Борис Привалов - Веселый мудрец. Юмористические повести Страница 28

Городок, где жили Икрам, Пулат и другие друзья ходжи, мало чем отличался от большого кишлака. Половину населения составляли дехкане — владельцы клочков земли, небольших огородов, фруктовых садов.

Осень была сезоном налогов. Появлялось на базарах все больше торговцев. Сборщики налетали на дехканские поля, как саранча. Судья целые дни выносил приговоры неоплатным должникам…

Насреддин остановил своего ишака возле поля какого-то бедняка. Это был небольшой квадрат сухой, в трещинах земли. Пшеница была сложена в стог на краю дороги. Сам владелец участка — оборванный дехканин — сидел возле стога с видом приговоренного к казни.

«Есть от чего пригорюниться! — вздохнул ходжа и окинул взором пшеницу. — Этого урожая не хватит и на ползимы… Значит, опять голод, придется просить у кого-то в долг. Интересно, на какой арбе повезет домой свое зерно дехканин…»

И вот появилась арба с высокими, как гигантские мельничные жернова, колесами. На ней прибыл за своей долей урожая посланец бека. Шелк на его халате сверкал в лучах солнца. Ходжа не хотел встречаться с людьми любимца эмира и спрятался в какой-то яме. Оттуда было хорошо видно, как сопровождавшие посланца люди привычно поделили стог пшеницы на три равные части, затем погрузили свою треть на арбу и уехали.

Ходжа вылез из ямы в тот момент, когда к многострадальной пшенице подъехал на скакуне уездный чиновник. Согласно шариату[3], он получал от землевладельцев пятую часть оставшегося от посланцев бека урожая. В арбу, уже наполненную пшеницей, с трудом удалось запихать только что отобранную долю.

Потом появился мираб — водяной староста, человек весьма могущественный. Он держал в руках судьбы всех полей. От его прихоти зависело пустить или не пустить воду в арыки. Тому, на кого он был зол, воды попадало так мало, что земля на его участке становилась камнем.

Мираб тоже взял пятую долю.

Потом появился зякетчи — уездный сборщик налогов.

Примчался кишлачный староста, урвал свою долю и полетел на другие поля. Протрусил на ишаке мулла. За ним ехали две арбы. Плохим слугой аллаха считался тот, кто не выделил части урожая на мечеть! И после проезда муллы остатки стога значительно уменьшились.

Бедняк дехканин платил и платил. Он отдал полагающуюся часть мелкому чиновнику, который определял количество урожая до уплаты налога. Он отдал налог с трав. Он отдал налог с садов и виноградников. Он отдал налог с мелкого скота и овец. Он отдал и налог за продажу скота — два года назад как-то им была продана овца. И налог за предстоящий помол, и налог…

Насреддин взмок, стараясь покрепче запомнить тех, кто тащился мимо жалкого поля со своими бездонными мешками.

Всего дехканин на глазах потрясенного ходжи уплатил около двадцати налогов и поборов. Конечно, Насреддин знал о том, что крестьянин и ремесленник беззащитны в стране эмира, но когда ему пришлось своими глазами увидеть этот грабеж среди бела дня, вежливо именуемый «сбором налогов», он был потрясен.

Дехканин тем временем вскинул на плечо оставшуюся на его долю охапку пшеничных колосьев и зашагал домой.

«Даже если каждому члену семьи выдавать в день по одному зерну, — горестно подумал Насреддин, — и то больше месяца не протянешь… А ведь ему надо продержаться до будущего урожая!»

Ходжа вскочил на ишака, ударил его пятками, догнал шагающего дехканина. Вскоре ишак недовольно передернул ушами: на нем сидело уже двое всадников.

Дехканин сообщил, что кто-то распустил слух о гибели ходжи Насреддина. Некоторые утверждали, что эмир бросил его в темницу. Кое-кто поговаривал об отправке Насреддина на вечную каторгу в горные каменоломни.

Друзьям приходилось худо. Дехканин не знал точно, в чем дело, но слышал, что гроза собирается и над головой погонщика верблюдов Икрама, и над дехканином Пулатом, и над чеканщиком Садыком.

Насреддин остановил ишака у хижины бедняка Пулата. У Пулата во дворе сидели родственники. Лица их, оживившиеся при виде здорового и невредимого ходжи, вскоре снова стали печальны.

— Что случилось? — забеспокоился Насреддин. — Умер кто-нибудь из близких?

— Нет, — покачал чалмой длиннобородый старик. — У Пулата сегодня свадьба.

— Так надо радоваться! — вскричал ходжа. — Поздравлять надо! Подарки готовить надо! А вы чуть не плачете!

— Чего же нам радоваться? — грустно произнес один из родственников невесты. — В доме нет ни куска баранины, ни горсти риса. Сегодня утром сборщик податей забрал все, что было приготовлено для угощения… Как теперь Пулат будет смотреть в глаза приглашенным? Что скажут гости?

«Пока будут разбираться в дарственной Абдуллы и пока бумаги вступят в законную силу, пройдет несколько дней. Не отменять же свадьбу! Придется придумать что-нибудь сейчас же… — решил Насреддин. Он задумчиво пощелкал пальцем по бороде. — А что, если… Да!»

— Идем к сборщику податей! Поторопись, Пулат! А то мы не успеем к приходу гостей приготовить богатое угощение!

По дороге ходжа изложил свой хитрый план повеселевшему жениху.

…Сборщик податей Улымас — дюжий, разъевшийся детина — жил, как известно, на окраине города. В его большом дворе полным-полно было уток, гусей и другой птицы. Бараны и овцы стояли в специальном загоне. Из конюшни доносилось ржание чистокровного арабского жеребца, на котором Улымас обычно ездил собирать подати.

Несколько курдючных баранов, только что полученных Улымасом в уплату чьего-то долга, стояли в специальной клетушке. Завтра сборщик податей хотел их отправить в горы, к своему стаду, а вместо них сдать беку обыкновенных овец.

Улымас сидел на плоской крыше своего дома, в тени старого грушевого дерева, и пил холодную простоквашу. Он с удивлением увидел, как Пулат и какой-то незнакомый старик с повязкой на глазу почтительно отвешивают поклоны перед курдючными баранами.

— Пойди узнай, — приказал Улымас слуге, — что нужно этим оборванцам от моих баранов!

Слуга вернулся в недоумении:

— У Пулата нынче свадьба…

— Знаю, знаю! — нетерпеливо сказал Улымас.

— Так вот он и этот старик…

— Какой-нибудь приезжий родственник…

— Со стороны жены… Так вот, они приглашают баранов в гости! Обещают им лучшее место за столом, очень, очень просят! Говорят: «Никто не сможет нас упрекнуть в непочтительности к мудрому сборщику податей. Самого Улымаса каждый посадит во главе стола, а вот оказать такие же почести его баранам — на это способны только те, кто его сильно любит…»

— Верно, — пробасил Улымас. — Меня-то любой пригласит, а вот моих баранов… Вот как меня уважают!

— Они еще просили арбу, — сказал слуга. — Говорят: «Как же такие красивые и уважаемые бараны пойдут пешком? Это недостойно! Пешком пойдем мы, а бараны должны ехать в арбе, как баи!»

— Дай им старую арбу и ишака! — приказал сборщик податей, приходя в хорошее настроение: ведь приятно убедиться, что тебя любят больше, чем всех других сборщиков податей! У других есть бараны не хуже, однако их не приглашают на свадьбы!

…По дороге Насреддин, чтобы его раньше времени не узнали, не снимал повязки с глаза. Ходжа громко, на всю улицу, сообщал ремесленникам и дехканам, мелким торговцам и нищим старикам, что в доме Пулата свадьба и жених приглашает всех на шашлык и плов.

Двор Пулата едва вместил всех пришедших.

Из курдючных баранов Улымаса получились чудный шашлык и великолепный плов, которых хватило на всех.

Жених, невеста и родственники новобрачных забыли о своих недавних печалях и веселились от души.

А сборщик податей Улымас сидел на крыше и улыбался, глядя на луну. Очень приятно, когда тебя так любят, что даже твоим баранам оказывают великие почести!

Когда луна уже прошла половину своего ночного пути, Улымас послал слугу к Пулату:

— Скажи, что нашим баранам пора домой! Да смотри, когда будешь сажать их в арбу, будь аккуратнее… Не оторви курдюк! А то я тебе голову оторву!

Когда слуга подошел к хижине Пулата, там уже все спали, а гости давным-давно разошлись.

Он долго стучался, пока Пулат выглянул в окно.

Слуга и рта не успел раскрыть, как Пулат исчез и вместо него в окне показался старик родственник с повязкой на глазу.

— Тебя интересует судьба баранов? — спросил старик. — Ай-яй-яй! Приготовься услышать печальные вести… Бараны так объелись пловом и шашлыком, что умерли в страшных корчах. Последними их словами были: «Улымас был счастлив!» Мы выполнили последнюю баранью волю: сожгли их. А ишак с горя куда-то удрал вместе с арбой. Мы его не видели: я и не догадывался, что ишак был таким близким другом покойным баранам!.. Да что ты, проглотил язык от горя, что ли?

Слуга совсем растерялся. Выпучив глаза, он смотрел на одноглазого старика, и голова у него шла кругом.