Сергей Буянов - 730 дней в сапогах Страница 23

– Вставай, придурок! Забирай свои шмотки и спи, чмо!

– Это ты чмо! Зачем мою хэбушку замочил?

Что делать, пришлось врезать чмырю по лбу, для его же блага.

Палёный умолк, вскочил на ноги и принялся усердно шоркать своё тряпьё.

– Что тут за кавардак? – раздался голос дежурного по части.

– Палёный вещи стирает.

– Твои, Тальянкин?

– Свои я стираю!

– Тебя, дебила, не спрашиваю! Тальянкин, что ты гонишь? Он своё ни в жизнь не постирает! Уж я-то знаю.

– Я его заставил.

– В этом, любезный, я нисколько не сомневаюсь!

Вот и попал рядовой Тальянкин в чёрный список по неуставным отношениям. Из-за доброты к чмырю болотному!

– Почему в каптёрке свет горит?

– Сейчас выключу.

– Открой-ка двери!

Так и фишку прозевал! Теперь – в немилость к покерам, что похуже шакальего чёрного списка…

И пошли чёрные дни. Один за другим. Под жёстким прессингом азиатов пришлось Тальянкину работать наравне со всеми. В нарядах по столовой Мага его ставил исключительно в мойку. Одного. Но Лёха не позволял себе опускаться до уровня Палёного. В мойку он надевал старую хэбушку и сбитые сапоги. Свежее бельишко Лёха доставал за счёт сохранившихся связей кое с кем из тыловиков.

В самый зной посреди лета, когда Лёха, обливаясь едким потом, принимал в окошке мойки грязную посуду: сердобольный прапорщик подал ему в скользкую от жира ладонь – кусочек сахара с офицерского стола.

– Это почему не в тарелке?

– Это для тебя, сынок.

Папаше было немногим за тридцать…

Закурив, Лёха подумал. Он осознал всю глубину своего падения. Неужели и зампотыл в пророках? Сейчас выполняю положенную солдату работу, скоро начну «помогать» другим, затем выполнять разные поручения, а потом пахать за всех в полный рост: стирать, гладить чужое бельё и чистить сортиры!

Маге он больше не нужен. Зачем тому лесная тропа Бати, если в распоряжении весь автопарк части? А каждый азиат считает своим долгом зачмырить Лёху. Частенько приходиться вскакивать по ночам, отбиваться от двоих-троих сослуживцев, отказываясь «помочь наряду». Долго ли продлиться столь шаткое положение?

Ужасно осознавать мрачное настоящее, уверенно прогнозировать тёмное будущее, не имея ни сил, ни возможности что-либо изменить!

Но вылезать из нарядов надо. Жизненно важно выползти из клоаки общих работ, выкарабкаться любой ценой! Хоть бы и собственных зубов.

Лёхин план осуществился уже на следующее утро. Для этого не понадобилось отчаянных жертв. Всё оказалось гораздо проще. В связи с увеличением объёма работ на строительство гаража потребовался ещё один специалист.

– Есть кто каменщик? – спросил майор у строя.

– Я! – отозвался Лёха.

– Где и сколько работал?

– Год до армии на строительстве ГРЭС! – соврал Лёха, не моргнув глазом.

– Разряд?

– Четвёртый.

– Как умудрился получить?

– СПТУ с Красным дипломом!

– Сегодня же приступаешь к работе! Проверю твой четвёртый разряд!

Лёха чувствовал себя немного Остапом Бендером, и это придавало ему сил. Кирпич он клал однажды в жизни, когда помогал отцу строить гараж. Попытка, не пытка. Глядишь, до конца лета можно профилонить. Господь не выдаст – свинья не съест!

Стройкой оказался незавершённый объект. Докладывал стенку Баха, Лёхе выпало класть козырёк. В помощниках: Абдулла и Муля – чмыри, Гоги и Биджо – не работники. Кавказцы, конечно, достались Тальянкину. Они могли, шутя, набросать кирпичей на крышу. Только и всего. Остальное время они загорали, пели длинные горские песни, прерываясь для перекуров. Лёхе приходилось самому разводить раствор, поднимать его на крышу и делать кладку в одиночку.

Работой Лёхи майор остался доволен. Он проверял кладку сверху, но оттуда не было видно, что кирпичи лежат вкривь и вкось.

Служба вновь стала походить на жизнь. Никаких нарядов, никаких «наскоряк». Работа не бей лежачего. Стройки на лето хватит, а там, глядишь, другой объект подвернётся. И всё же Лёха уставал работать в одиночку. Присел перекурить перед обедом, слышит вопли снизу. У противоположного края крыши стоит Муля и тянет кверху канат. Рядом сидит Баха, сложив ноги по-турецки.

– Мулья! Мулья, блья!!! – раздаётся снизу.

Лёха подошёл на край, посмотреть. Внизу стоял Абдулла, завязав себе на шее верёвку по приказу Бахи. Он догадался просунуть ладони между петлёю и шеей.

– Мулья, вверх! – скомандовал Баха.

– Пусти, Мулья! – взмолился Абдулла.

Мулья ослабил верёвку и тут же получил пинком в грудь.

– Тихо пускай, с-сука!

Мулья удержался на ногах и вцепился в верёвку.

– Абдулля! Как жизнь? – крикнул Баха вниз.

– Баха! Бахтьёр! Скажьи ему! – голос Абдуллы стал заглушать рёв работающего за забором дизеля. Его ноги слегка оторвались от земли!

– Абдулля! Будещ ещё св’инью кушайт?

– Не-е, блья, не буду! Я не куш`ал!

– Опусти.

Муля слегка потравил верёвку.

– Куш`ал! Зачем пиз-ишь?

– Не знал я, что тущёнка свиная!

– Тья-ни, Мулья!!!

Подгоняемый пинком, Муля дёрнул с особым усердием. Ноги Абдуллы оторвались от земли. Абдулла захрипел и умолк.

– Опусти, бис-стро! – крикнул Баха. Муля бросил верёвку. Абдулла грохнулся наземь.

– Давай, в`ада, лей на ньего!

Муля выплеснул вниз ведро воды, которое поднял на крышу Лёха для раствора. Вылил и второе.

– Больше не буду кушайт тущёнку! – что есть мочи прокричал Абдулла.

– Тяни, Мулья!

– Нет! Нет! Мулья, блья!

– Опусти! Снимайт верёвка, Абдулля! Сегодня, завытра ничего не кушаешь, поняль?

– Ничего не буду кушайт, все тебье отдам, Бахтьёр!

– Будет тебье, Абдулля, рамазан!!!

Смех-смехом, а козырёк сложенный Лёхой, отвалился после первого дождя. Через две недели. Обман ему простить не могли и решили окончательно сгноить в нарядах.

В первую субботу Лёха подался в отчаянный самоход. Он без труда добрался до отдалённой деревушки, где жил хороший знакомый Бати – последняя надежда рядового Тальянкина. Мужик впустил солдата в дом. Он жил в крохотной избушке. В передней, на закопчённой печи стоял солдатский чайник и чугунок с гречневой кашей, под обшарпанным столом стоял ящик армейской тушёнки. На расслоившейся фанерной столешнице лежало полбуханки чёрствого хлеба. Пара неочищенных луковиц и тарелка с уткнутыми в застывший жир бычками «Беломора» довершали нехитрую сервировку стола. В единственной комнатёнке стояла армейская кровать, застеленная солдатским одеялом, в довесок древний комод – составляли мебельный гарнитур дальневосточного советского крестьянина. Пара казарменных табуретов с выпиленным в крышке полумесяцем говорила о гостеприимстве хозяина. Узнав в госте посланника Бати, мужик пригласил Лёху за стол.

Лёха отчаялся. В доме с закоптившемся потолком, облезшими довоенными обоями с грязно-серой паутиной по углам, вряд ли можно рассчитывать на поддержку в воинской части. И всё же Лёха вкратце поведал хозяину свою историю.

Хозяин избушки разлил по кружкам брагу. Не спеша, в ходе застольной беседы, выяснилось, что Федя, так звали мужика, оказался далеко не простым крестьянином. Ранее он занимал очень серьёзную должность. Какую именно, Лёха знать необязательно. Гость не настаивал. Федя имел связи во всех воинских частях, размещённых поблизости. Знал он и того самого гражданского друга Бати – зятя самого Командира!

Стакан за стаканом, перед Лёхой вырисовывалось не самое худшее будущее. Хозяин хибары оставил Лёху «на хозяйстве», сам сходил к соседу позвонить. Вернулся он только к следующему утру.

Тальянкин боялся высунуть нос на улицу. Ему всё мерещился воинский патруль и далёкая гауптвахта «Снежинка». Лёха решил дождаться Федю по-любому. Иначе терялся смысл длительной отлучки из части.

Терпение его воздалось сторицей! Федя принёс жбанчик самогона и колбасу из красной рыбы с вкраплениями белого сальца. Больше к теме знакомств Феди и бед Лёхи не возвращались.

Когда Леха появился в части после пятидневного отсутствия, ни один офицер не задал ему вопроса. Тальянкин посчитал это хорошим признаком. А на следующий день, после обеда, Лёху вызвал посыльный из штаба к самому Командиру.

Не зная причин вызова, Лёха шёл в кабинет как на эшафот.

– Рядовой Тальянкин!

– Я!

– С сегодняшнего дня поступаете в распоряжение начальника кочегарки!

– Так точно! Разрешите идти?

– Идите! Да не бедокурьте более! Другого места для вас, кроме дисбата, не будет!

С таким радужным напутствием полковника Лёха направился на новое место службы. Теперь, в качестве кочегара.

Суровые будни кадрового строевика рядового Тальянкина закончились. Впереди ему маячило ещё восемь месяцев службы.

ЛЮБОФФ КУЧМОНА

Не секрет, что замкнутые изоляты являются сжатой формой общества, где законы жизни проявляются ярче, видимее и динамичнее. Когда человека не заботит добыча материальных благ, он может позволить себе занятия психологией. В таком положении оказался Лёха Тальянкин, рядовой срочной службы Советской армии в должности: механика-водителя (согласно записи в военном билете), заряжающего миномётных установок (формально) и кочегара (фактически).