Борис Егоров - Маски Страница 36

Это уже что-то смахивающее на развесистую клюкву. Ну как не вспомнить здесь известную нелепицу, которая забавляла нас в малом возрасте:

Рассказать вам чепухуИли просто враки?Сено косят на лугуМолотками раки!

Почему же все-таки в России вынуждены применять столь нерентабельный и примитивный способ уборки сена? Потому, что механизации нет. Хозяйство маломощное. Колхаун «все время искал те крупные колхозы, о которых он столько слышал. Вместо этого он видел только два трактора за всю свою поездку. Один — в ботаническом саду, напротив его отеля, а другой — однажды на улицах Москвы, который тащил две пустые вагонетки».

Так и не удалось найти Колхауну в зоне своего отеля или на улицах Москвы более или менее крупный колхоз. Не попались на его глаза также «ни косилки, ни культиваторы, ни сеялки, ни сноповязалки». Два трактора, деревянные грабли и соха — вот весь русский сельскохозяйственный инвентарь, занесенный в записную книжку с начала путешествия.

В той же записной книжке значилось, что око следопыта не заприметило в России «никакого мясного скота, который есть в нашей стране» (США).

Бог весть, чем только питаются русские! И как они, бедные, живут!

Досконально изучив проблему питания в Советском Союзе, Колхаун пришел к выводу, что, мол, русские держатся только на… огурцах: «…они умерли бы с голоду, если бы у них не было огурцов. Они чистят их и едят, идя по улице…»

Представляете себе такую любопытную картинку: прогуливаются москвичи по улице Горького, и все как один, дабы оттянуть неумолимый час своей трагической кончины, хрустят огурцами…

Правда, Колхаун признает, что не единым огурцом сыт советский человек. Еще едят в России зеленый горошек, но это уже дома, а не на улице. На улице неудобно. Не станешь же его как семечки щелкать! А мясо повсеместно заменяют рыбой: «Рыба — их основной продукт» (!).

Как воспитатель бройлеров, Колхаун интересовался, разумеется, петушками. Кур он видел, и даже в ресторане ему подавали, а вот петушков — нет. С петушками в России катастрофа. Ответа, почему это стихийное бедствие произошло, Колхаун не знает. Но мы можем помочь ему, приведя строки из одного весьма авторитетного источника информации:

Может, это чепухаИли просто враки?Съели куры петуха,Сказали: собаки.

О собаках Колхаун умолчал: он переживал свою неудачную стрельбу по тарелочкам.

Но это его личное дело. Наша обязанность — заметить: возомнив себя «описателем России», Колхаун оказался явно не в своей тарелочке. Увидеть нашу страну ему помешала куриная слепота. Эта болезнь протекает у Колхауна в очень тяжелой форме. Ему не помогли прозреть ни космическая ракета, ни атомные электростанции, ни синхрофазотрон.

…В нашу страну прибывает много туристов из-за рубежа. Мы рады гостям. Мы готовы принять и угостить их, и не только огурцами. Но на таких, как Колхаун, даже и огурцов жаль.

Несерьезный мальчик Боб и серьезные историки

Мальчик Боб не хотел учить уроки.

Мама предрекла ему скверную отметку, папа обещал угостить ремнем.

Мальчика это, однако, нисколько не смущало: он надеялся, что в школе как-нибудь отболтается, выкрутится и порки избежит.

Будучи весьма сообразительным, он не только выкрутился, но даже принес на следующий день самую высокую оценку.

Папа, собиравшийся было снять ремень, вынужден был от экзекуции воздержаться. А с мамой на радостях чуть не сделалось плохо. Мамы ведь так чувствительны!

— Вот! «Отлично» по истории! — хвастался Боб. — И, оказывается, учить совсем ничего не надо!

— Расскажи, Боб, по порядку, что произошло.

— Ну, вызвал меня господин учитель к доске, — небрежно сказал Боб. — Ну, сначала строгий был, кричал: «Почему ты, Боб, не явился на прошлый урок?» Я сказал, что на улице было холодно. А он еще громче: «А почему не пришел на позапрошлый?» Я сказал, что шел дождь и было грязно: не мог выйти из дому.

— И за это он поставил тебе «отлично»? — удивилась мама.

— Нет. Он сказал, что это неуважительные причины, и объявил мне выговор.

— А «отлично» за что поставил?

— Сказал: «Спрашивать все равно буду… Про вторую мировую войну».

— И много ты ему мог рассказать? — язвительно спросил папа.

— Я сначала молчал, а он мне — наводящие вопросики: «Почему германская армия не могла победить русских, а получилось совсем наоборот? Разве плоха была германская армия?» Я говорю: «Нет». — «Или у русских армия была хорошая?» Я говорю: «Нет». — «Или русский народ смелый?» Я говорю: «Нет». — «Или оружие сильное у русских было?» Я говорю: «Нет». И господин учитель сказал: «Правильно отвечаешь, Боб. Тогда скажи, с кем же воевали немцы? Может быть, с ветром? Может быть, ты скажешь, что он был очень холодный? — И подбодрил меня: — Ну, ну!» А я сообразил и сказал: «Так точно, господин учитель! Было очень холодно!» А он говорит: «Та-ак, Боб! А что весной было?» — «А весной был дождик, и была грязь, и лужи были, большие-пребольшие! Так что в них все пушки тонули».

Господин учитель совсем забыл, что недавно меня ругал, похлопал по плечу и сказал: «Продолжай, Боб, развивать эту мысль». Ну, развивать я всегда умею. «Как только немцам наступать, говорю, так грязь, а как русским — сухо. А потом лето пришло, комары налетели. Своих не трогали, а чужих кусали. А когда русские в Германию пришли, все наоборот пошло: там комары кусали своих, а чужих не трогали. Ну и получилась капитуляция…»

Я бы еще больше рассказал, но господин учитель меня остановил и сказал: «Историю ты, Боб, знаешь отлично!»

Да, сообразительному Бобу не надо было зубрить даты, рассказывать о ходе сражений, объяснять, что почему произошло. Ему оставалось твердить свое привычное: «Было холодно. Был дождь. Была грязь».

Случай с мальчиком Бобом не будет выглядеть таким уж нелепым и надуманным, если обратиться к некоторым историческим изысканиям, публикуемым после войны на Западе.

О коварстве холода и злого ветра написал недавно Д. Боковер (США): «Зима, слишком холодная для немецких войск, привела немецкую военную машину к поражению».

Легенду о решающей роли грязи придумал англичанин Дж. Фуллер: «С полным основанием можно считать, что не сопротивление русских, как бы велико оно ни было, и не влияние погоды на действия германской авиации, а грязь, в которой застрял германский транспорт за линией фронта, спасла Москву».

Фуллеру вторит битый генерал Гудериан: «За суровой зимой 1941–1942 гг. последовала весна, которой опять сопутствовала грязь, тормозившая движение и приведшая к тому, что наступательные действия вновь пришлось отложить».

О каверзах погоды распространяется и английский историк Б. X. Лиддел-Гарт: «…если бы было проведено судебное следствие о неудаче немецкой кампании 1941 года, единственным решением было бы: „Поражение в результате естественных причин“».

Естественные причины, конечно, существовали. Но, разумеется, не те, что выдвигает Лиддел-Гарт. Например, вполне естественным было мужество защитников Брестской крепости. Вполне естественными были партизанское движение, подвиги десятков и сотен тысяч советских бойцов и офицеров. В результате всего этого вполне естественно последовал разгром гитлеровской Германии.

Что же касается жары и холода — они были. Фашистов бросало то в жар, то в холод от ударов Советской Армии. И мокро было: много мокрых мест осталось от гитлеровских дивизий на советско-германском фронте.

Это общеизвестные факты. Но они очень не нравятся некоторым реакционным ученым на Западе. Факты их раздражают. В припадке раздражительности один из них, француз Л. Лора, написал: «Поскольку советская пропаганда не перестает утверждать, что именно СССР выиграл войну и освободил Европу от гитлеровского кошмара, необходимо разрушить эту легенду».

И вот разрушают. В поисках «уважительных причин» бубнят, наподобие нерадивого мальчика Боба:

— Было холодно.

— Шел дождь.

— На дворе была грязь…

А что еще им остается?

Викторины герра Фрея

Герхард Фрей проводил с солдатами занятия по гимнастике ума. Стоя на плацу перед строем, он привычно выкрикивал фамилии и задавал вопросы.

— Ефрейтор Мольтке, кто есть наш внутренний враг?

— Коммунисты, — с готовностью рявкал усердный ефрейтор.

— Хорошо, Мольтке, благодарю за сообразительность. Капрал Швабке, а кто есть враг внешний?

— Коммунисты.

— Верно, Швабке. Я убеждаюсь, что твоя голова сделана не только для того, чтобы надевать на нее каску. Соображаешь. Представляю к награде. А теперь вопрос к рядовому Рильке: какие границы мы признаем?

— Никаких! То есть…

— Правильно, Рильке, в принципе правильно. Подробностей не надо.