Леонид Треер - Круглый счастливчик Страница 37

После свадьбы молодожены отправились справлять медовый месяц в Юрмалу, куда достал путевки счастливый Георгий Павлович.

Осенью супруги Гавриловы получили квартиру. В отделе Гаврилову завидовали и говорили, что парню дико повезло.

Жизнь Гаврилова складывалась удачно. По субботам, чтобы не располнеть, он играл с женой в бадминтон, вечерами они ходили в гости или смотрели телевизор. Нина любила печь пироги, и в доме всегда стоял запах сдобного теста, любимый запах Гаврилова.

Иногда, не чаще, чем раз в месяц, Гаврилов вдруг испытывал страшную тоску и глубокую обиду на судьбу. Он раздражался по пустякам, кричал, что так жить больше невыносимо, называл жену коровой и разбивал какую-нибудь статуэтку. К утру он успокаивался и просил прощения, Нина плакала, в конце концов прощала, и жизнь опять возвращалась в русло благополучия.

ТРУДНЫЙ ВОПРОС

Кудрин вошел в школьное здание и огляделся. Застенчивая ученица, приблизившись к нему, спросила:

— Вы… писатель?

— Писатель, — ответил Кудрин, и девочка повела его на второй этаж.

Была перемена. По коридору, сталкиваясь точно молекулы, носились учащиеся. Из туалета выскакивали накурившиеся подростки. На стенде «Спортивных побед» покачивались и звенели кубки.

У двери с табличкой «Кабинет литературы» Кудрина встретила круглолицая учительница с короткой указкой в руке.

— Вот и наш гость, — сказала она, улыбаясь, и протянула маленькую ладошку. — Елена Петровна!

Кудрин бережно пожал руку, и они вошли в класс. Учащиеся дружно встали и, по знаку педагога, дружно сели.

— Ребята! — сказала Елена Петровна. — Сегодня в гостях у клуба «Романтик» писатель Александр Федорович Кудрин, книжки которого все вы, конечно же, читали. Александр Федорович расскажет о себе, о своем творчестве и ответит на ваши вопросы…

Кудрину было приятно, что его назвали писателем, хотя он еще и не был членом Союза. Вышла у него год назад первая книжка рассказов, и в журнале появилась недавно его повесть о детстве. Ему только-только перевалило за тридцать, горечи литературных неудач он испытать не успел, писал уверенно и числился в «подающих надежды».

Кудрин оглядел аудиторию. За первыми партами ерзали пятиклассники, за ними расположились школьники постарше, а дальше, в последних рядах, солидно возвышались молодые люди из десятых классов.

Кудрин не впервые выступал в школе и был вполне спокоен. Сначала он рассказал о своем детстве, о том, как начал писать, пошутил по поводу своих первых опусов, не забыл упомянуть, что был участником зонального семинара молодых литераторов, победителем областного конкурса на «лучший рассказ». Затем перешел к герою своей повести Веньке Коростылеву и прочел главу, в которой Венька выследил браконьеров, убивших сохатого. События в главе развивались динамично и кончались тем, что в одном из браконьеров Венька узнавал своего отца. Этот отрывок держал слушателей в напряжении, и Кудрин всегда читал именно его.

Когда он перевернул последнюю страницу главы, в классе стояла тишина, и Кудрин испытал удовлетворение мастера, убедившегося в силе своего таланта. Он бросил взгляд на часы и стал рассказывать, что в настоящее время заканчивает фантастический роман. В двух словах он изложил сюжет: на Земле появилась странная болезнь, удалось установить, что она вызвана таинственным излучением, источник которого находится где-то во Вселенной. Туда и отправляется корабль землян…

В этом месте Кудрин умолк, а заинтригованные члены клуба «Романтик» молча ждали продолжения, пока кто-то, не выдержав, воскликнул: «А дальше?». И Кудрин, улыбаясь, объяснил, что если он все расскажет, то им потом неинтересно будет читать…

Выступление благополучно катилось к концу. Оставалось ответить на вопросы. Он делил их на два типа: «планируемые» и «стихийные». Первой поднялась девочка и спросила: «Кто ваш любимый писатель?». Потом последовало: «Что вы цените в человеке больше всего?», «Любили ли вы в школе писать сочинения?», «Откуда вы берете сюжеты и героев?» и так далее. Все эти вопросы повторялись на встречах с читателями, и Кудрин отвечал на них почти автоматически.

А вот это уже было интересней: «Что для вас главное в работе — форма произведения или мысль, содержание?». В ожидании ответа девчушка в очках смотрела на Кудрина, стараясь выглядеть очень серьезной. Он ответил, что для него важны и форма, и содержание, но, в первую очередь, он отталкивается от мысли, которую стремится донести до читателя.

Затем поднялся сутулый юноша с непропорционально крупным подбородком и, слегка заикаясь, спросил:

— Для чего живет человек?

Кудрин, не выдержав, усмехнулся.

— Сам бы рад узнать, — пошутил он. Ученики оживленно загудели. — Ну, а если говорить серьезно, то, по-моему, жизнь есть стремление к счастью…

Юноша не садился.

— А зачем? — продолжал допытываться он. — Может, эт совсем и не нужно… Может, человек должен быть несчастным…

«Рисуется парнишка», — раздражаясь, подумал Кудрин.

Слушатели ждали, что он ответит.

— Ты, Шалаев, задавай конкретные вопросы! — строго предупредила Елена Петровна. — Философствовать здесь не место!

— Нет, почему же, — сказал Кудрин, — это интересно. — Он повернулся к Шалаеву. — Видите ли, каждый человек решает сам, для чего он живет. Один видит свое предназначение в познании окружающего мира. Другой — в побитии мировых рекордов. Третий всю жизнь копит деньги. Но природа заложила в нас одно общее качество — желание быть счастливым. Именно это стремление к счастью обеспечивает человечеству движение вперед, к прогрессу.

Шалаев, глядя в пол, словно стесняясь встретиться глазами с гостем, помялся и сказал:

— Где гарантия, что человечество движется вперед? То, что люди принимают за прогресс, может, вовсе и не прогресс…

— Гарантий нет, — Кудрин пожал плечами. — Но есть долгий тяжкий путь, которым прошло человечество от пещер до освоения космоса. Разве это не свидетельство прогресса?

Шалаев постоял несколько секунд, словно хотел еще о чем-то спросить, затем сел.

Вопросов больше не было. Елена Петровна подошла к столу и с чувством произнесла:

— Ребята! Разрешите от имени клуба «Романтик» поблагодарить Александра Федоровича за интересную встречу и пожелать ему новых творческих удач. — Школьники дружно ударили в ладоши. Учительница подняла руку. — Те, у кого есть с собой книги Александра Федоровича, могут попросить у писателя автограф!

Несколько человек с книжками ринулись за автографами, остальные обступили стол, наваливаясь друг на друга…

Когда класс опустел, Кудрин уложил папку в портфель и в сопровождении Елены Петровны направился к выходу.

— Ох, уж этот Шалаев, — будто оправдываясь, говорила учительница. — Умнейший парень, но… с завихрениями… — она понизила голос. — Родители у него в прошлом году развелись, отсюда и пессимизм.

— Да, — кивал Кудрин, — парень, безусловно, интересный…

Они любезно распрощались, и он вышел на улицу.

Обычно после выступлений Кудрин был некоторое время приятно возбужден и доволен собой. На сей раз в душе осталась досада, хотя встреча прошла вполне нормально. Он вновь и вновь прокручивал «видеозапись» выступления и, каждый раз спотыкаясь на Шалаеве, видел его сутулую фигуру, длинный подбородок и слышал его голос: «Для чего живет человек?».

Мысль насчет стремления к счастью теперь казалась Кудрину неубедительной. Он вспомнил чьи-то мудрые слова о том, что человек за свою жизнь должен вырастить ребенка, посадить дерево и написать книгу, и пожалел, что они не пришли ему в голову полчаса назад.

«Ну, а сами для чего живете, Александр Федорович? — спросил он себя, сворачивая на родную улицу Пирогова. Ответ был прост. — Живу, чтобы писать! Пять страниц ежедневно… А зачем? А затем, чтоб вышла книжка. Ну, а дальше? Дальше — новая книжка. И так до самого конца. Не слишком ли просто, Александр Федорович?..»

Стало ясно, откуда досада: шестнадцатилетний юноша задумывался над тем, что не должно было давать покоя ему, Кудрину. А он и не помнил, когда последний раз ломал голову над вечными, мучительными вопросами… Были пять страниц в день и торопливая жажда успеха, но не было времени остановиться, осмыслить, оглядеться.

«Инженер человеческих душ! — бичевал себя литератор. — Душевед на палочке!»

Домой он вернулся недовольный собой.

— А у нас гость! — громко объявила жена, как бы демонстрируя радость и, одновременно, предупреждая мужа. Кудрин, снимавший ботинки, не успел выпрямиться, как кто-то, пахнущий табаком, навалился на него, рыча: «Дави писателей!».

Кудрин сразу узнал знакомый голос. Миша Марченко, институтский товарищ, похожий на Карабаса с укороченной бородой, смотрел на него грачьими глазами.