Пэлем Вудхауз - Дживс и феодальная власть Страница 32

– О, добрый вечер, мистер Вустер,- холодно произнесла мамаша Троттер. – Я рассчитывала застать вас одну, миссис Трэверс, – добавила она со свойственным ей тактом, которым она славится на весь Ливерпуль.

– Я должен, к сожалению, удалиться, – успокоил я ее. – Всего вам наилучшего.

– И вам того же.

– Ну-с, пока, пока. – И я ринулся в холл приободренный, поскольку, по крайней мере, часть моих бед с минуты на минуту должна была с моих плеч свалиться. Если, конечно, сейф не успели запереть.

Сейф запереть не успели. Я подошел и уже готов был вытащить из кармана футляр и пихнуть на место, как за спиной у меня раздался голос. Я обернулся, как вспугнутый олень, и увидел Л.Дж. Троттера.

Со времени моего приезда в Бринкли-Корт я почти не имел случая пересечься с этим крысомордым старикашкой. Он еще тогда, во время ужина, которым я их угощал, показался мне не особым любителем молодого общества. Поэтому я слегка удивился, что сейчас он как будто бы не прочь завести со мной разговор, и пожалел, что он не выбрал для этого более подходящий момент. Имея при себе проклятое ожерелье, я жаждал только одного – остаться в одиночестве.

– Эй, – обратился он ко мне. – Где ваша тетя?

– У себя в комнате,- ответил я.- Разговаривает с миссис Троттер.

– Да? Ладно. Увидите ее, скажите, что я лег спать. Это меня удивило.

– Спать? Но еще ведь совсем рано.

– У меня опять разыгралась моя диспепсия. У вас не найдется при себе таблетки от расстройства?

– К сожалению, нет. Не захватил.

– Черт! – ругнулся он и потер себе живот.- У меня страшная боль, кажется, будто я проглотил двух диких кошек. Постойте-ка,- вдруг сменил он тему,- почему это сейф стоит открытый?

Я подкинул ему мысль, что, по-видимому, его кто-то отпер, и он кивнул в подтверждение моей теории.

– Безобразие,- сказал он.- Возмутительная неосторожность. Так что угодно могут украсть.

И прямо у меня на глазах подошел и ткнул дверцу. Она с лязгом захлопнулась.

– Охх! – прокряхтел он, опять потер живот, кивнув, пожелал мне доброй ночи и зашагал вверх по лестнице. Я словно примерз к полу. Ну, просто как жена Лота.

Троттер ушел, и вместе с ним улетучилась всякая возможность для меня запихнуть что-либо обратно в сейф.

19

Я не стану утверждать, будто у меня уж такое необыкновенно богатое воображение, пожалуй, что нет, но в ситуации, вроде выше описанной, и не требуется особенно богатого воображения, чтобы представить себе, что теперь будет. Отчетливо, как верхнюю строку в таблице окулиста, я увидел, какое будущее ждет Бертрама.

Мне ясно представилось, как у захлопнутой дверцы сейфа стоим мы с полицейским инспектором, да при нем еще силы поддержки в лице крайне неприятного с виду сержанта.

– Вы пойдете добровольно. Вустер? – спрашивает инспектор.

– Кто? Я? – говорю я, весь дрожа.- Я вас не понимаю.

– Ха-ха! – смеется инспектор.- Вот остряк, а, Фодерингей?

– Шутник, сэр,- отвечает сержант.- Я даже усмехнулся, ей-богу.

– Теперь уже поздно для таких штучек, приятель,- гнет свою линию инспектор, снова приняв суровый вид.- Кончились ваши игры. Мы располагаем доказательством, что вы приблизились к этому сейфу и извлекли из него ценное ожерелье, собственность миссис Л.Дж. Троттер. Если это не означает для вас пять лет в кутузке, я проиграл пари.

– Но уверяю вас, я думал, что оно принадлежит тете Далии.

– Ха-ха,- смеется инспектор.

– Ха-ха,- подпевает за ним сержант

– Очень правдоподобная история,- говорит инспектор.- Расскажите ее присяжным и посмотрите, как они е оценят. Фодерингей, наручники!

Вот какая картина возникла у меня перед глазами, пока стоял перед захлопнутой дверцей сейфа, весь съежившись, как присоленная устрица. За окнами в саду птицы пели свою вечернюю песню, а мне чудилось, будто каждая из них исполняет собственную арию на слова: «Да, братцы, загремел Вустер. Теперь мы не увидим Вустера несколько лет. Ах, какая жалость, какая жалость. Был славный парень, пока не ушел в криминал».

Тяжелый стон вырвался из моей груди, но прежде чем за ним последовал второй такой же, я уже мчался в комнату к тете Далии. На ее пороге меня встретила мамаша Троттер, посмотрела на меня строгим взглядом и прошествовала мимо, а я вошел к престарелой родственнице. Она сидела в кресле, прямая, как доска, и глядела перед собой невидящими глазами. Мне сразу стало ясно, что опять случилось нечто, покрывшее черным инеем ее солнечную душу. Сочинение Агаты Кристи валялось на полу, явно соскользнувшее с ее колен в тот миг, когда она содрогнулась от ужаса.

Как правило, заставая эту честнейшую старушку в состоянии глубокой подавленности, я имел обыкновение приводить ее в норму, шлепая ее ладонью между лопатками и призывая держать хвост пистолетом, но сейчас личные беды не оставляли мне досуга на воодушевление теток. Можно было не сомневаться, что какие бы катастрофы и катаклизмы ни случились у нее, они не могли равняться с теми, что обрушились на меня.

– Послушайте,- сказал я, – произошла ужасная вещь! Тетя Далия мрачно кивнула. Мученица на костре была бы жизнерадостнее.

– Можешь поставить свои лиловые носки, что так оно и есть,- отозвалась она. – Мамаша Троттер сбросила маску, будь она проклята. Она положила глаз на Анатоля.

– А кто бы не положил?

Минуту мне казалось, что моя тетя сейчас вскочит и влепит любимому племяннику порядочную оплеуху, но усилием воли ей удалось себя успокоить. Конечно, «успокоить» – не то слово, внутри она продолжала вся кипеть, но ограничила проявления гнева областью устного слова.

– Ты что, не понял, осел ты эдакий? Она открылась и изложила свои условия. Заявила, что позволит Троттеру купить у меня «Будуар», только если я уступлю ей Анатоля.

Вы можете судить о том, как я переволновался, по тому, что в душе у меня на эту страшную весть ничто не отозвалось. При других обстоятельствах, услышав даже о самой отдаленной угрозе того, что сей несравненный податель блюд может выйти в отставку и переправиться к Троттерам, «в пустынном воздухе теряя аромат» [ В пустынном воздухе теряя аромат.- Цитата из знаменитой «Элегии на сельском кладбище» (1748) Томаса Грэя (перев. В. Жуковского).],- услышав такое, я бы наверняка побледнел, задохнулся и не устоял на ногах, но теперь, повторяю, я выслушал это известие с совершенным спокойствием.

– Вот как? – только и переспросил я.- Вы послушайте, родная старушенция, что было. Я только подошел к сейфу и собрался было засунуть на место троттеровские жемчуга, как этот непотребный Л.Дж. Троттер очень заботливо взял и захлопнул дверцу, пресекши, тем самым, мои усилия и старания и поставив меня в крайне безвыходное положение. Я весь дрожу, как осиновый лист.

– И я тоже.

– Что теперь делать, не представляю себе.

– И я не представляю себе.

– Я напрасно ломаю голову, ища выход из этого, как говорят французы, impasse.

– Я тоже.- Она в сердцах запустила Агатой Кристи в подвернувшуюся вазу. Моя тетя, когда негодует, всегда проявляет склонность швырять и пинать всякие вещи. В Тотли-Тауэрс во время одного из наших самых бурных совещаний она перебила у меня в спальне все, что стояло на каминной полке, включая терракотового слона и фарфорового пророка Самуила в младенчестве за молитвой.- По-моему, ни одной женщине в истории не приходилось решать такие вопросы. С одной стороны, на мой взгляд, жизнь без Анатоля…

– У меня на руках это дорогое жемчужное ожерелье, собственность миссис Л.Дж. Троттер, и когда его пропажа…

– …совершенно невозможна. С другой…

– …обнаружится, поднимется страшный шум и гам, вызовут полицейских инспекторов с сержантами…

– …стороны, мне необходимо продать «Будуар», иначе мне не на что будет выкупить из заклада мое ожерелье…

– …и меня схватят с поличным, как говорится, горяченьким.

– Горяченьким!

– Вы ведь не хуже меня знаете, что ждет человека, схваченного с поличным, горяченьким.

– А холодненьким? – мечтательно вздохнула тетя Далия.- Как подумаю о его заливных креветках на льду так сразу же говорю себе, что надо быть безумной, чтобы согласиться на жизнь без Анатоля. Ах, его Selle d'agneau 'a la Greque! Его de poulet roti petit Due! И эти Nonats de la Mediterrande au Fenouil! [Седло барашка по-гречески, маленькая жареная утка «Пти Дюк», нонаты по-средиземноморски с укропом (франц.).] Но потом я спохватываюсь, что надо быть практичной. Мне во что бы то ни стало надо получить обратно ожерелье, и если для этого потребуется… Боже милосердный! – возопила она (если тут подходит это слово), и каждая черточка ее лица выразила страдание.- Но что скажет Том, когда узнает, что Анатоль покидает нас?

– А что он скажет, когда узнает, что его племянник угодил за решетку?

– Как ты сказал?