Сергей Буянов - 730 дней в сапогах Страница 25

– Я так думаю, у вас там, наверное, стреляют?

– Э-э, это не баба писал! – категорично заявил Алискер.

– Па-ачьему?

– Такой слово баба не пищет!

– Это русский баба! – заявил Кучмон. – Дура, вот и пишьет!

– Напиши, пожалуйста, как идёт служба?

– … … …! – земляки пообщались на своём.

– Когда тебе ехать домой?

– Когда сразу дащь! – ответил Айзер.

– Какой тупой баба, а?!

– Это не баба!

– Да дайте человеку дочитать! – сказал Лёха.

– Пришли мне, пожалуйста, свою фотографию.

– Э, Кучмон! Беги, дэлай!

– И ещё хочу сообщить.

– Какой сообщит?

– Значит, хочет сказать что-то ещё.

– Чё хочет?

– Хочу сообщить, что у меня есть подруга. У неё тоже нет парня. Если хочешь, я могу дать ей чей-нибудь адрес.

Без комментариев.

– На этом я кончаю…

Ноль эмоций. А так старались ребята! Но не учли особенностей русского языка, мало понятных Кучмону и компании.

– Жду ответа с фотографией.

– Это не ждьёшь? – Кучмон провёл грязными пальцами по ширинке.

– Читать дальше?

– Не надо читать, – подал голос Серёга.

– Тебья, насоска, никто не спрашивал! Читай, Волф!

– Не забывай, меня зовут, Любовь!!!

– Ты сам писал, с-сука!

Авторам письма стало немного не по себе. Но Вольф остался спокоен.

– Как хочешь, Кучмон, – сказал он. – Я отнесу письмо в казарму.

– Отдай! Мне писал баба!

Баба, так баба. Вольф отдал конверт.

– Пойду дивизьон, землякам покажу!

Ни к чему бы, но хозяин барин!

– Кажись, затея провалилась, – сказал Серёга, когда друзья остались одни.

– Похоже на то, – согласился Вольф.

– Он обязательно ответит! – заупрямился Лёха. – Готовь, Серёга, ответ Кучмону!

Они поспорили. С проигравшего – пять банок сгущёнки!

Прошло два дня. Минул ещё один. С Лёхи начали требовать выигрыш. Тальянкин предложил подождать ещё два дня. Как только Серёга сказал, что справедливо бы взять выигрыш с самого Кучмона, так на насоску влетел радостный Вольф. Одной рукой он держал Рудольфа за рукав, другой – бутылку вина.

– Откуда? – хором спросили Лёха с Серёгой.

– Гражданский за канистру бензина дал! – гордо сообщил Рудольф.

Посидели, отдохнули. Как раз Бутай готовил «плёв». В праздничной обстановке посвятили Рудольфа в тайну, всё-таки свой. Рудольф после долгих повторений всё же понял и долго хохотал взахлёб.

На следующий день, Кучмон написал-таки ответ. Диктовать никому не доверил, корпел сам! Через закопчённое окошко кочегарки Лёха с Вольфом увидели, как Кучмон вкладывает свою фотографию в конверт. Запечатав его, Кучмон спрятал письмо во внутренний карман.

Вечером на насоске случился аврал, и авторы письма Кучмону провозюкались за ремонтом. Рудольф оставался на смене в кочегарке. Не дождавшись Вольфа, Кучмон заставил Рудольфа отнести письмо в ящик.

Рудольф вышел из кочегарки, вынул конверт. Посмотрев на адрес, захихикал и … сбросил конверт в почтовый ящик!

Не смотря на идиота Рудольфа, шанс всё же оставался. Вряд ли письмо в СССР дойдёт на улицу Пикадилли. Ответ, правда, придётся писать от балды, предполагая, что сообщил Кучмон в своём послании.

Лёха продолжал наблюдать за напарником. Возбуждение первых дней в кочегарке спало, никто уже не подкалывал Кучмона, и он преобразился. Не то чтобы стал аккуратней и честней, но внутренне он сиял. Вот что делает с человеком любовь! Кучмон показывал письмо землякам и ржал вместе с ними над глупой русской бабой, а сам с нетерпением ожидал ответа. Он летал по кочегарке как на крыльях, постоянно что-то напевая. Украдкой, по ночам Кучмон перечитывал письмо Любы. Оглядываясь по сторонам, он совал его в трусы.

Спустя две недели любовь Кучмона достигла апогея. С утроенной энергией он шпынял Вольфа, ожидая ответа. А на тыльной стороне левой ладони он написал ручкой: «Люба Любофф», – о чём прознал Серёга.

Адресант решил помочь адресату увековечить имя подруги по переписке. Поздно вечером он появился в кочегарке, подсел к Кучмону и тактично намекнул, что пацаны накалывают имя бабы на руке.

– Да любая баба сразу даст, как только увидит! – сказал он.

Серёга искусно нарисовал поддельную татуировку на своей руке и показал Кучмону.

– Ляриса! Сам писал?

– Могу тебе как самому врубастому кочегарщику сделать такую же.

– Э-э не-э, мне такой на нада! Ты мне сделай Люба Любофф!

Сказано, сделано. Утром Кучмон пришёл на насоску и выколол имя, жгущее его сердце!

Лёха обратил внимание на грязную руку Кучмона, отворачивающую кран подачи топлива. Это оказалась непростая грязь, а художественная, выполненная готическим шрифтом.

Л ю б а  Л ю б о ф ф

Разобрав буковки, Лёха едва не свалился со стула. Он прикрылся «Историей древних веков» и затрясся в беззвучном смехе. Только оказавшись на насоске, Тальянкин расслабился. Друзья хохотали позабытым с гражданки жизнерадостным весёлым смехом.

– Любофф, Любофф! Ха-ха-ха, аха! – надрывали животы солдаты, валяясь на зелёной полянке.

Недоумевающий Бутай постоял на крыльце, поворотил плоскоплиточным носом, тупо поморгал нависающими почти до скул веками. Этим только добавил смеху! Затем Бутай так же тупо развернулся и удалился под взрывы хохота.

Друзья планировали продолжить историю любви Кучмона. Письмо от Любы решили вручить ему, когда Вольф получит ответ от своей подруги.

Вмешательство или покровительство самого Провидения воспрепятствовало этому. Кучмон получил обратно свой конверт с сотней штемпелей, пробитых по длине конверта вдоль и поперёк. С отметкой: «Этого адреса не существует». Так добросовестная советская почта обломала психологический эксперимент.

И только Рудольф радовался, когда взял письмо у почтаря. Прочитав прежний адрес, он просто уржался до колик в животе! А потом … отдал его Кучмону!

В результате Лёха получил свои пять банок сгущёнки, Вольф отхватил вдвое больше тычков, а Рудольф схлопотал от обеих сторон!

Кучмону за его издевательства досталась глубокая и несводимая татуировка: Л ю б а Л ю б о ф ф.

Как знать, может он ещё и встретит если уж не Любу, то Любофф, непременно!

ДЕМБЕЛЬ

Всему бывает конец: трагический или драматический, иронический или счастливый, весёлый или поучительный. Для службы в армии, мёдом ли она была, дёгтем ли, дембель всегда желанный. К нему готовятся задолго до приказа о демобилизации. Старики ищут нулёвую парадку, готовят дембельский альбом, приобретают кучу разных значков, зачастую не имеющих отношения к их службе. Любители побрякушек умудряются напялить одновременно совершенно несовместимые знаки отличия. Один и тот же дембель бывает одновременно военным специалистом «I», «II», «III» класса и даже «М» – мастером боевой подготовки! Никто не осуждает солдата за эти вольности. Всем понятно, человек желает показать себя во всей удали и красе. Вот, мол, я: отслужил, охраняя ваш покой, вернулся – прошу любить и жаловать! Рассказы дембеля пестрят преувеличениями. В них описываются несуществующие подвиги, донельзя успешные самоволки, удачный непрекращающийся обман офицеров плюс изощрённые издевательства над молодыми. Такова сила дембеля, придающего чувство собственной значительности даже последним чмырям. В шикарно оформленный альбом помещаются лучшие снимки, где запечатлены исключительно бравые ребята. Если получается, привозят фотографии верхом на танке, «саушке» (самоходной артиллеристской установке) или БэТэЭре, обязательно вооруженным до зубов.

Есть чему позавидовать допризывникам! А как же? «На них ещё дрочили, а на нас шинельку шили!» Или, «кто не был, тот будет. Кто был, не забудет: 730 дней в сапогах!»

Встречаются и такие, которым обрыдла армейская атрибутика. Они рвутся поскорее облачиться в гражданскую одежду, ждут с нетерпением посылку из дома с модным шмотьём, а затем щеголяют по части в неуставном обмундировании!

У тех и других обязательно приподнятое чемоданное настроение. Дембеля строят планы на будущее, с надеждой смотрят вперёд, они своё отмотали! С какой гордостью маршируют, печатая шаг, следуя на последнюю армейскую пайку!

Но как утомительно ожидание первых отправок…

В артбригаде, где служил рядовой Тальянкин командование не спешило демобилизовать солдат. К середине мая ещё ни один дембель не вышел за ворота командно-пропускного пункта. Лёха продолжал тащить службу. Подавал пар в столовую для приготовления пайки. Разогретый мазут горел мощным пучком, отбрасывая огненно красные блики на трубы подачи топлива, которые установлены напротив форсунки. Шёл третий час, паровой котёл «готовил обед», Лёха лениво перебирал выполненные конспекты по истории Средних веков. Всё шло своим чередом, пока в кочегарку не заявился Лёша-крейсер.