Георгий Голубенко - Рыжий город, или Четыре стороны смеха (сборник) Страница 24

И Сеня сдал научный коммунизм! Он получил «четыре». Видимо, какой-то из этих вопросов все-таки вызвал у него затруднения…

Но это было еще не все. Как известно, Яша Хейфец номер один стал тем, кем он стал, только после того, как переехал из России в Америку. Этот же путь предстояло проделать и Хейфецу номер два. Конечно, в семидесятые годы отправить Сенечку в самое логово капитализма было даже для Бени сложнее, чем помочь ему сдать научный коммунизм. Но Беня решил и эту задачу. Уж как он отыскал где-то в Черновцах еще сравнительно молодую вдову, имевшую разрешение на выезд в США с целью объединения с горячо любимой двоюродной тетей, остается загадкой. Но Беня отыскал ее и представил своему ученику в качестве невесты.

– Бе-е-ениамин Моисеевич!.. – взмолился было Сеня, который при виде своей будущей жены сделался на какое-то время заикой.

– Прекрати! – строго прервал его профессор. – Да, она не Мерлин Монро. Но, по-моему, так даже лучше. Во всяком случае, ее внешний вид никогда не будет отвлекать тебя от занятий!

И молодая чета отбыла в Нью-Йорк.

А вся Одесса застыла в ожидании мирового триумфа Сени, а значит, и Бени. И ждала лет пятнадцать. Причем, как оказалось, совершенно напрасно.

Как выяснилось впоследствии, попав в Америку и оглянувшись вокруг, Сеня наотрез отказался ехать в Нью-Йорк, а, наоборот, узнав, что какой-то оркестрик в тихом провинциальном городке остро нуждается в скрипаче на последний пульт вторых скрипок, поехал прямо туда. Услыхав его игру, местный дирижер, естественно, чуть не упал в обморок и сразу же предложил Сене работу солиста. Но Сеня наотрез отказался.

– В гробу я видел так упираться! – заявил он. – Только вторые скрипки! И только последний пульт! Не возьмете – уеду!..

– Да что вы такое говорите! – испугался дирижер. – Конечно, возьмем! В конце концов, Бостонский оркестр славится тем, что у них самая лучшая в мире струнная группа. Чикагский – что духовая. Так мы теперь прославимся тем, что у нас самый лучший в мире последний пульт вторых скрипок!..

– А вот теперь все! – объявил Сеня жене, получив первую зарплату. – С этого дня я начну возвращать себе то, чего меня лишили в детстве!

И начал возвращать. На скрипке он больше не занимался. Играл только на работе. Все остальное время на протяжении нескольких лет Сеня безудержно ел. Пирожные, мороженое, конфеты. Ел и смотрел телевизор. На остальные деньги каждый день покупал себе детские игрушки: машинки, самолетики, танки… Потом начал читать. Выписал из России «Дядю Степу» и «Приключения Незнайки». Годам к сорока прочел «Тимура и его команду» и начал заглядываться на старшеклассниц…

Я встретил его недавно в Америке прямо на улице. В огромном розовощеком толстяке можно было узнать нашего Сенечку, только если предположить, что его кто-то долго и упорно накачивал автомобильным насосом.

– Ты уже сегодня обедал?! – закричал он мне вместо приветствия. – Очень хорошо. Я тоже. Значит, сейчас будем обедать опять. В этой стране вообще глупо обедать один раз в день. Ты посмотри, сколько вокруг всего наготовлено… И обязательно передай Бене, что я ему очень благодарен. Ну, действительно, как тут живет наша эмиграция? Работа, работа и еще раз работа… А я благодаря Бене все свое уже отработал в Одессе. Теперь вот здесь отдыхаю… Было бы ужасно, если б получилось наоборот…

Не передам, думал я, возвращаясь в Одессу. Наверное, Бене это не понравится. Человек так мечтал воспитать второго Яшу Хейфеца – и что получилось?

А может, он сам виноват? Может быть, в деле воспитания гениев и лошадей нужен не только кнут, но и пряник? То есть хотя бы чуточку любви и свободы? Странно, что такой профессор, как Беня, этого не знал. Вот Фроим Грач небось понимал эту простую истину. Может, поэтому Бабель и не писал своего Фроима с нашего Бени? Да, что ни говори, а хорошего биндюжника можно написать не с каждого профессора.

Искусство жить в искусстве

Знаменитый администратор Одесской филармонии Фима Козик был человек внешне благопристойный и благополучный. За это его много раз вызывали к следователю.

– Гражданин Козик! – строго спрашивал следователь. – Откуда у вас при вашей зарплате квартира, машина и дача?

– Вы же знаете, гражданин следователь, – скромно отвечал Козик, – я подрабатываю по ночам…

– Да знаем! – отмахивался следователь. – Двадцать раз уже наши сотрудники вместе с понятыми приходили ночью к вам на квартиру – и всегда одна и та же картина: вы стоите на кухне и гладите электрическим утюгом огромную простыню.

– Да…

– И что, вы хотите сказать, что это вы таким образом подрабатываете?!

– Именно таким.

– Нет, подождите, – кипятился следователь. – Так, может быть, это вы чужие простыни гладите по ночам за большие деньги?

– Ну что вы, гражданин следователь, разве я не знаю, что по нашим социалистическим законам это называется «нетрудовая деятельность» и строго запрещено? Только свою.

– Послушайте, Козик, что вы из нас дураков-то делаете! Вы что же хотите сказать – что если ночи напролет гладить электрическим утюгом собственную простыню, то можно разбогатеть?!

– Получается, можно.

– Но как?

– Откуда я знаю! Может, если бы я отдавал ее гладить другим людям, ее давно бы сожгли. А так я уже двадцать лет глажу ее самостоятельно, поэтому она до сих пор как новенькая. Получается большая экономия…

– Вон отсюда! – взрывался следователь.

И между прочим, совершенно напрасно. Козик говорил ему чистую правду. Только не всю. Дело в том, что под простыней у него всегда находилось несколько сотен мятых билетов с неоторванным контролем после вчерашнего концерта какой-нибудь заезжей знаменитости. Во время глажки они снова приобретали товарный вид. На следующий день их продавали еще раз. Потом опять и опять…

Конечно, это сильно способствовало подъему Фиминого благосостояния. Но перед служителем закона Козик был чист. Если бы следователь хотя бы один раз спросил его про эти билеты, может, он рассказал бы ему и о них. Но его спрашивали только про простыню…

Козик вообще считался большим шутником. Даже среди одесских филармонических администраторов.

– Мы прибыли! – бодро сообщили ему однажды артисты из трио бандуристов, приехавшие в Одессу на гастроли.

– Да какие вы прибыли! – ответил им Козик. – Вы убытки!..

Арсений Самойлович Астагов, не менее знаменитый одесский администратор и куплетист, тоже умел пошутить.

Когда мы познакомились с ним, он был уже весьма пожилым человеком.

У него была автомашина «Волга». С очень скверным характером. Она ехала, когда хотела, и останавливалась, когда хотела. Она была старше своего хозяина и не понимала, почему она обязана его слушаться.

Однажды, когда мы ехали выступать перед отдыхающими какого-то одесского санатория, эту машину удалось остановить буквально в нескольких сантиметрах от крутого обрыва, под которым уже призывно плескалось море.

– Ну что вы так нервничаете, молодые люди? – спросил Арсений Самойлович, когда мы наконец решились открыть глаза. – Вас же учили, что Волга впадает в Каспийское море? Так что в Черное она не впадет!..

За свою очень долгую жизнь на эстраде он перезнакомился там со всеми ее представителями. Естественно, что с годами все они у него в голове немного перепутались.

Как-то в начале восьмидесятых мы зашли в зал Кемеровской филармонии, где нам предстояло выступать. На сцене репетировали фокусники. Очень молодые люди. Парень и девушка.

– Ну! – сказал Арсений Самойлович, присмотревшись к ним. – Это же Алмазовы-Дюбуа! Брат и сестра. Талантливые ребята. Я их очень хорошо знаю. В тридцать шестом году я выступал с ними в Улан-Удэ на празднике овцеводов. И фокус этот я помню…

– Знаете, Арсений Самойлович, – засомневались мы. – Может, они и талантливые ребята, но чтобы за пятьдесят лет совершенно не измениться… Этот фокус, кажется, еще никому не удавался…

Потом выяснилось, что это были действительно Алмазовы-Дюбуа. Но, конечно, не те, с которыми он выступал на празднике овцеводов, а их внуки.

– Но фокус ведь у них тот же! – торжествовал Арсений Самойлович. – И это главное. А мне тут говорят: «Меняйте программу! Меняйте программу!» В этой стране ее вообще не нужно менять! Страна такая огромная, что, пока вы гастролируете от Чопа до Владивостока и начинаете возвращаться обратно, в ней уже полностью меняется поколение зрителей…

Он любил рассказывать истории из своей жизни. Причем внешние поводы, по которым он их вспоминал, обычно не имели ничего общего с самими историями. Получалось очень неожиданно.

– Да! – сказал он однажды, задумчиво глядя на детей, играющих в песочнице. – Все-таки правильно говорят ветераны, что самым лучшим временем в их жизни была война. Вот и у меня тоже… Особенно сорок первый год… Особенно ноябрь. Мороз. Вьюга. А мы, четверо самых крупных театральных администраторов страны, в свердловской гостинице «Большой Урал» играем в преферанс. Помню, я проиграл все. Целый чемодан денег. Тогда я сказал: «Верните мне мои деньги! Тем более что они не мои. Это зарплата артистов. Как честный человек, я должен ее заплатить. Иначе меня убьют!» Они сказали: «Арсений, не валяй дурака. Мы все тут честные люди. Мы все играем не на свои. А если тебя за это убьют, так ты же сам понимаешь: идет война – значит, должны быть жертвы!» – «Послушайте, – сказал я, – если вы не вернете мне деньги, я выброшусь из окна!» – «Арсений! – сказали они. – Да что ты такое говоришь? Мы же столько лет знаем друг друга. Мы же съели с тобой уже не один пуд соли. Неужели ты действительно думаешь, что, если ты и вправду начнешь выбрасываться из окна, кого-нибудь из нас это обеспокоит?!» – «Тогда я сейчас позову милицию!» – сказал я. «А вот этого не нужно! – сказали они. – Это идея плохая. Первая твоя идея – с окном – была значительно лучше. И если ты будешь сильно настаивать на второй, мы сейчас все вместе поможем тебе осуществить первую!..» Я плакал… Я стоял на коленях… Но они были как скала. Тогда я пошел в переднюю, достал из кармана своего пальто учебную гранату, которую всегда брал с собой, когда шел играть с ними в преферанс, и закричал: «Ложись, сволочи! Или вы вернете мне деньги – или я вас всех тут разнесу к чертовой матери!» Они, конечно, легли и сказали: «Хорошо!.. Так уж и быть – забирай свои деньги, и чтоб духу твоего здесь не было!..» И тут я открыл чемодан. Сложил туда все свои деньги. (Заметьте: только свои. Потому что я был честный человек!..) Вытер пот. И сказал: «Ну слава тебе, господи! Насилу отыгрался…»