подряд. Я так привык к сексу в ночь с пятницы на субботу, что меня начал возбуждать запах дежурного пятничного блюда в "Вилле Сорризо" – морских гребешков в беконе.

Мы так и не нащупали нужный ритм, так сказать. Больше всего Симоне нравилось, когда я лежал тупо, как бревно, а она сидела на мне и извлекала выгоды из своего положения. Когда я пытался "поучаствовать в шоу", результаты обычно были плачевные. Самый очевидный пример – однажды она разоралась:

– Почему я такая мокрая? Почему я такая мокрая? Я подумал, что вопрос обращен ко мне и требует ответа.

– Не знаю, – робко сказал я.

А Симона застыла истуканом и оскорбленно вздохнула.

Я изо всех сил старался игнорировать ее выходки и привычки, которые, честно говоря, были мне очень неприятны. Например, что бы я ей ни говорил, она даже не слушала. Проходя мимо бомжа, она обязательно морщилась: "Фу! Какой противный". Мы оставались чужими друг другу: никакой эмоциональной или интеллектуальной общности, и в итоге это начало меня раздражать. Как-то в пятницу, на третий месяц нашего "романа", Симона не вышла на работу. Я подосадовал было, что ночь пройдет без секса, но тут же облегченно вздохнул: зато не придется общаться с Симоной! Под конец смены, когда толпа рассосалась, я вышел подышать воздухом на задворки ресторана. Кухонная дверь распахнулась. Посудомойщик, молодой мексиканец Роберто (все звали его "Бето") выволок огромный мешок с мусором, из которого сочилась бурая жидкость.

– Привет, guero,  – обратился он ко мне. Так все латиноамериканцы, работавшие поварами, называли своих белых сослуживцев.

– Привет, Бето. Как жизнь?

– Эй, guero, я трахаю твоя невеста.

– Она мне не невеста. Но спасибо за комплимент: теперь я знаю, что она тебя возбуждает, – засмеялся я.

– Нет. Guero, я трахаю твоя невеста. Назад один месяц. Я ее трахаю, – он положил мешок, раскинул свои мускулистые руки и подергал тазом взад-вперед.

– Что? Правда?

– Ага. Теперь у тебя СПИД. Шутка-шутка, – и он засмеялся.

– Погоди. Значит, ты ее не трахал?

– Нет. Я ее трахаю. Но у меня нет СПИДа, – объяснил Бето, подхватил мешок и ушел в сторону помойки.

Я подумал, что по идее эта новость должна меня опечалить. И даже попытался разозлиться: вообразил Бето на Симоне, как он дергает тазом и хохочет, точно полоумный, на той самой кровати, где я собирался сегодня ночью заняться сексом. И я действительно расстроился, но знаете почему? Потому что обнаружил: мне абсолютно наплевать, что девушка, с которой я сплю, параллельно спит с другим. А ведь в юности я угрохал тысячи часов, мечтая о той самой жизни, которую вел последние два месяца, – о сексе с фантастической красавицей, которая не требовала и не ожидала бы от меня ничего, кроме кувырков в койке. И вот те на – мечта сбылась, а я недоволен тем, что отношения какие-то бессодержательные.

Может, съездить домой к Симоне, поговорить? Нет, решил я, лучше погожу до следующей недели. Снова наступила пятница. Я пришел на работу пораньше. Симоны снова не было. Я спросил у Ника:

– Привет, а Симона здесь?

– Ох, чувак, она уволилась и переехала куда-то… вроде бы в Нью-Джерси, – ответил Ник, одной рукой смешивая мартини.

– Ка-ак?

– По-моему, она уже две недели назад объявила начальству, что уходит. А что, тебе она ничего не сказала?

– Нет. Я вижусь с ней только по пятницам. В прошлую пятницу я подумал: взяла отгул или заболела…

– О, черт. Прости меня, чувак, я думал, ты в курсе.

– Да ладно. Просто как-то странно получилось… – ответил я.

– Пошла искать, с кем бы еще перепихнуться. Все просто, – рассудил Ник.

Я остолбенел. История повторилась – я опять встречался с официанткой, а она опять не только со мной порвала, а вообще переехала в другой город. Я вернулся к работе – принялся складывать салфетки, а заодно анализировать свой роман, который оборвался так внезапно. После расставаний с другими девушками я обычно несколько дней или даже недель проводил в меланхолии, пытался догадаться, отчего у нас не сложилось. И мало-помалу, вникая в причины, подлечивал свое разбитое сердце. Но на сей раз я докопался до сути почти сразу. Оказывается, я созрел для отношений, при которых я хоть что-то почувствую, если моя девушка переспит с сослуживцем и\или без предупреждения уедет на другой конец страны. Отныне я ищу ту, которую смогу полюбить. Ту, которая не откажет в обезболивающих своему смертельно больному кролику.

Я рад тебя видеть всегда, но только не в пятницу вечером

Свое двадцатипятилетие я отпраздновал в "Вилле Сорризо", в тесной кладовке, где хранились скатерти. Отмечали ввосьмером: я, еще шесть официантов и тучный повар Рамон. На щеке у Рамона была татуировка в виде слезы. Я могу ошибаться, но вроде бы такая наколка означает, что он сидел в тюрьме и там замочил другого зэка.

"Поздравляем", – прошептали гости, и Рамон вручил мне тирамису с одной-единственной тускло горящей свечкой.

Гости говорили шепотом, потому что начальство ввело новое правило – в рабочее время сотрудникам ресторана запрещалось собираться "больше двух" в служебных помещениях. Казалось, я сижу на заседании коммунистов-подпольщиков в Америке пятидесятых, а не праздную свой юбилей – четверть века со дня появления на свет. И все-таки, хотя наши голоса звучали неестественно тихо, а в каморке пахло моющими средствами и пыльными тряпками, я был тронут заботой друзей.

– Я не купил тебе никакого подарка. Но я застрелил свинью на ферме моего кузена и приготовил карнитас. Я тебе приберегу немножко, – сказал Рамон. Когда я задул свечку и коллеги зааплодировали – почти бесшумно, меня осенило, что свое семнадцатилетие я тоже встретил, работая в ресторане. Значит, я тружусь в ресторанах уже восемь лет. Я уже не мальчик с горящими глазами, бегущий за своей мечтой, какое там… я рискую превратиться в озлобленного каторжника, который толкует о давно забытых поп-звездах и навевает уныние на молодых коллег. Вообще-то я переехал в Лос-Анджелес, чтобы пробиться в сценаристы. И правда, в первый же год у меня купили один сценарий. Но теперь мне уже двадцать пять, над сценариями работаю урывками, а в ресторане вкалываю по семьдесят-восемьдесят часов в неделю. Правда, меня жизнь заставила: я взял дополнительные часы, чтобы накопить на ремонт машины "форд-рейнджер" 1999 года, которая заводилась через раз и повизгивала тормозами (мой механик, большой поэт, сказал: "Прямо как девка, которую жарят во всю мочь"). Кстати, наяву я давно не слышал женского визга в таких обстоятельствах: в личной жизни – давно уже засуха. Но это, конечно, случайное совпадение, а не следствие переработки.

Я так долго прожил один, что даже в моих эротических сновидениях (очень нечастых) больше не появлялись реальные женщины из плоти и крови. Мне просто снилось, как я сам себя ублажаю под аккомпанемент порнухи. Казалось, мой мозг вообще позабыл, что такое секс. Мне так отчаянно хотелось серьезных отношений, что на свиданиях – если они все-таки случались – я обычно отпугивал девушек своим поведением. Например, пытался сразу же назначить следующую встречу. Или настойчиво допытывался: "Ну как, тебе тут весело?" Лучший способ испортить человеку веселье – спросить, весело ли ему.

Моя жизнь превратилась в монотонную рутину. Превратилась постепенно – я даже сам не заметил. И прозрел только теперь, когда вышел из кладовки и снова принялся носиться по залу. Посетители – старики с волчьим аппетитом – не давали мне передышки. Оглядевшись вокруг, я понял: я вовсе не там, где хотелось бы.

Через несколько недель у меня впервые за несколько месяцев образовался свободный уикенд. Все мои друзья были заняты – работали в ресторане. Я поклялся себе, что не потрачу это свободное время попусту. Не стану сидеть один в обшарпанной квартире на первом этаже. Тем более что градус вонючести в квартире повысился из-за нового хобби моего соседа-торчка. Он ловил крыс в крысоловку и исподтишка, думая, что я не замечаю, перебрасывал тушки на мой двор. Я застукал его с поличным, а он прикинулся оскорбленным: "А если она сама перепрыгнула? Думала, что за забором вода, но не нашла воды и отчего-то сама сдохла?" Итак, поскольку пойти мне было некуда (да и Лос-Анджелес здорово приелся), я сложил грязное белье в пакет для мусора и двинул к родителям в Сан-Диего.