Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 1 Страница 37

Последняя фраза репортажа стоит того, чтобы привести ее дословно. «В итоге, — говорить опечаленный баритон из программы “Время”, — получается: ни себе, ни людям!»

Точные координаты

Моя дочь, моя жена и моя теща договариваются по телефону о встрече на Пушкинской пощади.

— У магазина «Бенетон»! — говорит дочь.

— Который раньше назывался «Наташа», — уточняет жена.

— А-а, это там, где бомбоубежище… — понимает наконец теща.

Утеряный секрет

Мой киевский друг Саша Володарский когда-то играл в настольный теннис и даже входил в юношескую сборную Украины. Много лет спустя по папиным стопам пошла дочь…

И вот однажды она звонит отцу с насущным вопросом: напомнить, как делается резаный удар. Володарский, на шестом десятке жизни, объясняет, как учили:

— Все очень просто, дочура: руку резко, снизу вверх, под углом сорок пять градусов, — и на пионерский салют!

— А пионерский салют — это как? — спросила дочка.

И Володарский почувствовал себя счастливым.

Без вариантов

На седьмом десятке лет великий клоун Полунин приобрел внешность довольно суровую, и его жена Лена обронила однажды:

— У Славы борода, как у Маркса…

— У Маркса не было бороды! — твердо ответил их тридцатилетний сын Иван.

Братья Маркс — американские комики начала двадцатого века. И никаких энгельсов!

Новый адрес

Старый советский адмирал, выйдя в отставку, жил почти безвыездно на подмосковной даче. И немного приотстал от новых реалий…

И вот, в середине девяностых, в кои-то веки выбравшись в Москву, едет он на своей «Волге» обратно в Фирсановку. И видит: стоит на шоссе, у обочины, девушка. Стоит, но не голосует… Стесняется, наверное. А за окном зима, и девушка, наверное, мерзнет!

В старом адмирале сдетонировала офицерская честь и, притормозив, он открыл дверь.

— Папаша, — сказала девушка. — Минет. Двести рублей.

— А Минет — это до Зеленограда или после? — уточнил адмирал.

А это было — вместо Зеленограда…

На выбор

Киев, новые времена… Еду из отеля на выступление, звоню организаторам уточнить адрес.

— Улица Петлюры, — говорят.

— А это в какую хоть сторону?

— Скажете таксисту: улица Коминтерна!

Тунис

Отель, весна 96-го. Музыкант, играющий в баре мимо нот, узнав, что я из России, радостно сообщил, что про Россию он знает!

Вот что он знает про Россию (дословно, с загибанием пальцев):

— Ленин, then… Сталин… then (вспоминая) Тоцкий? Потоцкий? (стуча ребром ладони по голове) killed in Ameriсa… (подтверждая мою версию) yes, Троцкий! Тhen — Хрóщев… then — Брежнåв… then — another (Андропов с Черненко, слипшись под фантастическим именем Эназэр, ухнули в небытие), then — Горбачев, and now — Eльцин (музыкант постучал себя по сердцу) — капут (музыкант сочувственно развел руками), водка, водка…

Я остолбенел. Такого краткого курса ни слышать, ни читать мне еще не приходилось.

Чтобы не было мучительно больно…

Александр Кабаков рассказывал: в его подъезде жила-была старушенция, зюгановская активистка. «Банду Ельцина — под суд» и всякое такое…

И вот за пару недель до выборов 96-го года видит Саша дивную картину: идет эта старушенция, а за нею — мужик, груженый до ушей коробками с импортной техникой: самсунги-филипсы… печка-гриль, телевизор…

Любознательный Кабаков поинтересовался у зюгановки: с чего это вдруг ее пробило на оптовые закупки империалистической техники?

— Так наши ж придут, ничего ж не будет! — радостно ответила старушка.

Выбор народа

За соседним столиком тяжело напивались люди, будто вышедшие живьем из анекдота про новых русских: малиновые пиджаки, бычьи шеи, золотые цепи… Они приехали в Москву из Вологды — «решать вопросы». Вопросы решались тяжело; опознав, братки призвали меня к ответу за все — и велели сказать, когда в России закончится бардак и прекратится коррупция.

Меня одолело любопытство.

— Простите, — говорю, — а вы за кого голосовали?

(Дело было после выборов.)

Выяснилось: двое из пяти «быков» голосовали за Ельцина, двое за Жириновского, а один — вообще за Зюганова. И, проголосовавши таким образом, они с чувством выполненного долга напивались в ожидании, когда прекратятся бардак и коррупция…

Объект надежды

А мой приятель и коллега Михаил Шевелев, проголосовавши на тех выборах, направился за социологическим опросом в родные гаражи. Владельцы «Жигулей» и «Фольксвагенов», хозяева новых «БМВ» и водилы старых «ЗИЛов» — вся Россия в одной кубатуре…

В гараже было уже накрыто, нарезано на капоте, «нолито» и даже частично выпито; над капотами летали обрывки русской социологии: «а ты за кого?», «ну и козел», «а твой не козел?».

Михаил включился в процесс обсуждения и стал догонять.

Через какое-то время живых в гараже почти не осталось (праздник есть праздник). Электорат отдыхал вдоль стен, пережидая победу демократии. Над стаканами, последними из могикан, сидели двое — водитель «КамАЗа» и мой друг Шевелев, уже почти догнавший.

Судьбы России были теперь в их руках.

— Нет, — мрачно сказал водила, продолжая разговор, долгое время шедший в нем самом, — надо было вам их вешать, в девяносто первом!

— Кого? — уточнил мой друг Шевелев.

— Коммунистов, — прямо ответил водила.

Михаил немного задумался, связывая местоимения, а потом осторожно уточнил снова: мол, вешать не вешать — открытый вопрос, но почему — «вам»? Кому «вам»?

Работяга засмущался.

— Миш, — сказал он наконец. — Ты же знаешь: я не по этой части… Но ведь ты же еврей!

— Ну, — согласился мой друг Шевелев. — Еврей! Но почему нам их вешать? Почему не вам ?

Водилу вопрос озадачил. Он огляделся. Электорат тихой биомассой лежал вдоль стен.

— Посмотри, — сказал водитель КамАЗа. — Ну? Можно иметь дело с этим народом?

И, помолчав, добавил твердо и печально:

— На нас надежды нет!

Так начинались «Куклы»

— Нужна концепция, — сказал Григорий Горин. — У вас молодые мозги, думайте!

Мы встретились через несколько дней.

— Ну? — строго спросил Григорий Израилевич. — Придумали концепцию?

Я виновато развел руками.

— А я придумал, — сказал Горин.

Он неторопливо закурил трубку и с минуту посасывал ее, бесстыже увеличивая драматургический эффект. Затем посоветовал учиться у него, пока он жив. И наконец, значительно подняв палец, произнес:

— Надо взять у них аванс — и скрыться!

Скрыться не удалось…

Рифмуйте сами

Сценка, посвященная возвращению премьера Черномырдина из Арабских Эмиратов, начиналась так:

Вот однажды из Дубай

Приезжает краснобай…

«Краснобая» руководство НТВ вежливо, но твердо попросило на что-нибудь заменить. (Сегодня даже смешно вспоминать: боялись Черномырдина!) Принципиального протеста просьба у меня не вызвала: русский язык велик, свободен и могуч, синонимов — ешь не хочу… Единственная проблема состояла в том, что программа была написана стишками.

Альтернативную рифму к слову «Дубай» личный состав «Кукол» нашел быстро, дело нехитрое:

Вот однажды из Дубай

Приезжает…

Вот именно.

Пройдя этот тупиковый путь еще при написании программы (я уже твердо знал, что «краснобай» — самое тихое, что есть в русском языке на это окончание), я попробовал исхитриться и убрать «Дубай» из рифмы:

Из Дубая как-то раз

Приезжает…

Вот именно!

Так и мучались, пока нашему звукооператору Аркадию Гурвичу не пришло в голову соломоново решение… И мы послали начальству смиренный факс с согласием на любую рифму, которую они нам предложат!

Минут десять наверху рифмовали, а потом позвонили и сухо разрешили: «Оставляйте “краснобая”».

«А озаряет голову безумца…»

К Черномыдину я относился, как Сальери к Моцарту.

Я-то всю жизнь беру трудом, а он брал — талантом! Тут ночей не спишь, слова переставляешь… Восемь редакций одной шутки! А Виктор Степанович просто открывал рот и говорил репризами.

— Почему в вашем правительстве не было женщин? — спросили у него.

Барабанная дробь… Ап!

— Не до того было!

Взрыв хохота.

Или вот еще — бессмертное, до всякого кризиса:

— Да мы с вами еще так будем жить, что наши дети и внуки нам завидовать станут!

Впрочем, сам Черномырдин уровень своего предвидения не переоценивал. «Прогнозирование, — говорил он, — чрезвычайно сложная вещь, особенно когда речь идет о будущем…»