Иван Стаднюк - Максим Перепелица Страница 25

Так в чем же дело? Почему мне волноваться?

Не валяй, Максим, говорю я сам себе, дурака! Ты же своими глазами читал одну мудрую книжку, где говорится, что ревность – это пережиток прошлого, который не укра­шает человека!

Но что поделаешь? Любовь, она тоже свои законы имеет. И даже самая высокая сознательность бессильна перед этими законами.

Читаю, что написано под снимком:

«Молодой агроном села Яблонивки Федор Олешко и молодая колхозница Мария Козак вывели новый сорт высокоурожайной гречихи…» А дальше сообщается, что их пригласили в Москву, в Сельскохозяйственную академию опытом делиться. Тоже мне, нашли академиков!

Но дело не в этом. Маруся, конечно, любит меня. Од­нако Федор Олешко – это ж такой парень!.. Да ему, с его высшим образованием, раз плюнуть сагитировать хоть какую дивчину замуж за него выйти!

Из газеты выпадает записка. Еле узнаю Марусину руку. Вроде курица лапой нацарапала. Видать, наспех писала… Ага, так и есть. Извиняется за короткое письмо. В машине пишет. Едут на станцию… «… После совещания в Виннице побыла дома два дня, а теперь едем с Федей…» Гм… С Федей… «…едем с Федей в Москву… Крепко целю…» Что за «целю»? Может, «целую?» Нет. «Крепко целю. Маруся».

Куда же это она целит? В кого?

Поплыла перед моими глазами казарма. Не знаю даже, как очутился я в канцелярии перед командиром роты. Так и так, докладываю ему, показываю газету, записку Маруси, прошу отпустить меня на два дня в Москву. Ведь до столицы от нашего города – рукой подать.

Поругал меня командир роты крепко. У солдата, гово­рит, есть дела поважнее сердечных. Служба прежде всего. Да и считает он, что страдаю я излишней мнительностью. Словом, никаких разговоров об отлучке из части.

Но тут повезло мне. Потребовалось сопровождать одного нашего майора в Москву. Вез он туда какой-то срочный пакет. Назначили меня, как авторитетного това­рища, и разрешили задержаться в Москве на два дня, так сказать по личным делам.

Перед самым отъездом вызывает меня командир полка. Захожу к нему со страхом: вдруг отпуск отменит.

– Товарищ полковник, – докладываю, – рядовой Пе­репелица по вашему вызову явился!

Полковник наш прямо на Чапаева похож. Усищи! Сам здоров, в плечах широк, голос твердый, сильный. Под­нялся он из-за стола, поздоровался со мной и говорит:

– Хочу вам, Перепелица, одно попутное задание дать. Да вот не знаю, справитесь ли.

– Справлюсь, товарищ полковник, – заверяю его. – Можете не сомневаться. Все выполню, что прикажете, лишь бы мне в Москву попасть!

– Так уж и все, – похохатывает полковник. – А если в прикажу из зоопарка слона в полк доставить?

– Ну, если объясните, как это сделать, то и достав­лю, – так же шуткой отвечаю ему.

– На этот раз обойдемся без слона, – серьезно гово­рит полковник. – Дело вот в чем: мы как-то посылали письмо на радио. Просили передать концерт по заявкам наших солдат…

– Концерта не было, – напоминаю.

– Вот именно что не было, – подтверждает полков­ник. – Видимо, таких заявок поступает туда много, и все их удовлетворить нет возможности. Так вот, забирайте с собой наши заявки, зайдите там на радио…

И подробно объясняет мне, что нужно сделать. Смотрю я в его усатое лицо, смотрю на орденские планки на груди полковника, и так мне хочется сделать все до точности, как он приказывает.

– Слушаюсь, – говорю. – В следующее воскресенье вечером будет передача.

А полковник улыбается:

– В следующее – вряд ли. Ведь три дня осталось.

– Товарищ полковник! – даже руку к груди прикла­дываю я, хотя так и не полагается. – Разве вы не знаете Максима Перепелицу? У меня закон: сказано – сделано!

– А вот бахвальства я не люблю! – суховато отвечает полковник.

Мне даже не по себе стало. Не верит…

– Товарищ полковник… Ну… Ну, вот увидите? Разве я могу вам соврать? Да отвались у меня язык!..

Командир полка смягчился и улыбается опять.

– Ладно, – говорит, – посмотрим, какой вы хозяин своему слову. Сам буду в воскресенье у репродуктора сидеть.

– Можете не сомневаться…

И вот я уже в Москве. Сопроводил нашего майора, куда он приказал, и пошел на радио. Нашел улицу, номер дома, подъезд. Расспрашиваю у людей, куда мне и к кому, по каким ходам и переходам.

Наконец, стучусь в ту самую дверь, куда мне предпи­сано. Захожу в комнату с окнами во всю стену, представ­ляюсь. Встречает меня этакая серьезная дивчина лет шестидесяти. Оказывается – редактор. Вступаю с ней в переговори, показываю заявки солдат нашего четырежды орденоносного полка.

– О, да здесь же огромный список! – удивляется див­чина.

– А как же? – подтверждаю. – Культурные запросы. Завтра вечером передача должна быть обязательно.

Редакторша смахнула с носа очки, подняла на меня глаза.

– Что вы, молодой человек! – говорит. – Такую пере­дачу надо готовить недели две.

Меня даже в жар бросило.

– Две недели? – ужасаюсь. – Завтра же весь полк наш займет позиции у репродукторов! Сам командир полка… Да знаете вы?..

А бабка меня успокаивает. Говорит и в такт своим сло­вам очками помахивает.

– Подождите, подождите. Не горячитесь, товарищ Перепелица. Дело в том, что все эти люди заняты, у каж­дого свой рабочий план. Поэтому нужна предварительная договоренность. Кроме этого, нужно заблаговременно за­казать радиостудию, вызвать тонмейстера, оператора…

– Хорошенькое дело! Как же я в полк вернусь, как покажусь на глаза полковнику? – спрашиваю у нее. – Не-ет, у нас так не положено. Получил приказ – умри, а выполни!..

– Но как же выполнить? – пожимает плечами бабуся. – Ну? Допустим, часть тех номеров, которые хотят услышать ваши товарищи, у нас имеется в записи на пленке. А ну давайте еще раз посмотрим ваши заявки… – И, надев очки, заглядывает в бумажки, которые я выло­жил перед ней – «Радиопостановка «Василий Теркин» по поэме Александра Твардовского». Это у нас есть. Можно выбрать отрывок. Песни и арии тоже есть в записи. А вот этого нет, и этого нет. Выступление народного артиста Огнева нужно готовить… заслуженной артистки Василько­вой – тоже.

– Там еще просьба, – напоминаю ей, – чтобы высту­пил поэт Степанов.

– Вот видите! – разводит руками редактор. – Не-ет. Такую передачу подготовить в два дня физически невоз­можно.

– Невозможного ничего нет, – втолковываю ей. – Ве­дите меня к вашему генералу или полковнику.

– У нас военных нет, – отвечает редактор и смеется.

– Да, я и забыл! Ну, к начальнику или директору ве­дите.

И начал действовать Максим Перепелица! Чтобы ближе к делу, скажу только одно: доказал я начальству, что наш славнейший четырежды орденоносный полк без радиопередачи по заявкам солдат и офицеров никак не обойдется. А насчет того, что трудно будет заставить ар­тистов и писателей выступить перед микрофоном в скоро­стном порядке, так это я взял на себя. Начальство пошло навстречу, дало мне помощника – гарненьку дивчинку, которая назвала себя ассистентом. Мудреное какое-то слово! Но звучит оно здорово: «Мой ассистент». Вот до­жил Максим Перепелица! Уже ему и ассистентов при­крепляют в помощь. А в распоряжении этого черноглазого ассистента – разумная машина, и не очень сложная, магнитофон! Все до точности записывает он на пленку, которую потом проигрывай сколько душе угодно. За пол­часа научился я управлять ею.

Раз у меня теперь в руках такая техника, так в чем же дело? Будь ты самый народный артист, а если к тебе при­ехали домой и нацелились в тебя микрофоном, никуда не денешься! Выступишь.

На легковую машину тоже не поскупилось начальство. Наверно, подумало: раз ты, Максим Перепелица, такой хитрый, на тебе все и сам попробуй.

Спрашивает мой ассистент, куда первым делом поедем. Что за вопрос? Начнем с Маруси Козак!

Но как найти ее? Объясняю все как есть ассистенту. Понятливая дивчина! Между прочим, Людмилой Василь­евной ее величают. Кинулась к телефону и давай звонить. Не прошло и трех минут, как докладывает она мне: Маруся Козак и Федор Олешко остановились в гостинице «Москва»… Как будто гостиниц им мало, не могли в раз­ных поселиться.

И вот мы сидим в машине, слушаем радио и едем в эту самую «Москву». Прямо чудно: «Москва» в Москве.

А машин-то, машин! А людей!.. Куда они спешат? Вон памятник Пушкину. Знакомый, хоть и в первый раз вижу. Неужели по этим улицам Пушкин ходил? И Гоголь. И Горький, которого, между прочим, тоже Максимом звали…

Подъезжаем к гостинице. Ох, и высока! И только оста­новились, как вдруг я вижу: выбегает из широких дверей… Маруся! Моя Маруся! С портфельчиком в руках. Как заправская москвичка. Рванулся я с места.

– Сумасшедший! – кричит на меня шофер. – Ма­шину сломаешь!