Игорь Собецкий - Фишки нА стол ! Страница 33

Например, столовая мясокомбината, где столовались работники РУВД, сдалась довольно быстро, стоило лишь пару раз отправить в вытрезвитель всю смену охраны. С тех пор милицейское удостоверение давало там своему обладателю статус желанного гостя. В прокуратуре же военнослужащие Советской армии стояли насмерть.

Жбан каким-то образом проходил через кордон. Впрочем, никто не подозревал следователя в двурушничестве — уникальные способности Жбана по просачиванию через преграды были притчей во языцех. Всю прокуратуру облетел рассказ коллеги, как Жбан делал свои новогодние покупки. 31 декабря 1984 года, когда он служил еще опером в 206-м отделении, ему выпало новогоднее дежурство…

Кстати сказать, дежурство в новогоднюю ночь — далеко не самое худшее, что может ждать сотрудника милиции. Напротив, это довольно приятное времяпрепровождение, когда начальство с гарантией отсутствует, граждане (как добропорядочные, так и не очень) заняты праздничными хлопотами и милицию особенно не беспокоят, и можно хорошо отметить праздник и отдохнуть в душевной компании, а после отправиться для продолжения отдыха домой с чистой совестью. Самое худшее, что может придумать начальство для нерадивого милиционера или опера — это дежурство ПОСЛЕ Нового года. Мало того, что после семейного праздника, тебе надо вместо уютной постели отправляться на службу, там тебя ждут все последствия новогодней ночи на подведомственной территории: жертвы пьяных драк, несчастные случаи с пиротехникой и "паленой" водкой, изнасилования и прочие прелести российского "отмечания".

Так вот, Жбан был назначен встречать Новый год в конторе.

Вечером выяснилось, что с "горючим" на Новый год полный порядок, а вот из закуски на праздничный стол поставить совершенно нечего. Поэтому Жбан вместе с участковым Лягушкиным отправились "в обход территории" — раздобыть что-нибудь. В Университете совершенно ничего не оказалось, пришлось коллегам ехать в центр. Там, на проспекте Маркса навстречу им попался мужчина, несший авоську с мандаринами.

Жбан с загоревшимися глазами кинулся к нему:

— Где?!! Где вы купили мандарины? Товарищ!

Товарищ долго отнекивался, утверждая, что "это неважно", "вам туда все равно не попасть". Но Жбан пристал как банный лист. Знающий его сразу бы понял: если Жбан возжелал мандаринов, то не существует на свете преград, способных его сдержать. Незнакомый товарищ некоторое время поупирался, но наконец, не выдержав пыток, сознался, что мандарины — из буфета, что на втором этаже главного здания на Лубянке.

Лягушкин подумал было, что вопрос исчерпан и предложил вернуться в контору, но Жбана уже было не остановить — он рвался за вожделенным фруктом. Игорь некоторое время пытался его удержать, потом плюнул и отправился назад в контору.

Приехав, Игорь поведал коллегам о глупой блажи. Все похихикали над любителем фруктов. Но когда только-только разлили по первой, на пороге возник Жбан. К груди он прижимал пакет с мандаринами!!! Как ему это удалось, он не рассказал. Все полагали такое невозможным, но мандарины — упрямая вещь.

Вот и на этот раз Жбан, демонстрируя легендарную проникающую способность, появился возле военной прокуратуры. Зная, насколько голодный Жбан может быть опасен, Муравьев пропустил его вовнутрь, но при выходе со всей возможной деликатностью преградил служителю Фемиды дорогу.

— Здравствуйте, Юрий Никодимович! — сладко пропел он, увлекая следователя к своей машине (точнее, машине, взятой для такого дела у Хусаинова). — А у нас для вас хорошие новости…

Главной трудностью было Жбана изловить. Уговорить его было значительно легче. Главное в этом деле — знать основной движущий мотив следователя, каковым являлся принцип наименьшего действия.

Следуя полученным от Хусаинова инструкциям, опер выложил перед следователем заранее напечатанные постановления о привлечении Гринберга в качестве обвиняемого и об аресте.

— Вот, Юрий Никодимович, надо это подписать у прокурора.

Жбан не глядя подмахнул постановление о привлечении, а другую бумагу вернул Муравьеву:

— Эту цидульку тебе Муравьед ни за что не подпишет.

Почетное прозвище прокурор района получил не без помощи самого Муравьева, по итогам дела о разбойном нападении.

Как-то, проходя по Фрунзенской набережной, Сережа увидел, как двое подвыпивших парней походя отобрали сумку у проходящей мимо девчонки. Дальнейшее со слов Муравьева выглядело как вежливое приглашение пройти в отделение милиции, а со слов разбойников — как вопиющее нарушение прав человека. Прокурор сразу же поверил в это второе объяснение и возбудил против опера уголовное дело. Возможность лишиться погон, а то и свободы для Сергея выглядела совершенно реальной. Но тут неожиданно вмешался отец девчонки простой советский труженик в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР. Уголовное дело растаяло, как утренний туман, а Генеральный прокурор обозвал районного законника "муравьедом". История эта давно уже забылась, но кличка осталась. Осталось и отношение райпрокурора к Муравьеву.

— Но ведь можно как-то его объехать! Ну давайте, пойду не я!

На Жбана предложение не произвело ни малейшего впечатления.

— Все равно не подпишет. Ни на какое обострение Муравьед сейчас не пойдет. Ему год до пенсии остался.

Пенсия не только в МВД служила универсальным мерилом всех ценностей.

— Юрий Никодимович, ведь у вас такой огромный опыт, — простонал Муравьев, — ну неужели нельзя что-нибудь придумать?

Жбан был сыт и, следовательно, добр.

— Ладно, — протянул он, откидываясь на сиденье и прикрывая глаза, поехали в прокуратуру.

Поездка заняла немного времени, поскольку до подъезда районной прокуратуры было никак не больше ста метров по прямой. По прибытии Жбан нехотя проснулся и стал вылезать из машины.

Муравьев привычно достал из кармана зажигалку и подхватил Жбана под локоть. Когда дверь прокуратуры захлопнулась за коллегами, наступила кромешная темнота. Сергей сразу щелкнул зажигалкой. В неровном свете проступила вторая дверь в десятке метров впереди, малярные козлы и несколько проводов, протянутых примерно на уровне щиколотки. В отличие от милиции, в прокуратуру посторонние не попадали.

Прождав положенное по рангу время в приемной, Жбан и Муравьев оказались перед прокурором. Разумеется, Муравьед сразу выгонять их вон не стал, а предложил присаживаться на диван, внимательно, не торопясь перечитал бумаги и пустился в словоблудие по поводу политической ситуации и социалистической законности.

Опер заерзал на диване. Он завидовал хозяину кабинета черной завистью, поскольку мягкий и глубокий диван, на котором они со Жбаном помещались, был явно предназначен Создателем для более приятного времяпровождения и в более симпатичной компании.

Из бокового кармана брюк у Муравьева выскользнули ключи и провалились в щель между подушками дивана. Опер покраснел и лихорадочно стал копаться у себя под задом, стараясь достать потерю. Он втиснул руку между подушками (пальцы едва шевелились), что-то нащупал и вытянул наверх. Но вместо ключей на свет извлеклись белые женские трусики.

Прокурор уже закруглял свою речь, неизбежно подводя к тому, что постановление он не подпишет, и вообще все они — козлы. Увидав, ЧТО Муравьев вытянул из его дивана, прокурор смешался лишь на мгновение. Он откашлялся и завершил свой монолог словами:

— Я вижу, на этот раз вы правильно понимаете принципы социалистической законности.

Опер наконец оправился от удивления и поспешно запихал страшный компромат в карман. Прокурор подписал постановление и приложил круглую печать.

— Вот видишь, как надо обращаться с прокурорами! — самодовольно заметил Жбан, когда они вышли в приемную.

Муравьев же снова достал УЛИКУ, задумчиво посморел на нее, потом перевел взгляд на секретаршу, мысленно примерил ей находку и разочарованно отвернулся.

Хусаинов посовещался с Ивановым, и они решили Гринберга колоть. Прижать его фактически было не на чем. Все, что имелось — это липовое алиби.

Иванов пододвинул свою папку, с которой обычно ездил по делам. Среди вороха бумаг, газет и бланков в ней виднелись чей-то паспорт, записная книжка, радиостанция, пара магнитофонных кассет, какие-то прозрачные пакетики с мусором и окурками, носовой платок, отвертка и прочие предметы оперативного обихода. Покопавшись, опер извлек из вороха документов ксерокопию собственноручного объяснения Гринберга, всю испещренную цветными карандашами.

— Я тут провел небольшой анализ. Совсем простенький — на тип мышления. Так вот, судя по частоте употребления глаголов разной модальности, Гринберг наш ярко выраженный визуалист.

— Это что? Я такого извращения не знаю.

— Хм! — Иванов оценил шутку. — Это из области психологии. Потом как-нибудь расскажу… В общем, это дает нам ключ к оказанию на него психологического воздействия.