Валерий Смирнов - Операция «Гиппократ» Страница 23

Сосисомиди догнал – он принадлежит до редкой мужской породы, о которой девушки говорят: ему легче дать, чем объяснить, почему я не хочу. Тем более, что стихоплетство всё чаще заменяло Янису секс в любом виде. А потому он начал тратить на конверты для стихов больше половины зарплаты, чем сделал жену еще недовольнее.

Жена была единственным человеком, которого Янис боялся, в отличие от слабохарактерных газетчиков. Он старался не нарываться на ее характер и еще глубже зарывался в свое творчество.

Со временем люди стали догонять: всю глубину этого творчества может понять исключительно психиатр. И вовсе не потому, что в году уже не оставалось дня, в честь которого Сосисомиди не накатал криков своей души, явно мятущейся по поводу любого события: от прихода весны до рождения тройни у кошки соседа.

Кто же придумал сентябрьские трели?И для чего нужно в школу стремиться?Это заботится дедушка Ленин,Вас приглашая расти и учиться.

Хотя кое-кто понимал: дети учились в школах еще до появления на свете этого заботливого дедушки, отказать Янису в публикации было себе дороже. Воодушевленный Сосисомиди продолжал заменяющие секс упражнения на бумаге и втягивал в это дело редакторов, сношая им мозги рифмованными извращениями. Некоторые журналисты проявляли характер, не разделяли таких взглядов и хотели другой интимной жизни. Поэтому робко отписывались Сосисомиди стандартным советом за учиться у классиков. Однако, Янис, помня жизненные уроки своего настоящего дедушки, а не того, на котором въезжал на газетную полосу, запасся на всякий случай индульгенцией. И тут же довел ее до сведения колхозников через районную газету «Заря Октября».

Мне Луконин сказал,что перо мое крепче стихий,Что, пером, обладающий,стал я подобен магу,Что могу я писатьсемицветные чудо-стихи…

Что, значит могу, когда надо, а особенно – хочется? Редакции заваливались стихами с проникновенными строками: «Но тише! Замирает сердце: Ленин о мире говорит с броневика» – это, понятно, создано ко Дню танкиста; «Я думаю, что может только солнце сравниться с Конституцией моей» – козе ясно, когда надо печатать, ну а творческие удачи, вроде «Пересматривается многое заново – работать ударно, ритмично, планово. Такая теперь у нас привилегия. И в этом Партии нашей стратегия», публиковались в те будние дни, когда Янис не знал о каком-то выходящем из ряда вон событии, вроде пуска станка после капремонта на «Центролите».

Янис, как хороший внук, постарался протащить вслед за собой в творческое бессмертие не только образ вождя, но и родного дедушки, опубликовав юбилейное стихотворение по поводу создания герба Страны Советов.

Был герб царей разбит, как трон,Заржавел, разломался.Дед говорил мне: в луже он,Герб царский тот валялся.

Со временем поэт Сосисомиди врубился за необходимость подъема на следующие высоты. Перед тем, как опустить в ящик порцию конвертов с поэзией, он начал катать сам себе рекламную сопроводиловку, предваряющую свежезалепленные шедевры, посвященные разнообразным событиям на планете. Не успели Карпов и Каспаров ударить по часам в первой севильской партии, как Сосисомиди уже стихотворно откликнулся на шахматную баталию. Очень быстро и, как всегда, почти в рифму. Точно так, как за увиденное по телевизору озеро Лох-Несс, начало очередного партийного съезда, визит Саманты Смит в пионерлагерь «Артек», а также прочих событиях из жизни стахановцев, пограничников и статуи в Трептов-парке.

Янис имел полное право на саморекламу перед стихами. Сосисомиди доказал: он способен на требуемое раньше других поэтов. Редакции еще не дочитали постановление ЦК КПСС о борьбе с пьянством, а Сосисомиди уже засыпал их своими антиалкогольными шедеврами. Если бы алкашей заставили выбирать: или бросайте бухать, или читайте стихи Сосисомиди, они бы поголовно вступили в общество «Трезвость».

Бороться против янисовского стихопотока теперь могли только явные сторонники водки и противники линии партии. Тем более, в сопроводиловках Сосисомиди указывал: «Мне кажется, что многие мои стихи, о чем бы я ни писал, озарены и пронизаны светом Октября, его животворными лучами». Эта продукция иногда находила места на газетных полосах рядом с рифмованным творчеством Сосисомиди, даже когда оно заканчивалось, несколько своеобразно толкуя последствия животворных октябрьских лучей.

Мой стих, хоть я – его умелец,Болезни рубят, как мечи.Лежу в больнице пятый месяц:Меня обследуют врачи.

Хотя литсотрудники прекрасно догоняли: такие строки поэт пишет, что называется, кровью своего сердца, а за Яниса давно шла устная реклама, полностью подтверждаемая творчеством, имя Сосисомиди мелькало среди газетных полос, пускай не так часто, как он мечтал.

Печет он их, что ли, с ужасом думали газетчики, извлекая из пухлых конвертов размерами с кислородные подушки очередные дозы поэзии Сосисомиди. И тут же убеждались, как были недалеки от истины в своих подозрениях, читая откровения Яниса: «Стихотворенья, как котлеты, я жарю на огне души».

Зато в самолично сочиненной сопроводиловке Янис именовал себя вовсе не поваром, а «судном, ищущим в море поэзии правильный курс» и кидал намеки на знак равенства между собой и Маяковским.

Сосисомиди письменно гарантировал всем редакторам подряд: «Я смог бы с Вашей помощью опубликовать 96 стихотворений в газете (столько, подсчитано, напечатал наш лучший поэт-трибун за три с половиной года (1926-1930гг) в „Комсомольской правде“. Потому высылаю вам свои стихи и благодарю за то, что Вы возродите почему-то не очень интенсивно пока развивающийся в практике нашей печати жанр стихотворной передовицы».

Тем не менее 95 из 96 стихов заняли из-за несознательности газетчика место не на полосе, а в самой драгоценной редакционной реликвии. Это была папка с поэзией читателей, которую газетчики открывали и зачитывали вслух, когда им было не хрен делать во время обвала официоза. Или при поганом донельзя настроении. Опусы Сосисомиди пользовались у журналистов не меньшим спросом, чем творчество других поэтов из этого источника веселья, вроде стихов за целебность лиманской грязи: «Мажут всю морду, и зад весь чернеет, мажут то место, чем люди болеют».

Сам Янис не догадывался, что у него есть такие крутые конкуренты. Он продолжал бомбить письмами редакции, по сложившейся привычке именуя себя «судном, ищущим в море поэзии правильный курс».

Индульгенция Луконина перестала устраивать Сосисомиди в тот самый год, когда это судно в море поэзии в городе стали именовать не рифмоплетом, а исключительно Судном. Только с ударением на последнем слоге.

Из всех одесских изданий Судно, с вытекающей из него поэзией, не сумел истерроризировать многотиражку «Одесский портовик», хотя пытался достать ее письмами. Но, в отличие от «Радянського джута» или «Одесского политехника», портовая газета находилась на режимной территории, куда, до счастья редакции, у Сосисомиди не было пропуска. Исключительно по такой причине «Одесский портовик» успешно противостоял агрессии поэта. Если бы Судно сумел проникнуть через проходную, так это издание малодушно бы капитулировало. Но раз такого не случилось, пользуясь защитой бдительного ВОХРа, корреспондент Павлов иногда по телефону говорил Янису вслух то, что думали за его умственные способности и поэзию многие профессионалы пера. Павлов был отважным человеком, хотя бы потому, что, несмотря на страшные телефонные угрозы Сосисомиди, находил его стихам достойное место в корзине для мусора.

У Судна не хватало времени приводить в исполнение свой страшный приговор строптивому корреспонденту. Он не отвлекался на личные амбиции ради развития мировой литературы, а другие издания не всегда отваживались идти поперек желаний Сосисомиди увидеть свою подпись в газете и вдобавок иногда слупить пусть тощий, но всё-таки гонорар. Сосисомиди приносил жене плату за титанические труды, на что она замечала: за такие бабки не купишь даже мозгов в твою малохольную голову. Судно делал правильные выводы и пер прежним курсом, увеличивая объемы строчкогонства, озаренные светом Октября даже майской ночью.

Так в один дурацкий день рухнуло то, что казалось незыблемым. И газеты начали отказывать Сосисомиди в публикациях пускай таких замечательных стихов, которые могли бы проканать при сильном отсутствии партийных постановлений. Но что такое партийное постановление, когда перестройка стала отбрасывать копыта? Тоже еще событие. Зато, получив свежее послание в стихах, все поняли: сегодня бывший инженер Сосисомиди увидел компьютер и тут же разразился за свое открытие. Гомер бы прозрел от зависти, услышав такую поэзию:

Хватит в тачках возить бетон!Пусть компьютер задает тон!Чтоб трудовой ускорить процесс,Хлам на свалку! Даешь прогресс!

На свалку улетали не только хлам, но и прежние представления о жизни. Правда, компьютеры вместо тачек пока не использовали, зато издания переставали печатать поэзию Яниса, посвященную рабочему классу с непременными советами стихотворца: «Времени даром, друг, не теряй – технику новую дерзко внедряй! По халтуре и браку ударь! На старт! Качеству изделий – золотой стандарт!» Представляете, такое почему-то перестали печатать, и больше того, из газет куда-то исчезли даже очерки за рабочий класс. У всех на уме стали директора банков и менеджеры.