Марк Твен - Янки при дворе короля Артура Страница 27

Между шестью и девятью часами мы проѣхали десять миль, что было совершенно достаточно для лошади съ тройною ношею — мужчиною, женщиною и вооруженіемъ; мы остановились на продолжительное время подъ деревьями у чистаго ручейка.

Прямо къ намъ ѣхалъ рыцарь; когда онъ подъѣхалъ ближе, то испустилъ жалобный стонъ, по которому я узналъ, что онъ былъ чѣмъ-то недоволенъ, кромѣ того, онъ сталъ громко браниться и проклинать кого-то; но вотъ онъ подъѣхалъ еще ближе и я увидѣлъ на его накидкѣ бюллетень съ надписью золотыми буквами:

«Употребляйте профилактическія зубныя щетки Петерсона, — по послѣдней модѣ».

Я былъ очень доволенъ его видѣть; по этой надписи я узналъ, что это одинъ изъ моихъ рыцарей. Это былъ сэръ Мадокъ де-ла-Монтэнь, высокій дюжій парень, главнымъ отличіемъ котораго было то, что онъ чуть не вышибъ изъ сѣдла сэра Лаунсело. Онъ всегда находилъ какой-нибудь предлогъ, чтобы разсказать такой удивительный фактъ въ присутствіи незнакомаго лица. Но также былъ еще и другой фактъ, почти однородный съ этимъ, но про который онъ никогда не разсказывалъ самъ, если его не спрашивали; но въ послѣднемъ случаѣ, если ему уже приходилось упоминать объ этомъ фактѣ, то обыкновенно онъ говорилъ, что ему не удалось имѣть успѣха, потому что его прервали и онъ полетѣлъ съ лошади головой внизъ. Этотъ простодушный лѣнтяй рѣшительно не находилъ никакой разницы между обоими фактами. Я его любилъ за то, что онъ серьезно относился къ дѣлу; притомъ такъ пріятно было смотрѣть на этого широкоплечаго всадника въ стальной кольчугѣ, на его львиную гриву на головѣ, покрытую шлемомъ съ перьями, на его громадный съ причудливымъ девизомъ щитъ, на которомъ была изображена рука въ латной рукавицѣ, сжимающая зубную щетку, а на девизѣ стояло изрѣченіе: «Испытайте, не опасайтесь!» Я ввелъ чистку зубовъ.

Рыцарь говорилъ, что онъ усталъ; дѣйствительно, у него былъ утомленный видъ, но онъ не хотѣлъ спѣшиваться, говоря, что теперь онъ въ погонѣ за «баннымъ» человѣкомъ и тутъ же принялся браниться и клясться. Носитель объявленія, упомянутый здѣсь, былъ сэръ Оссеизъ Сурлузъ, храбрый рыцарь, пользовавшійся большою славою, потому что подвергался на турнирѣ большому риску, однажды съ сэромъ Могулемъ, а потомъ съ самимъ сэромъ Гаэрисомъ — хотя и не имѣлъ успѣха. Онъ былъ веселаго нрава и для него не существовало ничего серьезнаго въ мірѣ. Поэтому-то я и выбралъ его развить желаніе въ народѣ устроить бани. Тамъ еще не было бань; въ этомъ порученіи ничего не было серьезнаго. Отъ этого агента требовалось приготовить публику къ большой перемѣнѣ, но это слѣдовало дѣлать постепенно; онъ долженъ былъ внушить имъ чувство къ опрятности и, затѣмъ бани стали бы появляться мало по малу.

Сэръ Мадокъ былъ крайне раздраженъ и снова началъ клясться и браниться. Онъ сказалъ, что утомился отъ этихъ проклятій и нравственно, и физически; рыцарь поклялся ни спѣшиваться, ни отдыхать, ни думать ни о какомъ-либо комфортѣ, пока не найдетъ сэра Оссеиза и не сведетъ съ нимъ счетовъ. Дѣло заключалось въ томъ, что утромъ онъ встрѣтился нечаянно съ сэромъ Оссеизъ и тотъ сказалъ ему, что, если онъ сократитъ путь черезъ поля, болота, холмы и долины, онъ тамъ встрѣтитъ цѣлую компанію путешественниковъ, которые были обычными потребителями профилактики и зубныхъ щетокъ. Три часа спустя послѣ бѣшеной ѣзды, онъ настигъ эту толпу; это все были настоящіе патріархи, выпущенные изъ подземелья только наканунѣ; они въ теченіе двадцати лѣтъ даже и забыли, что у нихъ когда-либо были во рту зубы.

— Горе, горе ему! — сказалъ сэръ Мадокъ, — я съумѣю съ нимъ расправиться; еще никто въ жизни не наносилъ мнѣ такой обиды, какъ этотъ долговязый Оссеизъ; я поклялся отплатить ему!

Сказавъ это, и выругавшись еще разъ, онъ пришпорилъ лошадь и уѣхалъ. Послѣ полудня, мы настигли одного изъ этихъ патріарховъ въ одной бѣдной деревнѣ. Его окружали родственники и друзья, которыхъ онъ не видалъ пятьдесятъ лѣтъ. Тутъ же было и его потомство, вовсе не знавшее и никогда не видавшее его; но для него это были, точно чужіе; его намять измѣнила ему, а разсудокъ помрачился. Кажется даже невѣроятнымъ, чтобы человѣкъ могъ пробыть въ заключеніи пятьдесятъ лѣтъ, да еще въ какой-то норѣ, какъ крыса; его старуха-жена и нѣсколько старыхъ товарищей, вотъ только кто его помнилъ и зналъ. Они помнили, когда еще онъ былъ въ полномъ расцвѣтѣ своей силы и мужества; не забыли и того, какъ онъ поцѣловалъ своего ребенка и отправился въ это ужасное мѣсто тьмы и забвенія. Люди въ замкѣ говорили, что этотъ человѣкъ былъ заключенъ за какое-то забытое преступленіе, которое даже не было записано; но его старуха-жена знала объ этомъ, точно также, какъ знала объ этомъ и дочь, стоявшая теперь тутъ же и окруженная своими женатыми сыновьями и замужними дочерьми; дочь старалась припомнить этого отца, котораго знала только по имени и который существовалъ только въ ея мысляхъ, какъ безформенный образъ, какое-то смутное преданіе, и это продолжалось всю ея жизнь, а теперь вдругъ отецъ превратился въ плоть и въ кровь, и сидѣлъ противъ нея.

Это было курьезное положеніе; конечно, не потому, что въ этой комнаткѣ было такъ тѣсно, но потому, что одна вещь казалась мнѣ крайне странною. Я видѣлъ и сознавалъ, что такое ужасное дѣло не возбудило въ этихъ людяхъ ни малѣйшаго признака гнѣва противъ ихъ притѣснителей. Они такъ долго находились подъ игомъ жестокостей и оскорбленій, что даже пугались, когда съ ними обращались ласково. Да, здѣсь было ясное доказательство того, какъ этотъ народъ глубоко погрязъ въ рабствѣ. Все ихъ существованіе было доведено до однообразно мертвеннаго уровня терпѣнія, покорности судьбѣ, нѣмого и безропотнаго воспринятія всего, что только случалось съ ними въ жизни. Ихъ воображеніе совершенно умерло. Если вы можете сказать о какомъ-либо человѣкѣ, что онъ поднялъ возмущеніе, то это не могло бы меня удивить. Я только жалѣлъ, почему свернулъ въ эту деревушку, а не поѣхалъ своею дорогою. Это не представляло никакого интереса для государственнаго человѣка, который тутъ не встрѣтитъ никого, кто бы замышлялъ о мирной революціи.

Два дня спустя Сэнди начала выказывать признаки возбужденія и лихорадочнаго безпокойства. Она объявила мнѣ, что мы приближаемся къ замку людоѣда. Меня это крайне поразило. Цѣль нашего путешествія какъ-то постепенно, совершенно испарилась изъ моего ума; но это внезапное напоминаніе возбудило во мнѣ жгучій интересъ. Сэнди волновалась все болѣе и болѣе, такъ что и мое сердце начало учащенно биться. Никогда нельзя сообразоваться съ своимъ сердцемъ; у него свои особые законы, оно трепещетъ отъ такихъ вещей, которыми совершенно пренебрегаетъ разсудокъ. Но вотъ Сэнди сошла съ лошади и просила меня подождать, а сама поползла между кустарниками, окаймляющими склонъ покатости, становившейся всо круче и круче. Эти кустарники скрывали ее до тѣхъ поръ, пока она не доползла до своей засады и стала меня ждать, пока я не доберусь до нея, точно также на колѣняхъ. Ея глаза горѣли, и она сказала мнѣ какимъ-то, исполненнымъ страха, шепотомъ:

— Замокъ! Замокъ! Смотрите, вотъ и его очертанія!

Но я испытывалъ, въ эту минуту самое непріятное разочарованіе и потому сказалъ:

— Какой же это замокъ? Это просто свиной хлѣвъ; свиной хлѣвъ, окруженный плетнемъ.

Она посмотрѣла на меня съ удивленіемъ; оживленіе сошло съ ея лица; нѣсколько мгновеній она молчала и точно терялась въ догадкахъ, но потомъ сказала:

— Странное дѣло! Въ то время онъ не былъ очарованъ. Но какъ все это ужасно! Одному лицу онъ кажется очарованнымъ и представляется въ какомъ-то позорномъ видѣ, тогда какъ другому онъ является въ своемъ обыкновенномъ видѣ, грандіозный и высокій съ развѣвающимися въ голубомъ воздухѣ флагами, прикрѣпленными къ его башнямъ. Ахъ, Господи, защити насъ! Но какъ надрывается сердце, когда вспомнишь объ этихъ несчастныхъ плѣнницахъ съ выраженіемъ грусти на ихъ лицахъ. Мы слишкомъ долго замѣшкались и вполнѣ достойны порицанія.

Тутъ я понялъ свое положеніе. Замокъ былъ очарованъ для меня, но не для нея. Конечно, я не терялъ времени въ разговорахъ съ нею, потому что никакъ не могъ бы разубѣдить ее, и потому сказалъ:

— Это весьма обыкновенная вещь; глазамъ одного человѣка предметъ представляется въ очарованномъ видѣ, тогда какъ глазамъ другого является тотъ же самый предметъ въ своей настоящей формѣ. Вы, конечно, объ этомъ слышали прежде, Сэнди, хотя, быть можетъ, вамъ не удавалось испытывать этого на себѣ. Но тутъ нѣтъ ничего дурного. Въ сущности, это даже счастливый случай. Если бы эти люди были превращены въ свиней и казались бы таковыми, какъ для самихъ себя, такъ и для всѣхъ постороннихъ, то тогда было бы необходимо разсѣять эти чары, а это представляетъ большое затрудненіе, потому что не легко отыскать настоящій путь; можно сдѣлать такъ, что свиньи обратятся въ собакъ, послѣднія въ кошекъ, а затѣмъ въ крысъ и такъ далѣе, пока ихъ нельзя уже будетъ обратить во что либо, кромѣ какъ въ газъ безъ запаха, который поднимается къ небесамъ и за которымъ вы не можете болѣе слѣдить. Но тутъ, но счастью, находятся только одни мои глаза подъ силою чаръ и, слѣдовательно, это легко разсѣять безъ всякихъ вредныхъ послѣдствій. Эти дамы и остаются дамами, какъ для себя, такъ и для васъ, такъ и для всѣхъ другихъ, кромѣ меня; слѣдовательно, онѣ нисколько не пострадаютъ отъ моего заблужденія; я буду знать, что свиньи эти — лэди и буду знать, какъ съ нею слѣдуетъ обращаться.